любите, - сказал Рене.
Моль, любящий и суеверный, чувствовал, что капли холодного пота выступают у
корней его волос.
скажите: "Маргарита, люблю тебя;
комнаты и чьи-то легкие шаги. Любопытный и ни во что не веровавший Коконнас,
опасаясь, что Рене опять сделает ему замечание, как тогда, когда он
собирался отворить дверь в келью, вынул кинжал, проткнул толстый ковер,
разделявший комнату, приложил глаз к дырке и вскрикнул от изумления. А в
ответ ему вскрикнули две женщины.
подхватил ее.
Маргарита.
сомневаться в силе взаимочувствия?
закружилась голова и у Коконнаса, когда он узнал герцогиню Неверскую. Ла
Моль вообразил, что Маргарита только призрак, вызванный чарами Рене,
Коконнас же, видевший, как в приоткрытую дверь вошли очаровательные
призраки, сразу нашел объяснение чуда в области обычного и материального.
Коконнас предавался философским размышлениям и отгонял злого духа кропилом,
именуемым неверием; в щель задернутого занавеса он видел и изумление
герцогини Неверской, и чуть язвительную улыбку Маргариты и решил, что это
момент решающий; сообразив, что от лица своего друга можно сказать то, чего
нельзя сказать от своего лица, Коконнас подошел не к герцогине Неверской, а
прямо к Маргарите и, став на одно колено, подобно царю Артаксерксу в
ярмарочных представлениях, произнес довольно громким голосом, к которому
примешивались хрипы от раны в легком:
Моля, вызвал вашу тень; и вот, к моему великому изумлению, тень ваша
появилась, но не одна, а в сопровождении телесной оболочки, столь для меня
драгоценной, что я хочу представить ее моему другу. Тень ее величества
королевы Наваррской, соблаговолите приказать телесной оболочке вашей
спутницы выйти из-за занавеса!
красноречив, как Демосфен, как Цицерон, как канцлер Л'Опиталь, и прими во
внимание, что речь идет о моей жизни и смерти и что, стало быть, ты должен
убедить телесную оболочку герцогини Неверской, что я самый преданный, самый
покорный, самый верный ее слуга.
не помешал, - распорядился Коконнас.
слушаю вас. Послушаем, что вы мне скажете.
доказательством чему служит его полная неспособность вымолвить хоть одно
словечко, - так вот, тень моего друга умоляет меня воспользоваться
способностью телесных оболочек говорить вразумительно, чтобы сказать вам
следующее: прекрасная тень, вышеупомянутый бестелесный дворянин утратил от
ваших суровых взоров не только тело, но и дух. Если бы передо мной стояли вы
собственной персоной, я скорее попросил бы мэтра Рене засунуть меня в
какую-нибудь дыру, полную горячей серы, чем разговаривать так вольно с
дочерью короля Генриха Второго, сестрой короля Карла Девятого и супругой
короля Наваррского. Но тени чужды земной гордыне и не сердятся, когда их
любят. Поэтому, сударыня, умолите ваше тело хоть сколько-нибудь полюбить
душу несчастного Ла Моля, душу, страдающую от небывалых мук; душу, сначала
потерпевшую от друга, который трижды вонзал в се нутро несколько дюймов
стали; душу, сожженную огнем ваших глаз - огнем, в тысячу раз более жгучим,
чем адский пламень. Сжальтесь над этой бедной душой, немного полюбите то,
что некогда было красавцем Ла Молем, и, если вы утратили дар слова, ответьте
хоть улыбкой, хоть жестом. Душа моего друга очень умная, она поймет все.
Итак, начинайте! В противном случае я проткну мэтра Рене шпагой за то, что,
вызвав столь своевременно вашу тень, он вместе с тем воспользовался своею
властью над тенями и внушил ей, чтобы она вела себя отнюдь не так, как
подобает столь любезной тени, какую, на мой взгляд, вы представляете собой.
спускающегося в преисподнюю, она не смогла удержаться от гомерического
хохота и молча, как и подобает в таких случаях королевской тени, протянула
ему руку.
тень вашего красивого смуглого липа к этой тени белоснежной ручки королевы.
ручке Маргариты и с минуту удерживал их обоих в этом положении, хотя белая
ручка и не пыталась уклониться от нежного прикосновения губ.
еще взволнованная неожиданным появлением молодых людей. Она испытывала
болезненное чувство все нараставшей ревности: ей казалось, что Коконнас не
должен был до такой степени пренебрегать своими интересами ради интересов
чужих.
несмотря на свою страсть, призывавшую отдаться упоительному волнению его
души, он понял, какая опасность грозит его другу, и сообразил, что надо
сделать для его спасения.
к герцогине Неверской, взял ее за руку и преклонил колено.
в виду живых женщин, а не тени, - с улыбкой взглянул он на Маргариту, -
разрешите душе, освобожденной от ее грубой телесной оболочки, загладить
рассеянность некоего тела, всецело проникнутого земной Дружбой. Перед вами
господин де Коконнас - это всего-навсего человек: крепкий, смелый, это тело,
может быть, и красивое, однако бренное, как и всякое живое тело - omnis саго
fenum. Хотя этот дворянин с утра до вечера говорит мне о вас, сопровождая
свои речи самыми горячими мольбами, хотя вы сами видели, как он наносит
невиданные во Франции удары, этот силач, столь красноречивый в присутствии
тени, не обладает достаточной смелостью, чтобы заговорить с живой женщиной.
Вот почему, сам обратившись к тени королевы, он поручил мне говорить с вашей
прекрасной телесной оболочкой и сообщить вам, что свое сердце и свою душу он
кладет к вашим ногам; что он просит ваши божественные глаза взглянуть на
него с чувством сострадания, ваши горячие розовые пальчики - поманить его к
себе, ваш звонкий музыкальный голос - сказать ему слова, которые забыть
невозможно: если же сердце ваше не смягчится, он умоляет меня пустить в ход
мою шпагу - не тень ее, тень у шпаги бывает лишь при солнце, а настоящий
клинок, - и еще раз пронзить его тело, ибо он не сможет жить, если вы не
позволите ему жить только ради вас.
мольба Ла Моля была проникнута чувствительностью, пленительной силой и
нежною покорностью.
устремила взгляд на Коконнаса, желая убедиться, соответствует ли выражение
его лица любовным речам его друга. По-видимому, она была вполне
удовлетворена; раскрасневшаяся, еле переводя дыхание, с улыбкой открывая два
ряда жемчугов, оправленных в кораллы, она спросила:
том же огне, что и она. - Правда! О да, да, сударыня, истинная правда!
Клянусь вашей жизнью! Клянусь моей смертью!
чувству, которое сквозило в томном выражении ее глаз.
рядом с герцогиней, а Ла Моль, повинуясь жесту Маргариты, призывавшей его к
себе, обменялся дамой со своим другом, как в кадрили любви.
чувства. - Тише!
повернувшейся на петлях.
никто не имеет права сюда войти.
устремилась к выходу, увлекая за собой Ла Моля; Анриетта и Коконнас, обняв
друг друга за талию, бросились за ними, и четверо влюбленных улетели, как
улетают от подозрительного шума прелестные птички, только что щебетавшие на
цветущей ветке.
Глава 2
ЧЕРНЫЕ КУРЫ