девушка-билетерша, и программки, и мы садимся в кружок разговаривая, и в
конце мы с Ирвином сваливаем купить четверть галлона сотерна чтобы
подразвязались языки -- А вообще тут вполне мило, Дональд уже здесь, он
один, девушка уехала куда-то, и он оживленно болтает отпуская маленькие
забавные шуточки -- Лазарус стоит где-то позади, и я пристраиваюсь с
бутылочкой -- Роза привезла нас сюда и теперь ее работа закончена, она
заходит и садится в зале, она была Матерью везущей на Небеса Повозку, полную
ее маленьких детей которые не верят что в доме приключился пожар --
вечеринка в большом доме, и с большой чашей пунша, но вот внутрь заходит
Дэвид Д`Анжели, скользящей арабской походкой, улыбаясь, с очаровательной
француженкой по имени Иветта под руку, и О он похож на какого-нибудь
изящного прустовского героя, Священник, если Коди Проповедник то Дэвид
Священник, но у него всегда найдется какая-нибудь красотка в запасе, и я
уверен что Дэвида от принятия Пострига в каком-нибудь Католическом монастыре
останавливает только то что он может захотеть жениться опять (он уже был
женат однажды), и растить детей -- из всех нас Дэвид самый красивый мужчина,
у него идеальные черты лица, как у Тирона Пауэра, но более тонкие и
таинственные, и он говорит с таким странным акцентом, что я и не знаю даже
где он мог его подцепить -- Наверное так выглядел бы араб выпускник
Оксфорда, в Дэвиде есть что-то несомненно арабское, или арамейское (или
карфагенское, как у Святого Августина) хотя на самом-то деле он сын
покойного зажиточного итальянского торговца, и мать его живет в прекрасной
квартире с роскошной мебелью красного дерева, и серебром, и кладовкой
забитой итальянской ветчиной, сыром и вином -- все домашнее -- Дэвид он как
святой, он и выглядит как святой, он один из тех изумительных людей которые
в юности пытались перепробовать все виды порока ("Попробуй-ка эти таблетки",
сказал он Коди при первой встрече, "это просто окончательный оттяг", так что
Коди так и не осмелился их пробовать) -- И вот сегодня Дэвид возлежит на
кровати покрытой белым мохнатым покрывалом, с черной кошечкой, читая
Египетскую Книгу Мертвых и передавая косяки по кругу, и разговаривает очень
странно "Но как это чуу-ууудненько, ну праа-ааавда же" примерно говорит он,
но когда "Ангел выбил у него почву из под ног" и ему открылось видение
писаний Отцов Церкви, всех одновременно, ему было приказано вернуться к
католической вере своих отцов, так что теперь из изысканного и чуть
декадентствующего поэта-хипстера он превратился в изумительного Святого
Августина отдавшего все пороки юности своей Видению Креста -- Через месяц он
уходит в траппистский монастырь на послушание -- Дома перед причастием он
врубает пластинки Габриэлли на полную громкость -- Он доброжелательный,
аккуратный, остроумный, любит все подробно разъяснять, и его не устаивают
простые ответы -- "Весь этот твой буддизм это просто отголоски манихейства,
Дже-еек, посмотри этому факту в лицо -- в конце концоув ты же был окрещен и
говорить тут нэ о чем, понимаешь", и он поднимает изящно свою тонкую белую и
нежную руку священника -- И все же скользящей походкой своей он пришел
сегодня на эти поэтические чтения, весь такой изысканный, прошел даже слух
что он решил повременить с обращением и теперь вежливо замалчивает все
вопросы на эту тему, и поэтому для него вполне естественно придти под руку с
этакой великолепной Иветтой, и так идеально и со вкусом одетым в простой
костюм с простым галстуком, и с этим свежевыстриженным ежиком придающим его
миловидному лицу зрелый, возмужалый вид, так что за один год его лицо стало
из юношески красивого красивым мужской красотой, и посерьезнело вдобавок --
как же он двигается этими своими арабскими скользящими движениями, и
здороваясь он будто бы преподносит вам свою мягкую белую искреннюю и кроткую
руку -- но стоит ему начать говорить я не могу удержаться от хохота, он
действительно очень смешной, его улыбка держится на лице дольше любых
разумных границ, и ты начинаешь понимать что сама по себе эта улыбка это
такая тонкая шутка (большая шутка), и он считает что ты ее поймешь и
продолжает излучать из маски своего лица белое безумие до тех пор пока тебе
не останется только услышать слова его внутреннего языка которые он не
произносит вслух (и они без сомнения тоже смешные), и из-за всего этого мне
не удержаться никак -- "Над чем это ты смеешься, Джеее-ек!" взывает он. Он
растягивает гласные так что его речь приобретает какой-то совершенно
отдельный акцент состоящий из (естественно) американо-итальянского, второго
поколения, произношения, но с сильным британским налетом на основе
средиземноморской элегантности которые вместе создают такую прекрасную и
странную разновидность английского языка которую я нигде еще не встречал --
Дэвид Благотворящий, Дэвид Любезный, носивший (по моему настоянию) мое пончо
с капюшоном в нашем домике, и он вышел в нем ночью чтобы помедитировать под
