отвалили деньги на реорганизацию. Труфанову намекнули: принимая во
внимание... желая помочь... облегчая работу...
позорнейшую ошибку.
выполнен!
загнал в мыло шофера, разорался на охрану, разнес за что-то Валиоди, бросил
секретарше: "Баянникова!", позвонил Игумнову, пообещал выгнать его по сорок
седьмой, пусть только вздумает не выполнить план.
Учредить должность дежурного по отделу, объявлять приказом на каждый день
обязанности, фиксировать лодырей. В институте никто на месте не сидит, это
проблема у нас -- найти человека, ходят целый день из лаборатории в
лабораторию. На всех этажах с двенадцати до трех дня режутся в пинг-понг. За
пять минут до конца работы в проходной уже столпотворение. Выдачу аванса и
получки перенести на нерабочую часть дня...
привычно комбинируя фразы в пункты будущего приказа.
должность. Ситуация, к счастью, складывалась так, что министерство не станет
задавать лишних вопросов, а раболепие подчиненных терпимо не всегда. Самое
время рассчитаться с ничтожеством, избавить себя от презираемой личности,
напоминающей о чем-то нехорошем.
с просьбой, с требованием, с жалобой -- как сумеешь.
независим, не понимает еще, какое это благо -- деньги. Исполняющим, на
время.
неудобен, остер, но... И райком против будет.
Молочкова... И на райком.
Труфановым, пойдет в гору. Кончил он уже четыре курса института, мог по
закону требовать инженерной должности.
по-прежнему трезво судил о своих возможностях и честно сознавался в том, что
инженер он -- средний, не творческий. Его талант в другом -- в умении
заставить, организовать, убедить, выполнить. Ему хорошо работается только в
массе людей, он понимает их или хочет понять до конца. Его энергия
неистощима.
вы... Вы все можете!
приятно гладила его.
собрания -- оценивал возможности человека. Топтался около Кати, произносил
речи (сам знал, как нескладны эти речи), спорил с выдуманным собеседником и
легко побеждал его. Говорил, говорил, говорил...
желание одним словом оборвать мужа, высмеять его. О перестройке в Степановом
НИИ она знала и, мысленно примеряя новые порядки к себе, тревожилась. А
вдруг Петрищев надумает то же самое? Тогда ведь не так просительно будут
звонить телефоны, жизнь тогда полетит мимо стола секретарши, из буфета уже
не потащат ей самое лучшее. Совещания, которым несть числа, станут редкими.
Ничего не надо будет проворачивать через министерство, а каждый проворот --
это вплетение себя в вязь большой политики, это признание собственной
значимости... Когда-то ее мучали кошмары, вспоминалась ночь после суда
чести, когда до утра сидели без света, без слов, когда жизнь казалась
конченой. Теперь такую ночь она встретила бы с деловым спокойствием, после
такой ночи она стала бы хозяйкою своей судьбы. Однажды в коридоре
министерства она столкнулась с Баянниковым. Виктор Антонович любезно
побеседовал с ней, галантно проводил до "Волги". Катя немножко напугалась.
Она скрывала от Степана Сергеича нынешнюю должность свою, как встарь
щебетала при нем о ретортах, колбах, микробюретках и рефрактометрах, на
всякий случай готовила оправдание -- временно исполняю, настоящая секретарша
в декрете. Но, кажется, Виктор Антонович сделал надлежащие выводы, ничего
мужу не сказал.
гулял с ним по вечерам, рассказывал о звездах, о революции, о танках и
тачанках, вместе с ним высчитывал, когда полетит человек в космос. В глазах
сына, поднятых к отцу, отражалось московское небо. Он переспрашивал,
обдумывал, его рука, зажатая отцовской ладонью, вздрагивала, и Степан
Сергеич чувствовал: этот маленький человечек понимает его, любит его.
одном-единственном слушателе, он становился немым перед многоголовой
аудиторией. Пять лет проработал он уже, а так и не выступил ни разу на
собрании. Послушивал гладкие речи неизменных ораторов, постигал нелегкую
науку, открывал кое-какие закономерности. Так, например, особенно много
говорится на общие темы в трудные для НИИ и завода периоды. Надо бы детально
обсудить ошибки на примере неудавшегося радиометра, дать -- пофамильно --
наказ не повторять их. Не делают этого, не делают. В армии -- там иначе.
Любой приказ оборачивается немедленно разбором ошибок подразделения,
коммуниста такого-то. Не раз рука Степана Сергеича тянулась с просьбой дать
и ему слово и всегда испуганно падала к колену. Кто он? Диспетчер. Не
умеющий к тому же произносить речи. А говорить хотелось страстно -- Степан
Сергеич видел себя говорящим во сне. Сон обрывался в момент, когда, уже
взойдя на трибуну, следовало после традиционного "товарищи!" начать речь.
Это "товарищи!" произносилось во сне на всякие лады: и невнятно ("та-аищи"),
и торжественно, по слогам, и по-дружески весело, и зазывно, как в цирке, с
ударением на последнем слоге. Сказано слово -- и сон рушится, Степан Сергеич
будто с высоты падал, ворочался и открывал глаза.
На собрании признавал ошибки один из представителей главка. Некто Пикалов
был послан в НИИ проследить за разработкой очень важного заказа. Не
удовлетворяясь этим, он задергал весь институт своими приказаниями, сбил
очередность всех заказов, критиковал, рекомендовал, наставлял и
прорабатывал. Труфанов не выдержал, на квартире своей устроил частное
совещание с Баянниковым и Молочковым и ударил по Пикалову письмом. В главке
всполошились, дали Пикалову какой-то выговор, услали его на Восток
замаливать грехи. Выступая на собрании, товарищ из главка отозвался о
Пикалове так: "не совсем разобравшийся в обстановке Пикалов". Поэтому все
говорившие в прениях повторяли и повторяли: не совсем разобравшийся в
обстановке Пикалов, не совсем разобравшийся в обстановке Пикалов... Точно
никто не знал, в чем провинился этот Пикалов, а кто и знал, так не хотел
углубляться: руководство не желает детализировать -- значит, нельзя
детализировать.
Пикалов"?
экземпляра No 009 и улетел в Кызылкумы. Хватило двух дней, чтобы разобраться
в причине дефекта. В душные летние месяцы геологи начинали работать в пять
часов вечера, когда "Кипарисы" от сорокаградусной жары накалялись до шипения
и потрескивания. Бареттеры канального блока и стабилизаторы анодного не
выдерживали высокой температуры, полупроводниковые диоды выпрямителя
скисали. Пять часов вечера среднеазиатских радиометров соответствовали часу
дня того московского "Кипариса", на котором обнаружилось удвоение показаний,
"Кипарис" (это вспомнил Петров) стоял рядом со включавшимся утром
калорифером.
изменили условия приемки.
самолетах. Петров снял номер в гостинице. Слонялся по древнему базару,
бродил в сизых сумерках по предместьям. Сбросил рубашку, восстановил
бронзовый отлив кожи. В чайхане у рынка под старческий клекот аксакалов пил,
спасаясь от жары, зеленый чай. Что влекло его сюда, в этот город? Неужели
древность? Когда жизнь может пресечься завтра или послезавтра, всегда
хочется коснуться вечности, спуститься в подземелье бани, где на зеленые
склизкие стены плескал воду Ходжа Насреддин.
исписанные крупным почерком листки в авиаконверте с одним и тем же рисунком
-- медвежатами, приветствующими самолет. Он мало говорил о себе, бродя с
Прозоров Александр
Русанов Владислав
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Муркок Майкл
Березин Федор