Чтение 46–й страницы книги ~Тропик Козерога~

уговаривая ее, я опустил руку с ее талии и принялся нежно поглаживать ей попку.
Она только этого и ждала. Сквозь слезы она начала лепетать, какая она
замечательная католичка, как всю жизнь старалась не грешить. Увлеченная
собственными словами, она словно не ведала, что я вытворяю, и все же, когда я
запустил руку к ней в промежность, сопровождая свои действия прекрасными
словами, что первыми пришли мне на ум, о Боге, о любви, о церкви, об исповеди и
прочей чепухе, должна же она была что-то почувствовать, ведь я просунул в нее
добрых три пальца, беспрестанно вращая ими у нее в дырке? "Обними меня, Агнес,
-- нежно сказал я, вытаскивая руку и привлекая ее к себе, чтобы мои ноги
оказались между ее ног. -- Так, вот так, девочка, успокойся, скоро все
кончится". И не переставая говорить о церкви, об исповеди, о Боге, о любви и
прочей дряни, мне удалось овладеть ею. "Ты не добр ко мне, -- сказала она,
словно не ведая, что мой член уже внутри, -- прости меня, я вела себя как дура".
"Знаю, Агнес, -- ответил я, -- это ничего... послушай, возьмись за меня
покрепче... да, вот так". "Боюсь, лодка перевернется", -- сказала она, стараясь
удержать таз в удобной позиции и для этого подгребая свободной рукой. "Все,
поплыли к берегу", -- заявил я, пытаясь оторваться от нее. "О, не покидай меня,
-- сказала она, сжимая меня еще крепче, -- не покидай меня, я утону". А тут как
раз к воде подбежала Франси. "Помогите, -- сказала Агнес, -- помогите...
тону..."
Франси была девчонка что надо, доложу я вам. Она-то уж точно не была католичка,
а если имела стыд, то на уровне рептилии. Она принадлежала к породе тех девушек,
что рождены для ебли. У нее не было стремлений, не было больших желаний, она не
ревновала, не обижалась, была неизменно веселой и притом весьма неглупой.
Вечерами, когда мы сидели на веранде и разговаривали с приятелями, она,
пользуясь прикрытием темноты, забиралась ко мне на колени в платье, накинутом на
голое тело, и я потихоньку имел ее, пока она смеялась и болтала с остальными.
Думаю, то же самое она учинила бы и пред очами Папы римского,
226
коль предоставилась бы такая возможность. Вернувшись в город, я частенько
заглядывал к ней домой, и она делала то же самое на глазах матери, благо та
ослабла глазами. Когда мы бывали на танцах, и ей приспичивало, она тащила меня к
телефонной будке и там, странная девчонка, действительно вела разговор с
кем-нибудь вроде Агнес, пока мы проделывали те же штучки. Кажется, она получала
особое удовольствие, если совершала это у людей под носом. Она как-то
призналась, что так забавнее: если не принимать это слишком уж всерьез.
Возвращаясь домой с пляжа в переполненной подземке, она брала мою руку и
проводила ее через разрез в платье прямо к себе на манду. Если в вагоне была
толкучка, а мы устраивались в уголке, она вытаскивала мой кок из брюк и держала
его в ладонях, словно птичку. Иногда на нее находило игривое настроение, и тогда
она вешала на него свою сумочку, чтобы проверить, не причинит ли это мне
какой-нибудь вред. Еще ее отличало то, что она никогда не пыталась сделать вид,
будто бы я у нее единственный. Не знаю, все она мне рассказывала, или не все, но
рассказывала она предостаточно. Она излагала свои похождения со смехом,
усаживаясь на меня верхом или во время акта, а то и ближе к оргазму. Она
рассказывала, как у других ее партнеров с этим делом, каких они размеров, что
они говорят, занимаясь любовью и так далее, и тому подобное -- во всех
подробностях, как будто я собирался писать учебник по этому предмету. Она не
испытывала ни малейшего трепета по отношению к своему телу и к своим чувствам и
вообще ко всему, что было с ней связано. "Франси, малышка, -- говаривал я ей, --
у тебя стыда не больше, чем у кретина". "Но я все равно тебе нравлюсь, разве
нет? -- отвечала она. -- Мужчины любят ебаться, и женщины тоже. И кому какое
дело, если ты не любишь того, с кем ебешься? Разве от этого хуже? Я бы не хотела
влюбиться: должно быть, это ужасно-- ебаться все время с одним и тем же, а ты
как думаешь? Послушай, если ты ни с кем, кроме меня, не ебешься, я тебе быстро
надоем, разве не так? Иногда хочется поебаться с кем-нибудь совсем незнакомым.
