самого Декарта, и для нас оно оказывается самым темным и непроницаемым
моментом мышления. То есть и в случае Декарта мы имеем дело с действием
"естественного света" ума, его естественной силы, по отношению к которой
Декарт не знает другого "естественного света", с точки зрения которого он
мог бы относительно первого сказать - правильно он мыслит или неправильно,
истинно или ложно. Через все размышления Декарта проходит проблема
отсутствия "третьего глаза". Мы как бы находимся внутри того, что сейчас
называют гештальтом, инсайтом, ведением, и внутри этого ведения в принципе
не может быть поставлен вопрос о его сопоставлении с каким-то другим,
внешним ему миром, когда инстанцией был бы некий "третий глаз", который
сравнивал бы все это. И этот же принцип справедлив в отношении самого
Декарта, когда мы хотим дать описание того, как он мыслил, хотя это так и
остается не вполне ясным, поскольку "естественный свет", о существовании
которого он говорит, для него же непроницаем и невыразим. То есть, являясь у
Декарта условием выразительности языка или условием того, что язык вообще
может что-то описать, этот элемент сам не поддается описанию и выражению.
"Естественный свет" является в этом смысле трансцендентальной стороной
осуществляющегося мышления и описания.
мне придется проделать масштабное, в культурно-историческом смысле,
рассуждение, хотя, конечно, лучше бы этого избежать; как-то неловко
высказывать суждения, содержащие претензию на чрезмерное обобщение.)
или участник того, что я называл метафизическим апостериори. В предыдущем
размышлении я изложил эту идею, использовав понятие интуиции. Интуиция,
сказал я, это осознание себя, своей активности в содержании, которое мнится
(лучше всего здесь подходит немецкий термин gemeint). Если воистину дано
(т.е. в предельном опыте и испытании самого себя), то определенность того,
"как" дано, есть определенность и того, "что" дано, - последнее истинно
определилось. Сторона произведенного (или "соединенного") в содержании и
сознание "себя в связи с ней", себя как способного к "еще раз" мысли этого
содержания, и есть то, что выявляет Декарт, опираясь на философский аппарат
анализа сознания и действия. В любом акте мышления, познания, состояния
сознания, волевого действия и страсти присутствует это невербальное ядро,
которое и называется cogito. Поэтому и аппарат анализа сознательной жизни,
описанный в терминах, обнаруживающих присутствие когитального "я",
когитальной стороны сознания, называется когитальным аппаратом.
фраза. Давая понять, что он будет заниматься теми же проблемами в
метафизике, какими занимались античные философы, Декарт говорит: я буду этим
заниматься, но иначе, потому что античными философами, т.е. Платоном и
Аристотелем, эта работа проделывалась без оснований. Имеется в виду, что они
рассуждали как бы наивно, не обосновывая каждый шаг своего рассуждения.
Догматически. Очень странное утверждение, и эту странность нельзя приписать
тому, что Декарт плохо читал древних: он их, конечно, знал, хотя и не был
профессиональным историком философии. И к тому же известно, что Платон
только и занимался проблемой начал и оснований, я уже не говорю об
Аристотеле. Почему же Декарт заявляет, что они рассуждали наивно, без
оснований? Оказывается, у него были на то свои причины. Дело в том, что он
впервые фактически ввел аппарат контроля за шагами рассуждения и
обоснования, ввел инстанцию, с которой их можно критически соотносить, а не
просто утверждать, что, например, последним основанием мира является
"воздух", "атомы и пустота" или "перводвигатель". Эта инстанция - когито. В
каждом шаге рассуждения о мире (тем более если выявляются его начала и
основания в античном смысле) мы должны реконструировать соответствующую
этому (или эквивалентную, параллельную этому) проблему: как и при каких
условиях происходит такое событие, что мир порождает субъекта, способного
описать этот мир в терминах данного суждения. Или, другими словами, как
организуется и реально, в качестве события в мире, случается не
эмпирический, а когитальный субъект. Ведь существование состояния, в котором
видится то, что по содержанию описывается философией (или физикой), не имеет
тех же гарантий, которые лежат в содержании состояния; оно не задано и не
является само собой разумеющимся. Когито Декарта есть фактически каждый раз
реконструкция и указание на условие того состояния, в котором существует
мир, о котором мы говорим так, как сказано и доказано в содержании. И это
условие - единственное настоящее основание для Декарта, а не какой-либо
особый предмет или "субстанция", натурально лежащая в основе мироздания.
Речь идет не просто о началах, - скажем, о "вечном двигателе" Аристотеля. В
этом смысле в античной философии все правильно, тут нечего подправлять. Но
вот параллельного аппарата контроля в ней не было. И Декарт его вводит. И
тем самым избегает натурализации онтологии и метафизики.
странно, у Декарта, в глубине его философии, в самих ее основах, впервые
тайно скрестились два великих пути философии: в точке введения понятия
"когито" как критической инстанции и ненатурального (несубстанционального)
основания оснований реально пересеклись пути западной и восточной философии.
