Отлично, тогда ступайте к прокурору и терпеливо сносите всю
лишенную юмора судейскую канитель вплоть до того момента, когда
вам холодно отрубят голову ранним утром в тюрьме. Вы, значит,
готовы к этому?
четырех стен с маленькими зарешеченными окошками, опрятно
прибранная гильотина, десяток господ в мантиях и сюртуках, а
среди них стоял я, продрогший на сером воздухе раннего утра, с
давящим и жалобным страхом в сердце, но готовый и согласный. По
приказу я сделал несколько шагов вперед, по приказу стал на
колени. Прокурор снял свою шапочку и откашлялся, и все
остальные господа тоже откашлялись. Он развернул какую-то
грамоту и, держа ее перед собой, стал читать:
признанный виновным в преднамеренном злоупотреблении нашим
магическим театром. Галлер не только оскорбил высокое
искусство, спутав нашу прекрасную картинную галерею с так
называемой действительностью и заколов зеркальное изображение
девушки зеркальным изображением ножа, он, кроме того, не
юмористическим образом обнаружил намерение воспользоваться
нашим театром как механизмом для самоубийства. Вследствие этого
мы приговариваем Галлера к наказанию вечной жизнью и к лишению
на двенадцать часов права входить в наш театр. Обвиняемый не
может быть освобожден также и от наказания однократным
высмеиванием. Господа, приступайте -- раз -- два -- три!
образом залились смехом, смехом небесного хора, ужасным,
нестерпимым для человеческого слуха смехом потустороннего мира.
прежде, похлопал меня по плечу и сказал:
быть, вам привыкнуть слушать и впредь радиомузыку жизни. Это
пойдет вам на пользу. Способности у вас, милый дуралей, из ряда
вон маленькие, но теперь вы, наверно, постепенно все-таки
поняли, чего от вас требуют! Вы готовы закалывать девушек,
готовы торжественно идти на казнь, и вы были бы, вероятно,
готовы также сто лет бичевать себя и умерщвлять свою плоть? Или
нет?
глупость, великодушный вы господин, на любое патетическое
занудство! Ну, а меня на это подбить нельзя, за все ваше
романтическое покаянье я не дам и ломаного гроша. Вы хотите,
чтобы вас казнили. Вы хотите, чтобы вам отрубили голову,
неистовый вы человек! Ради этого дурацкого идеала вы согласны
совершить еще десять убийств. Вы хотите умереть, трус вы
эдакий, а не жить. А должны-то вы, черт вас возьми, именно
жить! Поделом бы приговорить вас к самому тяжкому наказанью.
на ней.
убийствами надо теперь покончить. Образумьтесь наконец! Вы
должны жить и должны научиться смеяться. Вы должны научиться
слушать проклятую радиомузыку жизни, должны чтить скрытый за
нею дух, должны научиться смеяться над ее суматошностью. Вот и
все, большего от вас не требуют. Я тихо, сквозь сжатые зубы,
спросил;
признаю за вами права распоряжаться Степным волком и
вмешиваться в его судьбу?
тебе выкурить еще одну мою папироску.
волшебством извлеченную им из кармана жилетки, он вдруг
перестал быть Моцартом: он тепло смотрел на меня темными,
чужеземными глазами и был моим другом Пабло и одновременно
походил, как близнец, на того человека, который научил меня
игре фигурками.
если тебе угодно выучить танго, или стать генералом, или
побеседовать с Александром Великим, то все это в следующий раз
к твоим услугам. Но должен сказать тебе, Гарри, что ты меня
немного разочаровал. Ты совсем потерял голову, ты прорвал юмор
моего маленького театра и учинил безобразие, ты пускал в ход
ножи и осквернял наш славный мир образов пятнами
действительности. Это некрасиво с твоей стороны. Надеюсь, ты
сделал это, по крайней мере, из ревности, когда увидел, как мы
лежим с Герминой. С этой фигурой ты, к сожалению, оплошал -- я
думал, что ты усвоил игру лучше. Ничего, дело поправимое.
уменьшилась до размеров шахматной фигурки, и сунул ее в тот же
карман, откуда раньше извлек папиросу.
себя опустошенным и готовым проспать хоть целый год.
где-то сзади его ужасный смех, я знал, что все сотни тысяч
фигур игры жизни лежат у меня в кармане, я изумленно угадывал
смысл игры, я был согласен начать ее еще раз, еще раз испытать
ее муки, еще раз содрогнуться перед ее нелепостью, еще раз и
еще множество раз пройти через ад своего нутра.
научусь смеяться. Пабло ждал меня. Моцарт ждал меня.
произведений Гессе -- до известной степени автобиографичен. Он
отражает сильнейший духовный кризис в жизни писателя, имевший
место в середине 20-х гг. 11 января 1924 г. Гессе вступил во
второй брак с молодой певицей Рут Венгер. Брак оказался
неудачным, писатель уже через несколько недель покинул Базель и
уехал в Монтаньолу. Отношения между супругами оставались
натянутыми и после возвращения Гессе в Базель в ноябре 1924 г.
Его тогдашняя базельская квартира, а также ее владелица Марта
Рингье описаны автором в романе. Почти всю зиму 1925 г. Гессе
работал в университетской библиотеке в Базеле над составлением
антологии "Классический век немецкого духа. 1750--1850". После
кратковременной совместной поездки супругов в Германию в
декабре 1924 г. Гессе виделся с Рут Венгер крайне редко.
Ощущение заброшенности, невозможности наладить контакт с
окружающим миром, настроение безысходности и отчаяния все
больше и больше овладевали им. Неоднократно мелькает и мысль о
самоубийстве.
продолжает затем в Монтаньоле и Цюрихе. Однако отдельные его
аспекты и мотивы были предвосхищены еще в прозаическом
фрагменте "Из дневника одного отщепенца" (1922) и -- более ярко
и непосредственно -- в лирической параллели романа,
стихотворном сборнике "Кризис. Отрывок из дневника Германа
Гессе", написанном зимой 1926 г. Полностью сборник был
опубликован лишь в 1928 г. в издательстве Фишера.
интеллигента, пытающегося преодолеть собственную болезнь, но
главное -- болезнь времени, следствием которой является его
духовный недуг, посредством беспощадного самоанализа, "попыткой
сделать самую эту болезнь объектом изображения". При всей
обнаженности кризисной проблематики, при всей
бескомпромиссности критики, в романе речь идет не столько о
самой болезни, сколько о путях избавления от нее. На это
обстоятельство постоянно обращал внимание писатель. В
послесловии к швейцарскому изданию романа он писал:
"Разумеется, я не могу, да и не хочу предписывать читателю, как
ему следует понимать мой рассказ. Пусть каждый возьмет из него
то, что сочтет для себя подходящим и нужным! Тем не менее мне
было бы приятно, если бы многие из читателей заметили, что
история Степного волка хоть и изображает болезнь и кризис, но
не болезнь, которая ведет к смерти, не гибель, а ее
противоположность: исцеление". В данной связи следует отметить
два автобиографических факта, нашедших прямое отражение в
романе. Во-первых, это психоаналитические беседы писателя с
учеником знаменитого цюрихского психиатра К. Г. Юнга доктором
И.Б.Лангом, имевшие место вначале 1926 г. Они несомненно
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Лукин Евгений
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Шилова Юлия