АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Тогда дайте чек.
Внезапно Гирш отпустил овчарку.
- Гарро, куш! - крикнул он, открывая дверь. Собака убежала. Гирш закрыл
за ней дверь.
- Наконец-то! - сказал Кан.
- Я не дам вам чека, - заявил Гирш. - Вы ведь понимаете почему.
Я смотрел на него с интересом. Сначала я не думал, что он так быстро
уступит. Наверное, Кан был прав. Всепоглощающий страх в сочетании с
конкретным чувством вины лишил Гирша уверенности в себе. Кроме того, он
быстро соображал и так же быстро действовал. Если только не собирался
выкинуть какой-нибудь фортель.
- Завтра я приду к вам опять, - сказал Кан.
- А как же бумаги?
- Уничтожу их завтра на ваших глазах.
- Я дам деньги только в обмен на бумаги.
Кан покачал головой.
- Чтобы вы узнали имена тех, кто готов свидетельствовать против вас?
Исключено! [226]
- Какая у меня гарантия, что вы уничтожите именно те бумаги?
- Я даю слово, - сказал Кан. - Моего слова достаточно.
Гирш снова беззвучно пожевал что-то.
- Хорошо, - сказал он вполголоса.
- Завтра в то же самое время! - Кан поднялся с позолоченного стула.
Гирш кивнул. И вдруг весь покрылся потом.
- У меня болен сын, - прошептал он, - единственный сын! А вы... Как не
стыдно! - сказал он внезапно. - Я в отчаянии. А вы!..
- Надеюсь, ваш сын поправится, - ответил Кан спокойно. - Доктор
Грефенгейм наверняка назовет вам лучшего здешнего врача.
Гирш не ответил. Лицо его одновременно выражало и злобу и боль. Злоба
застыла у него в глазах, и он горбился сейчас сильнее, чем вначале. Но я уже
не раз убеждался, что боль из-за утраты денег бывает не менее сильной, чем
любая другая боль. Не исключено также, что Гирш видел таинственную связь
между страданиями сына и его, Гирша, подлостью в отношении Грефенгейма. Не
потому ли он так быстро уступил? И не возросла ли его злость из-за
невозможности сопротивляться? Как ни странно, мне было его почти жаль.
- Я совсем не уверен, что сын его действительно болен.
- Думаю все же, что это так.
Кан взглянул на меня с усмешкой.
- Не уверен даже, что у него вообще есть сын, - сказал он.
Мы вышли на улицу: было жарко и влажно, как в парильне.
- Вы считаете, что с Гиршем завтра будет немного возни?
- Думаю, нет. Он боится, что не получит американского гражданства.
- Зачем вы, собственно, взяли меня? Я ведь вам скорее мешал. При
свидетелях Гиршу приходилось дер[227] жаться осторожнее. Без меня вам,
наверное, было бы легче.
Кан засмеялся.
- Но не намного. Зато мне очень помогла ваша внешность.
- Почему?
- Да потому, что вы выглядите так, как представляют себе арийцев
колченогие и чернявые фюреры в Германии. Евреи типа Гирша не принимают
своего брата всерьез. Но ежели ты явился с эдакой "белокурой бестией", они
ведут себя совсем иначе. Полагаю, вы здорово напугали Гирша.
Я вспомнил, что не так давно мне волей-неволей пришлось защищать Германию
от Фрезера. Теперь меня использовали как средство устрашения, как нациста...
Я не такой уж мастер находить во всем смешную сторону и в данном случае
ничего смешного не увидел. Я чувствовал себя так, словно меня облили
помоями.
Но Кан ничего не замечал. Пружинящей походкой он шел сквозь неподвижный
зной этого невыносимо душного дня; шел, подобно охотнику, который обнаружил
дичь.
- Наконец хоть какой-то просвет в этой скуке. Надоело все до чертиков! Я
не привык быть в безопасности. В этом смысле я человек безнадежно
испорченный.
- Почему вы не запишитесь добровольцем? - спросил я сухо.
- Записался. Но вы ведь знаете, что нас почти не берут на войну, мы -
"нежелательные иностранцы". Прочтите, что написано в вашем удостоверении.
- У меня его пет. Я еще на ступеньку ниже вас. И все же вы - другое дело.
Уверен, что в Вашингтоне известно о вашей деятельности во Франции.
- Известно. И потому мне еще меньше доверяют, опасаются двойной игры.
Тот, кто совершал такие дерзкие поступки, мог обладать удивительного рода
связями. Такова логика официальных учреждений. Я не удивлюсь, если меня
посадят за решетку. Наша эпоха - эпоха кривых зеркал, где все выглядит
нелепым. - Кан засмеялся. - К сожалению, это интересно только писателям, но
не нам, простым смертным. [228]
- Вы действительно собрали подписи эмигрантов против Гирша?