Ибо в отличие от того способа построения философской теории, который
практиковали греки, индийские философы прежде всего задавали вопрос: при
каких условиях и как возможно состояние сознания? То есть восточную
философию (как впоследствии и Декарта) интересовали условия того, как в мире
случается организованный или собранный субъект. (Если бы меня вызвали в суд,
я это утверждение мог бы доказать текстуально по сочинениям Декарта.) Но
здесь важно помнить, что произошло в дальнейшем.
благодаря собранному субъекту мы имеем возможность контроля и тем самым с
основанием, a не просто догматически вводим утверждения, - этот субъект у
самого Декарта составляет его собственную метафизику, т.е. то, как он сам
мыслил. Мыслил же он впервые последовательно антидогматически и
антинатуралистически. То есть когда он выражал мыслимое уже на уровне
специальной теории познания, то последняя развивалась и излагалась им как
рефлексивная теория. А при рефлексивном движении мысли и построении теории
"естественный свет" не может в принципе получить выражения, потому что он-то
как раз и непроницаем: он самый темный элемент мысли, подобен "черному
солнцу". Свет Солнца вы видите, а внутрь заглянуть не можете - вы ослепли.
Вы видите освещаемое Солнцем, но в Солнце заглянуть не можете. У такого
философа, как Декарт, - великого философа, - всегда остаются следы или
символы присутствия такого "черного солнца". Например, такими символами
являются у него понятие "я", понятие Бога, понятие дискретности жизненного
времени, эквивалентное символу смерти - нашей "раскоряченности" между двумя
моментами времени, которые не сами по себе связаны, а мы должны их связать,
и эту связь - надо держать! Все эти следы усилия у Декарта налицо. Но пришли
картезианцы и другие философы и ученые и начали делить: это - метафизика
Декарта, она нас не интересует, а вот эпистемологию его можно взять. И в
результате возникла двойственность. С одной стороны, камень декартовский -
"я мыслю, я существую, я могу" - действительно упал в воду, и от него пошли
круги, до сих пор нас качающие. Но с другой стороны, круги-то успокаиваются,
и толща воды смыкается над упавшим камнем. Могу ли я сегодня сказать, что "я
существую"? Таков ли мир, чтобы я вообще что-то "мог"? Ведь все нужно делать
заново и сначала!
которые мы можем читать, как читал ими он сам, учитывая, что символ
поддается интерпретации и является при этом "собственностью" только самого
носителя символа. Но и ему как рефлексирующему субъекту он недоступен, хотя
и неотделим от него. Это и есть истинный индивидуализм, "индивидуальность":
не могу ни передать другим того, что не знаю сам, ни отделаться от этого,
трепетно моего. Поэтому символ бесконечно договаривается другими,
уравненными в правах по отношению к нему, одинаково непроницаемому мне и им,
и если другие делают по символу, то вместе с ними и внутри них длюсь и я, с
моим неотделимым от понимания символа состоянием (мной же невыразимым). На
пределе индивидуальности все перетекает, длится. В другой связи я уже
говорил, что мысль не существует до ее выражения, - не в том смысле, что
мысль и язык едины (я не эту проблему, которая мне кажется дурацкой, имею в
виду), а в том, что, лишь написав, я узнаю то, что думаю. Существует
какая-то подвижная конструкция, явно материальная, составленная из элементов
языка, но это и не язык, и не отсутствие языка. Что же это? Древние
говорили: семена вещей, в которых содержатся сами вещи. То есть это некое
целое, которое мы можем ухватить, лишь выскочив из горизонтального линейного
движения вбок, туда, где дано сразу и то, что впереди движения, и то, что
рядом, и т.д. И это невозможно выразить, можно лишь попытаться описать,
чтобы показать существование этого факта, но не эксплицировать его
содержание. Как видите, мне просто не хватает слов, чтобы это выразить, но
не потому что я дурак, а потому что это невозможно в принципе. Именно это я
называю непроницаемым элементом мысли. Даже вы-думов и вы-сказов с его
помощью что-то, мы его не видим и не можем ставить о нем вопрос внутри
вы-сказанного и вы-думанного. Или же, поставив вопрос, не можем пояснить и
ответить на него. Вот такой замкнутый круг. И этот круг движется у Декарта
совершенно явно как работающая машина мысли, как "естественный свет" -
такой, что когда он хочет сказать о нем, то излагает теорию пропорций и
четыре правила метода.
проявляется участие контрольной инстанции "я" в метафизическом апостериори.
(Я напомню, что такое метафизическое апостериори - это эмпирический акт,
хотя мы не можем представить его наглядно, так как сама наглядность появится
только после того, как это случится: Бог двинулся, и тогда что-то стало
законом или истиной.) Зазор между двумя шагами - между творением и
воспроизводством. Декарт ввел один гениальный принцип (просто диву даешься,
на каком уровне совершенной медитации он должен был получить это понимание),
на котором построена вся его философия: первоакт не определен. То есть
Декарт исходит из принципа неопределенности первого акта и, следовательно,
ненужности рассуждения и угадывания его смысла или замысла - того, что хотел
Володихин Дмитрий
Махров Алексей
Шилова Юлия
Акунин Борис
Посняков Андрей
Акунин Борис