рытий, где глубоко вросли в землю его каменные корни, и наконец-то стро-
нулся с места, неся груз выживших. В тот вечер Тарру, Риэ, Рамбер и дру-
гие шагали с толпой и точно так же, как и все, чувствовали, как уходит
из-под их ног земля. Еще долго Тарру и Риэ, свернув с бульваров, слышали
у себя за спиной радостный гул, хотя уже углубились в пустынные улочки и
шли мимо наглухо закрытых ставен. И все из-за той же проклятой усталости
они не могли отделить страдания, продолжавшиеся за этими ставнями, от
веселья, заливавшего чуть подальше центр города. Лик приближающегося ос-
вобождения был орошен слезами и сиял улыбкой.
остановился. По темной мостовой легко проскользнула тень. Кошка! В горо-
де их не видели с самой весны. На секунду кошка замерла посреди мосто-
вой, нерешительно присела, облизала лапку и, быстро проведя ею за правым
ушком, снова бесшумно двинулась к противоположному тротуару и исчезла во
мраке.
ратно в ту неведомую нору, откуда она бесшумно выползла весной, нашелся
в городе один человек, которого, если верить записям Тарру, уход ее по-
верг в уныние, и человеком этим был Коттар.
ла вниз, записи Тарру приобрели какой-то странный характер. Было ли то
следствием усталости - неизвестно, но почерк стал неразборчивым, да и
сам автор все время перескакивал с одной темы на другую. Более того,
впервые эти записи лишились своей былой объективности и, напротив, все
чаще и чаще попадались в них личные соображения. Среди довольно длинного
рассказа о Коттаре вкраплено несколько слов о старичке-кошкоплюе. По
словам Тарру, чума отнюдь не умалила его уважения к этому персонажу, он
интересовался им после эпидемии -так же, как и до нее, но, к сожалению,
больше он уже не сможет им интересоваться, хотя по-прежнему относится к
старику весьма благожелательно. Он попытался его увидеть. Через нес-
колько дней после двадцать пятого января он занял наблюдательный пост на
углу их переулка. Кошки, памятуя о заветном месте встреч, снова мирно
грелись в солнечных лужицах. Но в положенный час ставни упорно остава-
лись закрытыми. И все последующие дни Тарру ни разу не видел, чтобы их
открывали. Из чего автор заключил, что старичок или обиделся, или помер;
если он обиделся, то потому, что считал себя правым, а чума его опро-
вергла, а если он помер, следовало бы поразмыслить о том, не был ли он
святым, как и их старик астматик. Сам Тарру так не думал, но считал, что
случай со старичком можно рассматривать как некое "указание". "Возможно,
- гласят записные книжки, - человек способен приблизиться лишь к подсту-
пам святости. Если так, то пришлось бы довольствоваться скромным и мило-
сердным сатанизмом".
разбросанные в беспорядке замечания то о Гране, уже выздоровевшем и сно-
ва взявшемся за работу, будто ничего и не случилось, то о матери доктора
Риэ. Скрупулезно, с мельчайшими подробностями записаны беседы ее с Тар-
ру, что неизбежно при совместном проживании под одной крышей; манеры
старушки, ее улыбка, ее замечания насчет чумы. Особенно Тарру подчерки-
вает ее необыкновенную способность стушевываться, ее привычку изъяс-
няться только самыми простыми фразами, ее особое пристрастие к окошку,
выходящему на тихую улочку, возле которого она просиживала все вечера,
тихонько сложив руки на коленях, чуть выпрямив стан, и все глядела, пока
сумерки не затопят комнату, а сама она не превратится в черную тень, еле
выделяющуюся на .фоне серой дымки, которая, постепенно сгущаясь, погло-
тит ее неподвижный силуэт; о легкости, с которой она передвигается по
квартире, о ее доброте, которой светится все ее существо, каждый ее
жест, каждое ее слово, хотя непосредственно она вроде бы ничего особен-
ною при Тарру не сделала, и, наконец, он пишет, что старушка постигает
все не умом, а сердцем и что, оставаясь в тени, в молчании, она умеет
быть равной любому свету, будьте даже свет чумы. Впрочем, здесь почерк
Тарру становится каким-то странным, словно рука пишущего ослабла. Следу-
ющие за этим строчки почти невозможно разобрать, и как бы в доказа-
тельство этой слабости последние слова записи являются в то же время
первыми личными высказываниями: "Моя мать была такая же, я любил в ней
эту способность добровольно стушевываться, и больше всего мне хотелось
бы быть с ней. Прошло уже восемь лет, но я никак не могу решиться ска-
зать, что она умерла. Просто стушевалась немного больше, чем обычно, а
когда я обернулся - ее уже нет".