Да, это лучше всего, -- добавила она, -- никаких сложностей, никаких телефонных
номеров, ни тебе любовных писем, ни ссор, а? Как ты думаешь, я очень плохая?
Как-то я пыталась совратить своего братца -- ты же знаешь, какой он скромница, с
души воротит. Не помню, как это произошло: одним словом, мы были в квартире
вдвоем, а на меня нашло в тот день что-то необыкновенное. Он за чем-то заглянул
ко мне в комнату, а я лежала вся на взводе, только об этом и мечтая. Когда он
вошел, я даже не подумала, что он
227
мой брат, я смотрела на него только как на мужчину. Тогда? я задрала юбку и
пожаловалась ему на боли в животе. Он хотел позвать кого-нибудь мне на помощь,
но я сказала "нет" и попросила его немного растереть мне живот, это поможет. Я
расспустила пояс и заставила его помассировать обнаженное тело. Он отводил глаза
к стене, дурень, и растирал меня, словно я -- деревяшка. "Не здесь, дубина, --
сказала я, -- ниже... чего ты боишься?" И я изобразила агонию. Наконец, он
случайно дотронулся до меня в нужном месте. "Тут! Это -- тут! -- вскричала я. --
О, растирай, растирай, мне от этого так хорошо!" Знаешь, болван массировал меня
пять минут, не сообразив, что это -- игра. Я была так возмущена, что послала его
ко всем чертям. "Ты -- евнух", -- сказала я, но он такой дурак, что, наверное, и
не знает, что такое евнух". И Франси засмеялась при мысли, какой простофиля ее
братец. Она добавила, что он, вероятно, до сих пор девственник. Так что я думаю
обо всем этом -- это действительно очень дурно? Конечно, она знала, что я не
скажу ни слова в ее осуждение. "Послушай, Франси, -- сказал я, -- ты
когда-нибудь рассказывала эту историю полицейскому, с которым гуляешь?" Она
ответила: "Думаю, что нет". "И я так думаю. Он тебя хорошенько приголубил бы,
если бы услыхал такую похабень". "А он уже вмазал мне как-то", -- моментально
призналась она. "Что? -- вскричал я, -- и ты позволила ему ударить себя?" "Я не
просила его об этом, но ты знаешь, какой он несдержанный. Кому-нибудь другому я
бы не простила, но от его руки пострадать не страшно. Иногда мне даже от этого
как-то лучше на душе... Не знаю, может быть, женщинам хоть раз надо испытать,
что такое быть побитой мужчиною? Да и не больно это, если тебе действительно
парень нравится. А после он всегда такой предупредительный-- мне даже неудобно
бывает..."
