Чтение 46–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

Слушая эти указания, Горанфло не произнес ни слова, но по его глазам и
чуть заметным кивкам головы можно было понять, что он полностью их одобряет.

- Ну а теперь, - сказал Шико, видя, что ему удалось добиться своего, -
несите сардины, мэтр Бономе, давайте сюда тунца. У нас нынче великий пост,
как справедливо разъяснил наш набожный брат Горанфло, и я не хочу
оскоромиться. Постойте, не забудьте принести еще пару бутылок вашего
замечательного романейского вина, урожая тысяча пятьсот шестьдесят первого
года.

Ароматы этих яств, вызывающие в памяти блюда провансальской кухни, столь
милые сердцу подлинных гурманов, начали разливаться по комнате и незаметно
затуманили сознание монаха. Его язык увлажнился, глаза засверкали, но он все
еще держался и даже сделал было попытку подняться из-за стола.

- Куда вы? - спросил Шико. - Неужели вы способны покинуть меня в час
битвы?

- Так надо, брат мой, - ответил Горанфло, возводя глаза к небу, чтобы
обратить внимание всевышнего па жертву, которую он приносит.

- Выступать с речью натощак весьма неосмотрительно с вашей стороны.

- Эт-то поч-чему? - пробормотал монах.

- Потому что вам откажут легкие, брат мой, - Галеп сказал: "Puimo hominis
facile deficit". Легкие человека слабы и легко, отказывают.

- Увы, да, - сказал Горанфло. - Я не раз испытал это на себе; будь у меня
крепкие легкие, мои слова поражали бы, как молния.

- Вот видите.

- К счастью, - продолжал Горанфло, падая на стул, - к счастью, у меня
есть священное рвение.

- Да, но одного рвения еще недостаточно. На вашем месте я попробовал бы
сии сардины и проглотил бы еще несколько капелек сего нектара.

- Одну-единственную сардинку, - сказал Горанфло, - и один стакан, не
больше.

Шико положил на тарелку монаха сардину и передал ему вторую бутылку.

Горанфло съел сардину и выпил стакан вина.

- Ну как? - поинтересовался Шико, который старательно накладывал кушанья
на тарелку монаха и, подливая ему вина в стакан, сам оставался совершенно
трезвым. - Ну как?

- И вправду, я чувствую, что сил у меня прибавилось.

- Клянусь святым чревом! Если вы идете произносить речь, еще недостаточно
чувствовать, что у вас прибавилось сил, вы должны быть в полной силе. И на
вашем месте, - продолжал гасконец, - чтобы войти в полную силу, я съел бы
два плавничка нашего карпа; ибо, если вы не будете плотно закусывать, от вас
будет пахнуть вином. Merum sobrio male olet <Излишняя умеренность плохо
пахнет (лат.).>.

- Ax, черт побери, - сказал Горанфло, - вы правы, об этом я и не подумал.

Тут как раз принесли курицу, снятую с вертела. Шико отрезал одну из
ножек, которые он окрестил "плавниками", и монах с жадностью ее обглодал.

- Клянусь телом Христовым, - сказал Горанфло, - вот вкуснейшая рыба!

Шико отрезал второй "плавник" и положил его на тарелку монаха, сам он
деликатно обсасывал крылышко.

- Что за чудесное вино, - сказал он, откупоривая третью бутылку.

Однажды растревожив, однажды разогрев, однажды разбудив глубины своего
необъятного желудка, Горанфло уже не в силах был остановиться: он сожрал
оставшееся крыло, обглодал до костей всю курицу и позвал Бономе.

- Мэтр Клод, - сказал он, - я сильно голоден, но найдется ли у вас
какой-нибудь яичницы с салом?

- Конечно, найдется, - вмешался Шико, - она даже заказана. Не правда ли,
Бономе?

- Несомненно, - подтвердил трактирщик, который взял себе за правило
никогда не противоречить посетителям, если они увеличивают свои заказы, а
следовательно, и свои расходы.

- Ну так несите ее, давайте ее сюда, мэтр! - потребовал монах.

- Через пять минут, - сказал хозяин гостиницы и, повинуясь взгляду Шико,
быстро вышел, чтобы приготовить требуемое.

- Ax, - вздохнул Горанфло, опуская на стол свой огромный кулак, в котором
была зажата вилка, - вот мне и полегчало.

- В самом деле?

- И если бы яичница была уже здесь, я проглотил бы ее разом, одним
глотком, как это вино.

Он одним махом осушил полный стакан, почав уже третью бутылку, и в его
глазах заблестели счастливые искорки.