под разными выдуманными предлогами зачастил к Риэ. Но в действительности
являлся он лишь затем, чтобы разузнать у врача прогнозы насчет дальней-
шего развития эпидемии. "Значит, вы считаете, что она может кончиться
вот так, сразу, ни с того ни с сего?" В этом отношении он был настроен
скептически или, во всяком случае, хотел показать, что настроен именно
так. Но его назойливость доказывала, что в душе он не так уж был в этом
убежден. С середины января Риэ стал отвечать на его вопросы более опти-
мистическим тоном. И всякий раз ответы врача не только не радовали Кот-
тара, но, наоборот, вызывали в нем различные эмоции - в иные дни уныние,
в иные - досаду. Потом уж доктор Риэ стал говорить ему, что, несмотря на
благоприятные признаки и статистические данные, рано еще кричать "ура".
чит, не сегодня завтра все опять может начаться сначала?
еще быстрее.
успокоение Коттару, и в присутствии Тарру он не раз заводил разговоры с
соседними торговцами и старался как можно шире распространить мнение
доктора Риэ. Впрочем, особого труда это не представляло. Ибо после лихо-
радочного возбуждения, вызванного первыми победными реляциями, многих
снова охватило сомнение, оказавшееся куда более стойким, нежели ликова-
ние по поводу заявления префектуры. Зрелище растревоженного города успо-
каивало Коттара. Но в иные дни он снова падал духом.
рытым. И вот увидите, тогда все от меня отвернутся.
ние на переменчивый нрав Коттара. Сколько терпения потратил он, стремясь
обаять весь квартал, всех своих соседей, - и вдруг на несколько дней
круто порывал с ними, сиднем сидел дома. Во всяком случае, таково было
внешнее впечатление, он отходил от людей и, как прежде, замыкался в сво-
ей диковатости. Его не видели ни в ресторанах, ни в театре, ни даже в
любимых кафе. И все же чувствовалось, что он не вернулся к прежнему раз-
меренному и незаметному существованию, какое вел до эпидемии. Теперь он
не вылезал из дому и даже обед ему приносили из соседнего ресторанчика.
Только вечерами он пробегал по улицам, делал необходимые покупки, пулей
выскакивал из магазина и сворачивал в самые пустынные улицы. Тарру слу-
чайно натыкался на Кот-тара во время этих одиноких пробежек, но не мог
вырвать у него ни слова, тот только бормотал что-то в ответ. Потом
вдруг, без всякой видимой причины, Коттар снова делался общительным,
много и долго распространялся о чуме, выведывал мнение других на этот
счет и с явным удовольствием смешивался с текущей по улицам толпой.
горизонта. Через два дня Тарру встретил его, одиноко блуждающего по ули-
цам. Коттар попросил Тарру проводить его до окраины. Тарру, чувствовав-
ший себя особенно усталым после долгого дня работы, согласился не сразу.
Но Коттар настаивал. Он казался неестественно возбужденным, нелепо раз-
махивал руками, говорил быстро и громко. Он спросил у своего спутника,
считает ли тот, что сообщение префектуры и в самом деле означает конец
эпидемии. Тарру, разумеется, полагал, что административными заявлениями
бедствия не пресечешь, но есть основание думать, что эпидемия идет на
убыль, если, конечно, не произойдет чего-нибудь непредвиденного.
виденное всегда происходит.
непредвиденное, поскольку, объявив город открытым, предусмотрела двухне-
дельный контрольный срок.
тар, - потому что, судя по ходу событий, вполне может быть, что зря эту
декларацию опубликовали.
ятнее думать, что город в скором времени станет открытым и мы вернемся к
нормальной жизни.
зумеваете под словами "вернемся к нормальной жизни"?
ничего не изменила в городе и все пойдет, как и раньше, то есть так,
словно ничего и не произошло. Тарру полагал, что чума изменила и в то же
время не изменила город, что, разумеется, наиболее сильным желанием на-
ших сограждан было и будет вести себя так, словно ничего не изменилось,
и что, следовательно, в каком-то смысле ничего не изменится, но, с дру-
гой стороны, все забыть нельзя, даже собрав в кулак всю свою волю, - чу-
ма, безусловно, оставит след, хотя бы в сердцах людей. Тут рантье отре-
зал, что людские сердца его ничуть не интересуют, более того, плевать
ему на все сердца скопом. Ему интересно знать другое: не подвергнется ли
перестройке система управления и будут ли, к примеру, все учреждения
функционировать, как и прежде. И Тарру вынужден был признать, что ему
это неизвестно. Но надо думать, учреждения, взбаламученные эпидемией,
нелегко будет снова запустить на полный ход. Можно также думать, что пе-
Корнев Павел
Корнев Павел
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Посняков Андрей