Не часто встретишь женщину, которая позволяет себе такое, если она, конечно,
нормальная, а не слабоумная. Вот, например, Беатрис Миранда и ее сестра, миссис
Костелло. Замечательная парочка пташек. Трис, которая якшалась с моим другом
Макгрегором, делала вид перед сестрой, а жили они в одной квартире, будто у нее
нет никаких отношений с Макгрегором. А ее сестра старалась всем своим видом
показать, что она фригидная особа и что при всем желании неспособна иметь дело с
мужчиной, поскольку-де уродилась "маломеркой". Тем временем мой друг Макгрегор
простодушно имел их обеих, и они обе знали друг о дружке, но по-прежнему лгали
одна другой. Почему? Я так и не понял. Сучка Костелло была особа истерического
склада: когда она чувствовала, что не ей достается
228
большая часть мужской силы Макгрегора, она устраивала псевдо-эпилептические
припадки. Это означало: ставить ей компрессы, расстегивать лифчик, растирать
ноги и в конце концов тащить ее наверх в постель, куда приходил Макгрегор
присмотреть за ней после того, как другая засыпала. Иногда обе сестры ложились
вместе отдохнуть после обеда. Если Макгрегору случалось в это время быть у них,
он поднимался к ним в спальню и ложился между ними. Как он объяснил мне со
смехом, шутка состояла в том, чтобы прикинуться спящим. Он шумно дышал, но при
этом приоткрывал то один, то другой глаз, чтобы удостовериться, которая из них
уже заснула. Как только он убеждался, что одна из них спит, сразу заводил шашни
с другой. В таких ситуациях он предпочитал истеричку, миссис Костелло, чей муж
посещал ее не чаще двух раз в году. Чем больше риск, тем острее ощущение,
говаривал он. Если же подворачивалась другая сестра, Трис, за которой он, по его
мнению, ухаживал, то ему приходилось делать вид, будто произойдет нечто
страшное, коль их застукает сестра, и в то же время, как он признался мне, ему
очень хотелось, чтобы другая сестра проснулась и застукала их. Однако замужняя
сестра, та, которая была "маломеркой", как она любила повторять, умела схитрить
и, кроме того, испытывала чувство вины перед сестрой, так что, будучи
застигнутой врасплох во время полового акта, она, скорее всего, изобразила бы
припадок, сделав вид, будто не ведает, что творит. Ни за что на свете она не
призналась бы, что иногда позволяет себе получить удовольствие от совокупления с
мужчиной.
Я неплохо узнал ее, поскольку некоторое время -давал ей уроки, стараясь
совершить возможное и невозможное, чтобы убедить ее в том, что дырка у нее
вполне нормальная и что она способна наслаждаться актом, если даст себе труд
иногда прибегать к нему. Обычно я рассказывал ей похабные истории, в которых
тонко намекал на ее собственные обстоятельства, но несмотря на это, она
оставалась непреклонной. Однажды, и это самое невероятное, у нас даже дошло до
дела: она позволила мне запустить палец. Я убедился, что с ней нет ничего из
ряда вон, да, немного суховато, слегка тесновато, но это можно было приписать
истерии. А теперь представьте себе, что после этого она рывком натягивает юбку
на колени и раздраженно говорит вам прямо в лицо:
-- Видишь, я же говорила, что уродилась такой!
-- Не вижу ничего необычного, -- отвечал я сердито. -- Ты что думаешь, в
микроскоп тебя рассматривать буду?
229
-- Ну и ну! -- сказала она назидательно, -- как ты со мной разговариваешь!
-- Какого дьявола ты врешь? -- продолжал я. -- И зачем придумываешь небылицы?
Скажи, разве небесчеловечно -- иметь дырочку и не пользоваться ею? Что,
собираешься засушить ее?
-- Ну и выражения! -- заметила она, покусывая губу и краснея, как свекла. -- А
я-то думала, вы джентльмен!
-- В таком случае и ты -- не леди! -- парировал я. -- Поскольку леди время от
времени ебутся и не просят джентльменов ковыряться в них пальцами, чтобы
удостовериться, насколько они малы!
-- Я тебя не просила дотрагиваться до меня! -- сказала она. -- Мне бы и в голову
не пришло просить, чтобы ты прикасался ко мне, тем более в интимных местах.
-- Может быть, ты решила, что я собираюсь почистить тебе ушки?
-- Я в тот момент вообразила, что ты доктор -- и это все, разговор окончен, --
холодно произнесла она, пытаясь отодвинуться.
-- Ладно, -- сказал я первое, что пришло на ум, -- будем считать это
недоразумением, будем считать, что ничего не произошло. Я слишком хорошо тебя