да, от него произошли вы все, о юные монархи в изгнании; и лишь от своего
угрюмого предка услышите вы древнюю Государственную Тайну.
поступки здравы, цель и побуждение безумны. Но, не имея власти ни
уничтожить, ни изменить, ни избегнуть этого, он долго притворялся перед
людьми, да в какой-то мере продолжал притворяться и теперь, но то была лишь
видимость, воля его и решимость оставались неизменны. Однако прятал свое
безумие он столь успешно, что, когда наконец ступил своей костяной ногою на
песок Нантакета, никто из его земляков ничего не заподозрил - все считали,
что он просто до глубины души потрясен постигшим его страшным несчастьем.
находившие на него в море. А также и ту беспросветную угрюмость, которая
постоянно, вплоть до самого дня отплытия на "Пекоде", тучей висела над его
челом. И очень может быть, что расчетливые жители этого благоразумного
острова, далекие от того, чтобы из-за таких смутных причин подвергать
сомнению его способность возглавить промысловый рейс, наоборот, склонны были
на этом же самом основании считать, что он только лучше подготовлен и
настроен теперь для такого отчаянного и кровавого дела, как охота за китами.
Опаленный снаружи, терзаемый изнутри цепкими, безжалостными клыками
неизлечимой мании, подобный человек, если только найти его, как нельзя лучше
приспособлен для того, чтобы метать гарпун и заносить острогу в схватке с
ужаснейшей из тварей живых. Если же по причине какого-либо физического
увечья он считается на это неспособным, все равно никто лучше, чем он, не
мог бы криком подбадривать своих подчиненных, побуждая их к смертельной
битве. Как бы то ни было, несомненно одно: заточив в себе за семью замками
тайну своей неугасимой ненависти, Ахав ушел на этот раз на "Пекоде" с
единственной и всепоглощающей целью - настичь и одолеть Белого Кита. Если бы
кто-нибудь из его старых друзей в Нантакете мог только предположить, что
затаил он в душе, с какой поспешностью праведного негодования вырвали бы они
судно из рук этого злодея! Но их мысли были заняты удачей плавания, доходы с
которого будут исчисляться звонкими долларами. И он ушел искать безумной,
неутолимой, сверхъестественной мести.
всему свету за китом Иова во главе своей команды ублюдков, отщепенцев и
каннибалов, пороки которых становились еще явственнее рядом с неумелой
доблестью и беспомощным добронравием Старбека, неистребимой веселостью
равнодушного и безрассудного Стабба и всепроникающей посредственностью
Фласка. Кажется, что такую команду, да с такими командирами, одержимому
местью Ахаву словно нарочно подбирали в помощь адские силы. Как случилось,
что эти люди с такой готовностью откликнулись на гневный клич старого
капитана; что за черные чары владели их душами, превращая порою его
ненависть в их ненависть, а Белого Кита - в такого же заклятого врага для
них, как и для него; каким образом все это сталось; чем был для них в
действительности Белый Кит и как, быть может, в их подсознательных
представлениях он неожиданно всплывал смутным и великим демоном, скользящим
по морю жизни, - растолковать все это - значит нырнуть глубже, чем это по
плечу Измаилу. Разве можем мы по приглушенному, то тут, то там раздающемуся
стуку лопаты угадать, куда ведет свою штольню тот подземный труженик, что
копается внутри каждого из нас? Кто из нас не чувствует, как его
подталкивает что-то и тянет за рукав? Разве может маленький ялик сохранять
неподвижность, если его тащит на буксире семидесятичетырехпушечный линейный
корабль? Что до меня, то я отдался на волю времени и пространству; но, даже
горя нетерпением встретиться с Белым Китом, я видел в нем одно только
смертельное зло.
только пояснить, чем он был для меня.
душе чувства понятной тревоги, было в Моби Дике и еще нечто, какой-то
смутный, несказанный ужас, достигавший порой такого напряжения, что все
остальное совершенно им подавлялось, но неизменно оставшийся таинственным,
невыразимым, так что я почти не надеюсь связно и понятно описать его. Ужас
этот для меня заключался в белизне кита. Ну как тут можно что-нибудь
объяснить? А ведь все-таки, как угодно туманно и несвязно, но объяснить свои
чувства я должен, иначе все эти главы не будут иметь цены.