- Конечно, нет. Поэтому я и запросил всего тысячу долларов, а не всю
сумму. Пускай Гирш считает, что он еще легко отделался.
- По-вашему, он считает, что совершил выгодный бизнес?
- Да, бедный мой Росс, - сказал Кан сочувственно, - так устроен мир.
- Мне хочется поехать в какое-нибудь тихое местечко, - сказал я Наташе. -
За город или к озеру, где не будешь обливаться потом.
- У меня нет машины. Позвонить Фрезеру?
- Ни в коем случае.
- Совсем не обязательно брать его с собой. Мы просто одолжим у него
машину.
- Все равно не надо. Лучше поедем в метро или на автобусе.
- Куда?
- Вот именно, куда? В этом городе летом, по-моему, вдвое больше жителей,
чем обычно.
- И повсюду - жара невыносимая. Бедный мой Росс!
С досады я обернулся. Сегодня меня уже второй раз назвали "бедным
Россом".
- Нельзя ли поехать в "Клойстерс", где выставлены ковры с единорогами? Я
их никогда в жизни не видел. А ты?
- И я не видела. Но музеи по вечерам закрыты. Для эмигрантов тоже.
- Иногда мне все же надоедает быть эмигрантом, - сказал я, еще более
раздосадованный. - Сегодня я, к примеру, весь день был эмигрантом. Сперва с
Силверсом, потом с Каном. Как ты относишься к тому, чтобы побыть просто
людьми?
- Когда человеку не надо заботиться ни о своем пропитании, ни о крове, он
перестает быть просто человеком, дорогой мой Руссо и Торо. Даже любовь ведет
к катастрофам. [229]
- В том случае, если ее воспринимают иначе, чем мы.
- А как мы ее воспринимаем?
- В общем плане. А не в частном.
- Боже правый! - сказала Наташа.
- Воспринимаем, как море. В целом. А не как отдельную волну. Ведь ты сама
так думаешь? Или нет?
- Я? - В голосе Наташи слышалось удивление.
- Да, ты. Со всеми твоими многочисленными друзьями.
Наступила краткая пауза. Потом она сказала:
- Как по-твоему, рюмка водки меня не убьет?
- Не убьет. Даже в этой душной дыре.
Злясь без причины, я попросил у Меликова - сегодня дежурил он - бутылку
водки и две рюмки.
- Водку? В такую жару? - удивился Меликов. - Будет гроза. Парит ужасно.
Хоть бы у нас установили какое-то подобие кондиционера. Эти проклятые
вентиляторы только месят воздух.
Я вернулся к Наташе.
- Прежде чем мы начнем с тобой ссориться, Наташа, - сказал я, - подумаем,
куда нам пойти. Ссориться лучше в прохладе, а не в такой духоте. Я
отказываюсь от загородной прогулки и от озера. И на сей раз я при деньгах.
Силверс вручил мне комиссионные.
- Сколько?
- Двести пятьдесят долларов.
- Вот скряга. Пятьсот было бы в самый раз.
- Ерунда! Он объяснил, что, в сущности, ничего мне не должен. Он уже
якобы давно знаком с миссис Уимпер. Вот что меня разозлило. А не сумма.
Сумма показалась мне вполне приемлемой. Но я ненавижу, когда мне делают
подарки.
Наташа поставила рюмку.
- Ты всегда это ненавидел? - спросила она.
- Не знаю, - сказал я с удивлением. - Наверное, нет. Почему ты
спрашиваешь?
Она внимательно взглянула на меня.
- Мне показалось, что несколько недель назад это было тебе безразлично.
[230]
- Думаешь? Может быть. У меня нет чувства юмора. Наверняка все дело в
этом.
- Чувства юмора у тебя хватает с избытком. Впрочем, сегодня оно тебе,
возможно, изменило.
- Кто в силах сохранить чувство юмора при такой жарище?
- Фрезер, - тут же ответила Наташа. - В любую погоду юмор бьет в нем
ключом, даже в зной.
Множество мыслей разом пронеслось у меня в голове, но я не сказал того,
что хотел сказать. Вместо этого я спокойно заметил:
- Он мне очень понравился. Да, ты права, юмор бьет в нем ключом. В тот
вечер он был очень занимательным собеседником.
- Дай мне еще полрюмки, - сказала Наташа, смеясь и поглядывая на меня.
Я молча налил ей полрюмки.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 [ 46 ] 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
|
|