ло, пока вы работали, и после, когда вы любовались тем, что вами сдела-
но?
видел пустынную террасу на берегу Клондайка, вырастающие на ней бревен-
чатые хижины, склады, лавки и все прочие деревянные строения, возведен-
ные им, видел свои лесопилки, работающие круглые сутки в три смены.
дя на них. Я и сейчас горжусь, когда вспоминаю. А Офир? Ну самый что ни
на есть дрянной лосиный выгон, а что я из него сделал! Я провел туда во-
ду, знаете откуда? Из Ринкабилли, за восемьдесят миль от Офира. Все го-
ворили, что ничего у меня не выйдет, а вот вышло же, и я сам это сделал.
Плотина и трубы стоили мне четыре миллиона. Но посмотрели бы вы на этот
самый Офир! Машины, электрический свет, сотни людей, работа - круглые
сутки. Я понимаю, что вы хотите сказать, когда говорите, что хорошо что-
нибудь сделать. Я сделал Офир, и неплохо сделал, черт меня побери...
простите, я нечаянно, - но, право же, Офир был прямо загляденье. Я и
сейчас горжусь им, как в тот день, когда мои глаза в последний раз виде-
ли его.
те, что бы я сделала, будь у меня много денег и если уж я никак не могла
бы бросить эту игру в бизнес? Взяла бы да и купила здесь все южные и за-
падные безлесные склоны и засадила их эвкалиптами. Просто так - для удо-
вольствия. А если бы у меня была эта страсть к азарту, о которой вы го-
ворите, то я бы все равно посадила деревья и нажила бы на этом деньги.
Вот как вы наживаете, но только иначе; вместо того, чтобы поднимать цену
на уголь, не увеличив ни на унцию запасы его, я создала бы тысячи и ты-
сячи кубометров дров на голом месте, где раньше не было ничего. И каж-
дый, кто переправится через бухту, посмотрит на лесистые склоны и пора-
дуется на них. А кто радовался тому, что по вашей милости уголь подоро-
жал на четыре доллара?
рела на него.
спросил он.
кими-то новыми грандиозными планами. Уже несколько месяцев, если не счи-
тать сравнительно мелких операций, он почти не интересовался делами. Но
теперь он внезапно погрузился в глубокую задумчивость, часами просиживал
за своим письменным столом, не двигаясь и не произнося ни слова, или
вдруг срывался с места и уезжал в Окленд. При этом видно было, что пла-
ны, с которыми он носится, доставляют ему много радости. В конторе стали
появляться люди, ни обликом, ни повадками не похожие на тех, с которыми
обычно совещался Харниш.
поразмыслить. И вот я такое придумал, что вы ахнете. Это, как вы говори-
те, полезное, нужное дело - и в то же время самая что ни на есть азарт-
нейшая игра. Я хочу разводить минуты, чтобы там, где раньше росла одна,
теперь вырастали две. Что вы на это скажете? Ну, конечно, немного де-
ревьев я тоже посажу - несколько миллионов. Помните, я сказал вам, что
будто бы ездил смотреть каменоломню. Так вот, эту каменоломню я собира-
юсь купить. И все эти горы я куплю - отсюда до Беркли и в ту сторону до
СанЛеандро. Могу вам сказать, что кое-что здесь уже мое. Но покамест -
молчок. Я еще успею много купить, раньше чем об этом догадаются. Я вовсе
не желаю, чтобы цены подскочили под самое небо. Видите вон ту гору? Она
вся моя, все склоны, которые спускаются к Пиедмонту, и дальше вдоль хол-
мов, почти до самого Окленда. И все это пустяки по сравнению с тем, что
я собираюсь купить.
росли две? - спросила она и тут же расхохоталась, заметив таинствен-
но-хитрое выражение его лица.
так по-мальчишески задорно откидывала голову, так весело заливалась сме-
хом, показывая все свои зубы - не мелкие, но ровные и крепкие, без еди-
ного изъяна. Харниш был убежден, что таких здоровых, ослепительно белых
и красивых зубов нет ни у кого, кроме Дид, - недаром он уже много меся-
цев сравнивал ее зубы с зубами каждой попадавшейся ему на глаза женщины.
чи.
Вы пользуетесь ею каждый день, шесть раз в неделю, - значит, двадцать
пять раз в месяц, итого: триста раз в год. Сколько времени вы тратите в
один конец? Сорок минут. А я вас переправлю в двадцать минут. Вот и вы-
растут две минуты вместо одной. Скажете, нет? Я вам сберегу двадцать ми-
нут в один конец. Это выходит сорок минут в день, тысяча минут в месяц,
двенадцать тысяч в год. И это только вам, одному человеку. Давайте подс-
читаем. Двенадцать тысяч минут - это ровно двести часов. Вот вы и вооб-
разите себе: если тысячи людей сберегут по двести часов в год... это
ведь хорошо, как, по-вашему?