одаряя ее своими собственными особыми достоинствами, как мы это видим на
примере мрамора, японских камелий и жемчуга; и хотя многие народы так или
иначе отдают должное царственному превосходству этого цвета, ведь даже
древние варварские короли великого Пегу помещали титул "Владыки Белых
Слонов" над всеми прочими велеречивыми описаниями своего могущества, а у
современных королей Сиама это же белоснежное четвероногое запечатлено на
королевском штандарте, а на Ганноверском знамени имеется изображение
белоснежного скакуна, в то время как и великая Австрийская империя,
наследница всевластного Рима, избрала для своего имперского знамени все тот
же величественный цвет; и хотя, помимо всего, белый цвет был признан даже
цветом радости, ибо у римлян белым камнем отмечались праздничные дни; и хотя
по всем остальным человеческим понятиям и ассоциациям белизна символизирует
множество трогательных и благородных вещей - невинность невест и мягкосердие
старости; хотя у краснокожих в Америке пожалование белого пояса-вампума
считалось величайшей честью; хотя во многих странах белый цвет горностая в
судейском облачении является эмблемой правосудия и он же в виде
молочно-белого коня поддерживает в каждодневности величие королей и королев;
хотя в высочайших таинствах возвышеннейших религий белый цвет всегда
считался символом божественной непорочности и силы - у персидских
огнепоклонников белое раздвоенное пламя на алтаре почиталось превыше всего,
а в греческой мифологии сам великий Зевс принимал образ белоснежного быка; и
хотя у благородных ирокезов принесение в жертву священной Белой Собаки в
разгар зимы рассматривалось, согласно их теологии, как самый торжественный
праздник, а это белейшее, преданнейшее существо считалось наиболее достойным
посланцем для встречи с Великим Духом, которому они ежегодно посылали
донесения о своей неизменной преданности; и хотя христианские священники
позаимствовали латинское слово "albus" - белый для обозначения стихаря -
некоторой части своего священного облачения, надеваемой под рясу; хотя среди
божественного великолепия римской церкви белый цвет особенно часто
используется при прославлении страстей господних; хотя в Откровении Святого
Иоанна праведники наделены белыми одеждами и двадцать четыре старца,
облаченные в белое, стоят перед великим белым престолом, на котором
восседает Владыка Святый и Истинный, белый, как белая волна, как снег, -
все-таки, несмотря на эти совокупные ассоциации со всем что ни на есть
хорошего, возвышенного и благородного, в самой идее белизны таится нечто
неуловимое, но более жуткое, чем в зловещем красном цвете крови.
приятных ассоциаций и соотнесенная с предметом и без того ужасным,
усугубляет до крайней степени его жуткие качества. Взгляните на белого
полярного медведя или на белую тропическую акулу; что иное, если не ровный
белоснежный цвет, делает их столь непередаваемо страшными? Мертвенная
белизна придает торжествующе-плотоядному облику этих бессловесных тварей ту
омерзительную вкрадчивость, которая вызывает еще больше отвращения, чем
ужаса. Вот почему даже свирепозубый тигр в своем геральдическом облачении не
может так пошатнуть человеческую храбрость, как медведь или акула в
белоснежных покровах(1).
предмет, станет утверждать, что источником сверхъестественного ужаса,
внушаемого полярным медведем, служит не белизна как таковая, а то
обстоятельство, что безмерная свирепость этого зверя выступает в одежде
невинности и любви и что именно благодаря такому дикому контрасту двух
одновременных противоположных ощущений и внушает нам полярный медведь столь
великий страх. Но даже если все это и так, все равно, не было бы белизны, не
было бы и страха.
созданию в обычных условиях, удивительно соответствует описанным свойствам
полярного четвероногого. Это обстоятельство очень точно отражено во
французском названии акулы. Католическая заупокойная служба начинается
словами Requiem aeternam (вечный покой), вследствие чего и вся месса и
похоронная музыка стали также называться Requiem. Так вот, из-за белой немой
неподвижности смерти, характерной для акулы, и из-за вкрадчивой
убийственности ее повадок французы зовут ее Requin. - Примеч. автора.
бледного ужаса, среди которых парит этот белый призрак в представлении
каждого? Не Кольридж первым сотворил эти чары, это сделал божий великий и
нельстивый поэт-лауреат по имени Природа(1).
было в водах Антарктики во время долгого, свирепого шторма. Отстояв вахту
внизу, я поднялся на одетую тучами палубу и здесь на крышке люка увидел
царственное пернатое существо, белое, как снег, с крючковатым клювом
совершенной римской формы. Время от времени оно выгибало свои огромные
архангельские крылья, словно для того, чтобы заключить в объятия святой
ковчег. Тело его чудесным образом трепетало и содрогалось. Птица была
невредима, но она издавала короткие крики, подобно призраку короля,
охваченного сверхъестественной скорбью. А в глазах ее, ничего не выражавших
и странных, я видел, чудилось мне, тайну власти над самим богом. И я
склонился, как Авраам пред ангелами, - так бело было это белое существо, так
широк был размах его крыльев, что тогда, в этих водах вечного изгнания, я
вдруг утратил жалкую, унизительную память о цивилизациях и городах. Долго
любовался я этим пернатым чудом. И как бы я мог передать те мысли, что
Роллинс Джеймс
Земляной Андрей
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Распопов Дмитрий
Кервуд Оливер Дж.