благодарных. Но во всей этой истории с самого начала было столько шуму и
треску, а пятый акт, где были и выстрелы, и примирение отца с дочерью, и
похищение почтовой лошади, так отзывался мелодрамой, что сохранить это в
тайне не было никакой надежды. Конечно же, будет теперь судить и рядить
об этом на кухне прислуга всех гостиниц и постоялых дворов на тридцать
миль вокруг по меньшей мере добрых полгода. А потому мне оставалось
только отблагодарить всех так, чтобы благодарность моя вызвала как можно
меньше толков, - достаточно щедро, чтобы никто не ворчал, и достаточно
скромно, чтобы никто не стал хвастать: Решение мое было скорое, но не-
достаточно мудрое. Один из молодцов плюнул на свои чаевые, как он выра-
зился, "на счастье"; другой, вдруг обнаружив нежданное благочестие, стал
пылко просить господа одарить, меня своею милостью. Я понял, что вот-вот
начнутся шумные изъявления благодарности, и вознамерился как можно ско-
рее унести ноги. Приказав моему форейтору и Роули быть готовыми в путь,
я поднялся на веранду и со шляпой в руке предстал перед мистером Гринс-
ливзом и архидиаконом.
ятные излияния родственных чувств, которым я в некотором роде имел честь
способствовать.
Да что это вы такое говорите, мистер Сент-Ив! Ежели я получил назад мою
голубку, ежели ее в целости-сохранности вырвали из лап этого мерзкого
негодяя, я уж знаю, кого благодарить! Вашу руку, сэр, я по уши у вас в
долгу! Хоть вы и француз, но, ейбогу, вы хорошей породы. И, ей-богу,
сэр, ничего для вас не пожалею, просите, что хотите, хоть бы и руку Дол-
ли!
хотном человечке. И каждое его слово доносилось и до слуг, которые вслед
за господами высыпали из дому и толпились теперь вокруг нас на веранде,
и до Роули и пятерых форейторов, стоявших внизу, на посыпанной гравием
подъездной дороге. Чувства, выраженные отцом, были всем понятны, и ка-
кой-то осел, которого не иначе как бес попутал, предложил трижды прокри-
чать "ура" в мою честь, что и было тотчас же с охотою исполнено. Услы-
шать, как имя твое отдается в Уэстморлендских горах, среди приветствен-
ных кликов, наверно, даже лестно, но в ту минуту, когда (как я полагал)
полицейские афишки уже неслись вслед за мною со скоростью ста миль в
день, это было совсем некстати.
всенепременно угостить меня вестиндским хересом, так что он повел нас в
превосходную просторную библиотеку и там представил своей высокородной
супруге. Покуда мы сидели в библиотеке за хересом, на веранде всех обно-
сили элем. Наконец, речи были произнесены, мы обменялись рукопожатиями,
малютка по настоянию папеньки подарила мне на прощание поцелуй, и все
общество вышло на веранду проводить меня, и, пока моя карета не скрылась
у них из глаз, все махали платками и шляпами и громогласно желали мне
доброго пути, а во всех окрестных горах им усердно откликалось эхо.
Только уж на этот раз я не виноват.
вечал я с достоинством, которого вовсе не ощущал. - Кто-то из них меня
узнал.
Энн, сэр, ну и каша заварилась, а? Вот уж, как говорится, дали маху,
правда?
Роули кивнул на форейтора, который маячил перед нами и в такт идущей
рысью лошади то приподнимался на стременах (и тогда видны были заплаты
на штанах), то снова опускался. - Нынче поутру, когда вы на его глазах
садились в карету, вы звались мистер Рейморни... помните, сэр, я все
время исправно вас так величал... а теперь опять сели в карету и уже зо-
ветесь мистер Сент-Ив, а когда станете выходить из кареты, у вас, может,
будет еще какое новое имя? Вот что меня заботит, сэр. Коли вы меня спро-
сите, так, по-моему, стратегия у нас сейчас самая никудышная.
- Мне надобно поразмыслить. А ты никак не возьмешь в толк, что твоя ду-
рацкая трескотня мне докучает.
французским вы сейчас не желаете заняться, мистер Энн?