- Так, стало быть, вам нездоровилось?

- Я был глуп, дружище, - ответил Горанфло. - Эта проклятая речь мне в
печенки въелась, последние три дня я только о ней и думаю.

- Должно быть, великолепная речь, - заметил Шико.

- Блестящая.

- Скажите мне что-нибудь из нее, пока яичницы еще нет.

- Ни в коем случае! - обиделся Горанфло. - Проповедь за столом! Где ты
это видывал, господин дурак? Может быть, при дворе короля, твоего хозяина?

- При дворе короля Генриха, да храпит его бог, произносят прекрасные
речи, - сказал Шико, приподнимая шляпу.

- И о чем они, эти речи? - поинтересовался Горанфло.

- О добродетели, - ответил Шико.

- - Ну да, - воскликнул монах, откидываясь на стуле, - вот еще нашелся
добродетельный распутник, твой король Генрих Третий.

- Я не знаю, добродетелен он или нет, - возразил гасконец, - но при его
дворе мне ни разу не приходилось видеть ничего такого, что заставило бы меня
покраснеть.

- Смерть Христова! Я уверен, что ты уже давно разучился краснеть,
господин греховодник, - сказал монах.

- Какой же я греховодник, - возмутился Шико. - Да я олицетворенное
воздержание, воплощенное целомудрие, без меня не обходится ни одно шествие,
ни один пост.

- Да, шествия и посты твоего Сарданапала, твоего Навуходоносора, твоего
Ирода. Корыстные шествия, показные посты. К счастью, все уже начинают
разбираться в твоем короле Генрихе, дьявол его побери!

И Горанфло вместо речи запел во всю глотку:

Король, чтоб раздобыть деньжат,

В лохмотья вырядиться рад;

Он лицемер.

И покаяний, и постов,

И бичеваний сам готов

Подать пример.

Но изучил его Париж,

И вместо денег ему шиш

Сулит любой.

Он просит в долг - ему в ответ

Везде дают один совет:

"Ступай с сумой!"

- Браво! - закричал Шико. - Браво! Затем тихо добавил:

- Добро, он запел, значит - заговорит. В эту минуту вошел мэтр Бономе, он
нес знаменитую яичницу и две новые бутылки.

- Тащи ее сюда, - крикнул монах, блестя глазами и ухмыляясь во весь рот.

- Но, мой друг, - сказал Шико, - вы не забыли, что вам нужно произносить
речь?

- Она у меня здесь, - сказал монах, стуча кулаком по своему лбу, на
который со щек уже наплывал огненный румянец.

- В половине десятого, - напомнил Шико.

- Я солгал, - признался Горанфло. - Omnis homo mendax confiteor <Каждый
человек - лжец (лат.).>.

- В котором же часу на самом деле?

- В десять часов.

- В десять часов? По-моему, монастырь закрывается в девять.

- Ну и на здоровье, пускай себе закрывается, - произнес монах,
разглядывая пламя свечи через стакан, наполненный рубиновым вином, - пусть
закрывается, у меня есть ключ.

- Ключ от монастыря? - воскликнул Шико. - Вам доверили ключ от
монастыря?

- Он у меня в кармане, - и Горанфло похлопал себя по бедру, - вот здесь.

- Не может быть, - возразил Шико. - Я отбывал покаяние в трех монастырях;
я знаю - ключ от аббатства не доверяют простому монаху.

- Вот он, - с торжеством в голосе заявил Горанфло, откидываясь на стуле и
показывая Шико какую-то монету.

- Смотри-ка! Деньги, - сказал тот. - А, понимаю. Вы совратили брата
привратника, и он в любой час ночи пропускает вас, несчастный грешник.

Горанфло растянул рот до ушей в блаженной и доброй улыбке пьяного
человека.

- Sufficit! <Довольно! (лат.)> - пробормотал он.

И неверной рукой понес монету по направлению к карману.

- Подождите, дайте сначала взглянуть, - остановил его Шико. - Смотри,
какая забавная монетка.

- Это изображение еретика, - пояснил Горанфло. - А на месте сердца -
дырка.

- Действительно, это тестон с изображением короля Беарнского. В самом
деле, вот и дырка.

- Удар кинжалом! - воскликнул Горанфло. - Смерть еретику! Убийца еретика
заранее причисляется к лику святых, я уступаю ему свое место в раю.

"Ага, - подумал Шико, - вот кое-что начинает уже проясняться, но этот
болван еще недостаточно опьянел".

И гасконец снова наполнил стакан монаха.

- Да, - сказал он, - смерть еретику и да здравствует месса!