кои заходили поглядеть, дивятся, - чего еще парню надо? Чашка вышла - никто
такой не делывал, а ему неладно. Умуется парень, лечить его надо. Катенька
слышит, что люди говорят, - поплакивать стала. Это Данилушку и образумило.
- Ладно, - говорит, - больше не буду. Видно, не подняться мне выше-то, не
поймать силу камня. - И давай сам торопить со свадьбой.
Ну, а что торопить, коли у невесты давным-давно все готово. Назначили день.
Повеселел Данилушко. Про чашу-то приказчику сказал. Тот прибежал, глядит -
вот штука какая! Хотел сейчас эту чашу барину отправить, да Данилушко
говорит:
- Погоди маленько, доделка есть.
Время осеннее было. Как раз около Змеиного праздника свадьба пришлась. К
слову, кто-то и помянул про это - вот-де скоро змеи все в одно место
соберутся. Данилушко эти слова на приметку взял. Вспомнил опять разговоры о
малахитовом цветке. Так его и потянуло: "Не сходить ли последний раз к
Змеиной горке? Не узнаю ли там чего?" - и про камень припомнил: "Ведь как
положенный был! И голос на руднике-то... про Змеиную же горку говорил".
Вот и пошел Данилушко! Земля тогда уже подмерзать стала, снежок
припорашивал. Подошел Данилушко ко крутику, где камень брал, глядит, а на
том месте выбоина большая, будто камень ломали. Данилушко о том не подумал,
кто это камень ломал, зашел в выбоину. "Посижу, - думает, - отдохну за
ветром. Потеплее тут". Глядит - у одной стены камень-серовик, вроде стула.
Данилушко тут и сел, задумался, в землю глядит, и все цветок тот каменный
из головы нейдет. "Вот бы поглядеть!" Только вдруг тепло стало, ровно лето
воротилось. Данилушко поднял голову, а напротив, у другой-то стены, сидит
Медной горы Хозяйка. По красоте-то да по платью малахитову Данилушко сразу
ее признал. Только и то думает:
"Может, мне это кажется, а на деле никого нет". Сидит - молчит, глядит на
то место, где Хозяйка, и будто ничего не видит. Она тоже молчит, вроде как
призадумалась. Потом и спрашивает:
- Ну, что, Данило-мастер, не вышла твоя дурман-чаша?
- Не вышла, - отвечает.
- А ты не вешай голову-то! Другое попытай. Камень тебе будет, по твоим
мыслям.
- Нет, - отвечает, - не могу больше. Измаялся весь, не выходит. Покажи
каменный цветок.
- Показать-то, - говорит, - просто, да потом жалеть будешь.
- Не отпустишь из горы?
- Зачем не отпущу! Дорога открыта, да только ко мне же ворочаются.
- Покажи, сделай милость! Она еще его уговаривала:
- Может, еще попытаешь сам добиться! - Про Прокопьича тоже помянула: -
Он-де тебя пожалел, теперь твой черед его пожалеть. - Про невесту
напомнила: - Души в тебе девка не чает, а ты на сторону глядишь.
- Знаю я, - кричит Данилушко, - а только без цветка мне жизни нет. Покажи!
- Когда так, - говорит, - пойдем, Данило-мастер, в мой сад.
Сказала и поднялась. Тут и зашумело что-то, как осыпь земляная. Глядит
Данилушко, а стен никаких нет. Деревья стоят высоченные, только не такие,
как в наших лесах, а каменные. Которые мраморные, которые из
змеевика-камня... Ну, всякие... Только живые, с сучьями, с листочками. От
ветру-то покачиваются и голк дают, как галечками кто подбрасывает. Понизу
трава, тоже каменная. Лазоревая, красная... разная... Солнышка не видно, а
светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются,
как пляшут. От них и свет идет.
И вот подвела та девица Данилушку к большой полянке. Земля тут, как простая
глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые
колокольцы малахитовы и в каждом сурьмяная звездочка. Огневые пчелки над
теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют.
- Ну, Данило-мастер, поглядел? - спрашивает Хозяйка.
- Не найдешь, - отвечает Данилушко, - камня, чтобы так-то сделать.
- Кабы ты сам придумал, дала бы тебе такой камень, теперь не могу. -
Сказала и рукой махнула. Опять зашумело, и Данилушко на том же камне, в
ямине-то этой оказался. Ветер так и свистит. Ну, известно, осень.
Пришел Данилушко домой, а в тот день как раз у невесты вечеринка была.
Сначала Данилушко веселым себя показывал - песни пел, плясал, а потом и
затуманился. Невеста даже испугалась:
- Что с тобой? Ровно на похоронах ты! А он и говорит:
- Голову разломило. В глазах черное с зеленым да красным. Света не вижу.
На этом вечеринка и кончилась. По обряду невеста с подружками провожать
жениха пошла. А много ли дороги, коли через дом либо через два жили. Вот
Катенька и говорит:
- Пойдемте, девушки, кругом. По нашей улице до конца дойдем, а по Еланской
воротимся.
Про себя думает: "Пообдует Данилушку ветром, - не лучше ли ему станет".
А подружкам что. Рады-радехоньки.
- И то, - кричат, - проводить надо. Шибко он близко живет - провожальную
песню ему по-доброму вовсе не певали.
Ночь-то тихая была, и снежок падал. Самое для разгулки время. Вот они и
пошли. Жених с невестой попереду, а подружки невестины с холостяжником,
который на вечеринке был, поотстали маленько. Завели девки эту песню
провожальную. А она протяжно да жалобно поется, чисто по покойнику.
Катенька видит - вовсе ни к чему это:
"И без того Данилушко у меня невеселый, а они еще причитанье петь
придумали".
Старается отвести Данилушку на другие думки. Он разговорился было, да
только скоро опять запечалился. Подружки Катенькины тем временем
провожальную кончили, за веселые принялись. Смех у них да беготня, а
Данилушко идет, голову повесил. Сколь Катенька ни старается, не может
развеселить. Так и до дому дошли. Подружки с холостяжником стали
расходиться - кому куда, а Данилушко уж без обряду невесту свою проводил и
домой пошел.
Прокопьич давно спал. Данилушко потихоньку зажег огонь, выволок свои чаши
на середину избы и стоит, оглядывает их. В это время Прокопьича кашлем бить
стало. Так и надрывается. Он, вишь, к тем годам вовсе нездоровый стал.
Кашлем-то этим Данилушку как ножом по сердцу резнуло. Всю прежнюю жизнь
припомнил. Крепко жаль ему старика стало. А Прокопьич прокашлялся,
спрашивает:
- Ты что это с чашами-то?
- Да вот гляжу, не пора ли сдавать?
- Давно, - говорит, - пора. Зря только место занимают. Лучше все равно не
сделаешь.
Ну, поговорили еще маленько, потом Прокопьич опять уснул. И Данилушко лег,
только сна ему нет и нет. Поворочался-поворочался, опять поднялся, зажег
огонь, поглядел на чаши, подошел к Прокопьичу. Постоял тут над стариком-то,
повздыхал...
Потом взял балодку да как ахнет по дурман-цветку, - только схрупало. А ту
чашу, - по барскому-то чертежу, - не пошевелил! Плюнул только в середку и
выбежал. Так с той поры Данилушку и найти не могли.
Кто говорил, что он ума решился, в лесу загинул, а кто опять сказывал -
Хозяйка взяла его в горные мастера.
На деле по-другому вышло. Про то дальше сказ будет.
Акунин Борис
Корнев Павел
Лондон Джек
Шидловский Дмитрий
Флинт Эрик
Жюль Верн