деревьями, быть может он молился стоя на коленях, и когда он вернулся в
домик где я сидел и читал "манихейские" сутры, он снял свой капюшон только
тогда когда я посмотрел как он ему идет, и выглядел он как настоящий монах
-- Дэвид, с которым как-то воскресным утром мы вместе пошли в церковь, и
после причастия он прошел по проходу между рядами с облаткой тающей под
языком, глаза набожно и немного насмешливо, но по крайней мере вовлеченно уж
точно, опущены долу, руки сложены так чтобы все женщины могли это видеть,
образцово-показательный священник -- Все постоянно говорят ему: "Дэвид
напиши исповедь своей жизни как сделал Св. Августин!" и это его забавляет:
"Ну не знаа-ааю!" смеется он -- Но это потому что всем известно что он
отвязный джазовый чувак который побывал черт знает где и теперь направляется
на небеса, в этом нет земной корысти, и все действительно чувствуют что ему
известно что-то что было позабыто или замолчено в опыте Св. Августина,
Франциска Лойолы и других -- Сейчас он пожимает мне руку, представляет
синеглазой изумительной красотке Иветте, и присаживается со мной чтобы
пропустить стаканчик сотерна --
Ирвином собираются вдвоем, взрывы хохота следуют один за другим, они
обмениваются эзотерическими мистериями под общей византийской крышей своих
пустых голов -- одна частичка мозаики за другой, атомы пусты -- "Столы
пусты, и все ушли", напеваю я, на мотив синатровской "Ты учишься петь блюз"
-
ожидал от тебя лучшего применения твоего опыта чем все эти буддистские
негативности - "
похлопывает меня по плечу. Он мне говорил уже раньше: "Ты был крещен,
таинство воды коснулось тебя, благодари же Господа за это - " ... "иначе я
не знаю что с тобой могло бы случиться" -- У Дэвида есть теория, или вера,
что "Христос рванулся к нам с Небес чтобы принести избавление" и что простые
правила принесенные нам Св. Павлом прекрасны как золото, поскольку они
зародились в Эпоху Христа, Сына посланного Отцом чтобы открыть нам глаза,
высочайшим жертвоприношением Его жизни -- Но когда я говорю ему что Будде не
потребовалась кровавая смерть, он просто сидел объятый тихим восторгом под
Деревом Бесконечности, "Но Джее-еек, в этом нет ничего выходящего из порядка
вещей" - Все происходящее кроме явления Христа не выходит из порядка вещей,
согласно заповедям Высшего Порядка -- Часто я даже побаивался повстречать
Дэвида, так он затрахал мне мозги своими восторженными, страстными и
блестящими излияниями Вселенской Правоверности -- Он бывал в Мексике и
бродил среди соборов, дружил с монахами в монастырях -- А еще Дэвид поэт,
странный изысканный поэт, некоторые из его стихов написанных до обращения
(задолго до) были причудливыми пейотлевыми видениями и тому подобное --
ничего круче этого я не встречал -- Но мне никак не удавалось свести вместе
Дэвида и Коди чтобы они поговорили о Христе --
свои рукописи, так что когда мы приканчиваем четвертушку в туалете я шепчу
на ухо Ирвину что иду в бар, и Саймон шепчет "И я с тобой!", так что в конце
концов Ирвин тоже хочет идти но ему нужно оставаться и проявлять вежливый
поэтический интерес -- А Рафаэль уже удобно уселся, он готов слушать и
говорит: -
новенького", старина Рафаэль, так что мы с Саймоном спешим к выходу, ведь
Рэндэлл уже начал свои первые строчки:
хочется потому что в этом мне видится лишь ремесленное усердие тщательно
выстроенных мыслей, а вовсе не свободные и необузданные мысли как они есть,
врубаешься - Хотя сам я в те дни не осмелился бы встать там и прочесть даже
Алмазную Сутру.
две девушки и ждут пока их кто-нибудь подцепит, и в центре помещения
какой-то парень поет и играет джаз на пианино, и человек тридцать народу
болтаются попивая пивко -- Мы тотчас подсаживаемся к девушкам, после
недолгого вступления, но я сразу же понимаю что ни я ни Саймон не вызывают у
них особой симпатии, и кроме того мне хочется слушать джаз а не их нытье, в
нем есть что-то свежее, и я подхожу и становлюсь около пианино -- Этого
парня я видел раньше по телевизору (в Фриско), он потрясающе наивно и
восторженно играл на гитаре, пел и вопил пританцовывая, но сейчас он потише
и пытается подзаработать себе на жизнь на пианино в баре -- По телевизору он
напомнил мне Коди, юного Коди-музыканта со своей гитарой времен Полуночного
Призрака (чук чугалук чукчук чугалук), я услышал старую поэзию Дороги и
увидел веру и любовь на его лице - Теперь он выглядит так будто город в
конце концов его доконал и отстраненно перебирает несколько мелодий -- В
конце концов я начинаю тихонько подпевать и он начинает наигрывать "Тревоги
позади" и просит спеть, я пою, негромко и расслабленно, немножечко подражая
Джун Кристи, я думаю будущее за этой манерой мужского джазового пения, такое
слегка неразборчивое, свободное расслабленное пение -- горестное Одиночество
Нортон Андрэ
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Марко Джон
Посняков Андрей