озной затеи Харниша, о которой он говорил с таким искренним увлечением,
что увлек и ее, хотя она не имела ни малейшего представления, как эта
затея может осуществиться.
ху, я вам кое-что покажу, и вы все поймете.
ущелья, миновали его и начали подниматься к вершине. Лошади, скользя и
спотыкаясь, с трудом продирались сквозь густые заросли кустарника, пок-
рывавшие крутой склон. Бобу это наконец надоело, и он повернул вспять,
сильно толкнув Маб; кобыла боком отскочила в заросли и чуть не упала.
Выровнявшись, она всей тяжестью налегла на Боба; ноги обоих седоков ока-
зались зажатыми между лошадьми, и, когда Боб ринулся под гору, Дид едва
не вылетела из седла. Харниш одной рукой резко осадил Боба, а другой
поддержал Дид. С деревьев на них дождем посыпались сухие ветки и листья.
Таких приключений было еще несколько, прежде чем они, запыхавшиеся, но
веселые, одолели подъем. Гора, на которую они взобрались, немного высту-
пала вперед от линии хребта, вершина ее была безлесная, поэтому Харниш и
Дид могли обозреть почти весь окружающий ландшафт. Вдали, на плоском бе-
регу бухты, виднелся Окленд, по ту сторону бухты - Сан-Франциско; между
обоими городами курсировали белые пароходики. Направо лежал Беркли, на-
лево - деревушки, разбросанные между Оклендом и СанЛеандро. А внизу под
ними раскинулись фермерские усадьбы и пашни Пиедмонта, волнами спускав-
шиеся к Окленду.
окрестность. - Здесь живет сто тысяч людей. А почему бы не жить полумил-
лиону? Вот где вместо одного человека можно вырастить пятерых. Сейчас я
вам все объясню в двух словах. Почему в Окленде не живет больше народу?
Потому что плохое сообщение с Сан-Франциско; и кроме того, Окленд спит
мертвым сном. А жить в Окленде куда лучше, чем в Сан-Франциско. Вот я и
думаю скупить все трамвайные линии Окленда, Беркли, Аламеды, Сан-Леандро
и так далее, чтобы у них было одно общее управление, но зато хорошее. Я
могу наполовину сократить время, нужное на переправу: построю мол почти
до Козьего острова и пущу по заливу настоящие катера вместо этих допо-
топных посудин. Тогда все захотят жить на этой стороне. Очень хорошо.
Людям понадобится земля под стройку. Значит, я первым делом скупаю зем-
лю. Сейчас она дешевая. Почему? Да потому, что здесь не город, нет хоро-
шего сообщения, мало трамвайных линий - никто даже не подозревает, что
скоро их будет много. Я их проложу. Тогда земля сразу подорожает. Как
только люди увидят, что сообщение стало лучше и переправа короче, мои
участки пойдут нарасхват.
Тогда я продам землю и верну свои деньги. А трамваи будут развозить лю-
дей и приносить большой доход. Дело верное. Да разве одно это! Тут мил-
лионами пахнет. Я могу, к примеру, похозяйничать на побережье. Между
старым молом и новым, который я построю, - мелководье. Я могу углубить
дно и построить гавань, куда будут входить сотни судов. Порт Сан-Фран-
циско забит до отказа, там уже нет места. Если сотни судов смогут гру-
зиться и разгружаться у этого берега, да еще подвести прямо к пристаням
три железнодорожные ветки, да пустить по ним товарные составы, тогда
начнут строить заводы здесь, а не в Сан-Франциско. А под заводы нужна
земля. Значит, мне сейчас надо скупать землю, пока еще никто не знает,
когда кошка прыгнет и куда кинется. А на заводы потянутся десятки тысяч
рабочих с семьями. Значит, понадобятся дома, под дома - опять-таки
участки. А я буду тут как тут: пожалуйста, покупайте у меня землю. Потом
десятки тысяч рабочих и их семьи будут ездить на моем трамвае, и каждый
день я буду собирать с них десятки тысяч за проезд. Понадобятся новые
лавки, банки, всякая всячина. И опять ко мне придут, потому что у меня
будет земля под любую стройку. Ну, что вы на это скажете?
мечтой о новом городе, который он мысленно возводил на Аламедских хол-
мах, откуда начинался путь в Азию.
носцы - наполовину уже, чем наш Оклендский рукав. А у нас только старые