удручен своим необдуманным поведением нынче утром, что прятал глаза от
своего мальчишки-слуги, и даже в его безобидном дуденье мне чудилась
насмешка.
нялся его чинить. Нет занятия лучше, когда требуется поразмыслить, особ-
ливо же в трудных обстоятельствах, и за шитьем я и вправду мало-помалу
обрел ясность мыслей. Прежде всего надобно немедля избавиться от малино-
вой кареты. Продать ее на следующей же станции, сколько бы за нее ни да-
ли. После этого мы с Роули выйдем на дорогу и немалое время вынуждены
будем шагать на своих на двоих, а потом, уже под новыми именами, сядем в
дилижанс, направляющийся в Эдинбург! Столько хлопот и трудов, такой ог-
ромный риск, такие расходы, такая потеря времени - и все оттого, что не
удержался и сболтнул лишнее малютке в голубом!
дорогой моему сердцу замысел мне отчасти удалось исполнить. Мы с Роули
выходим из малиновой кареты, два безупречно одетых оживленных молодых
человека с блестящими глазами, два молодца из хорошего, хоть и не слиш-
ком знатного дома, которые заняты только своими собственными делами и
разговаривают единственно друг с другом, да к тому же наилюбезнейшим и
наиучтивейшим образом. Сквозь небольшую толпу, собравшуюся у дверей, мы
проходим рассеянно-озабоченные, как и подобает хорошо воспитанным людям,
сохраняя на лучший английский манер необидное для окружающих высокоме-
рие, и скрываемся в доме, провожаемые восхищенными и завистливыми взгля-
дами, - образец идеального господина и столь же идеального слуги. И ког-
да мы подъехали к гостинице в Керкби-Лонсдейле, мне трудно было прими-
риться с мыслью, что сцена эта будет разыграна в последний раз. Увы!
Знал бы я, как неудачно она окончится!
вот предо мною с протянутой рукой предстал мой собственный форейтор, тот
самый, в заплатанных штанах, - глаза его горели алчностью. Он явно
предвкушал, что уж ему-то я отвалю pourboire [53] целое состояние. При-
нимая во внимание все наши марши и контрмарши, стычку с мистером Белами,
когда в ход пошло огнестрельное оружие, и пример глупейшей расточи-
тельности, который я показал, расплачиваясь с другими форейторами, мне и
вправду следовало бы одарить его по-царски. Но чаевые - дело тонкое,
особливо для чужеземца: дашь чуть меньше - и прослывешь скупцом, а дашь
чуть больше - и уже попахивает подкупом за молчание. Все еще под впечат-
лением сцены во дворе у архидиакона и ликуя при мысли, что вот сейчас
наконец-то разделаюсь с малиновой каретой, грозящей столькими опасностя-
ми, я положил в руку форейтора пять гиней, но это лишь разожгло его ап-
петит.
Ведь я, небось, видал, как в вас стреляли! - вскричал он.
би-Лонсдейле притчей во языцех, а потому я твердо, но с улыбкой поглядел
ему прямо в глаза и сказал тоном, не допускающим возражений:
лондонских задворок, с места в карьер принялся поливать меня грязью.
или как там еще вы прозываетесь. Видали такую чертовщину? - воззвал он к
конюхам. - Вот уж впрямь чертовщина, по-другому и не скажешь. Взялся я
его возить, а он, треклятый сукин сын, как желает, так себя и прозывает,
а на поверку выходит, он чертов мусью. Цельный день я его катал
взад-вперед, и девиц увозили, и из пистолетов палили, и херес распивали
и эль. И чего же он мне дает за все мои труды? Да чтоб ему, такому-сяко-
му-разэтакому...
ти здесь его художества.
окончательно поставит меня в смешное и дурацкое положение: схватится с
форейтором врукопашную.
всем было не до того, и, надеюсь, промах мой никем не был замечен. В тот
же миг я перехватил взгляд почтмейстера. Был он высок, тощ, лицо имел
желчное и неприветливое; сразу видно, палец в рот не клади, человек сме-
калистый. Он тот же час приметил, что я в затруднении, не мешкая высту-
пил из толпы, вмиг прогнал форейтора и уже снова был подле меня.
Роллинс Джеймс
Зыков Виталий
Березин Федор
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс