обособленность научного центра промышленного гиганта Сибири от
административного и культурного.
географическую обособленность центра большой сибирской науки от юрмальского
симпозиума (конференции, слета, девичника) работников сферы организации
досуга и отдыха трудящегося населения.
(в чем убеждало выражение ее лица) попытке уговорить Мару подождать до среды
предпочел, как ему казалось, пусть несколько унизительный, но, возможно
даже, в случае удачи, и лучший, то есть не требующий объяснений с матерью,
вариант,- прямую и откровенную (как мужчина с мужчиной) беседу с очень
холеным (и борода отменная, и шевелюра благородная, и руки белые) доктором
(а также первоклассным теннисистом) Владимиром Ефимовичем Лесовых.
коридором гостиной. Вадик проследовал за хирургом в кабинет, где тот, не
предложив юному хаму выбрать между диваном и креслом, сам сел к столу и
обратил к просителю всепонимающие, но холодные глаза.
по причинам иного, более личного (биологического) свойства Владимир Ефимомич
детей не любил, а сына своей жены, наглого, самоуверенного Вадика, в
особенности. И хотя барственное его лицо в нашей дурацкой ситуации и
сохраняло невозмутимое выражение, желчные флюиды он, как видно, все-таки
испускал в пространство, создавал беспокойство в эфире. Именно их влиянию,
пожалуй, и можно приписать несколько не свойственный Купидону (сбивчивый и,
признаться, слегка заискивающий) тон.
был, конечно, способен оценить благородство, право, редкое, да просто
неслыханное в наши эгоистичные времена, с каким Вадюша взял чужой грех на
себя. Зато доктор понимал другое: перед ним нахлебник и негодяй, севший
неожиданно в калошу, и еще Владимир Ефимович понимал,- такого удачного
случая слегка поучить мерзавца ему, может быть, больше никогда и не
представится, поэтому, выслушав горестные сентенции пренебрегшего
контрацепцией молодца, он, с полминуты потомив Купидона, сказал следующее:
здесь, в книжном, открылся отдел, торгующий отменными импортными книгами по
искусству. Вы не поверите, но вчера среди новых поступлений я видел, не
правда ли, фантастика, абрамсовские издания. Все, уверяю вас, как на подбор,
но, признаюсь откровенно, все же Модильяни... Вы знаете это имя?.. Нет? Вот
бумажка. запишите... так вот Модильяни в исполнении Абрамса - это не просто
сто шестьдесят репродукций в цвете, это сто шестьдесят шедевров, способных
смягчить любое сердце. М-да...
обеди я дежурю по отделению, так что в принципе, в принципе, хотя я надеюсь,
вы отдаете себе отчет, с какими сложностями сопряжена попытка выручить вас и
вашу знакомую, однако в принципе...
сформулировав, посмотрел сочувственно, побарабанил пальцами по столешнице и
сказал:
Вам не следует, ей-ей не к лицу ограничивать себя университетским курсом. Не
к лицу... - повторил доктор и, поворотившись к столу. погрузился в чтение,
сим со всей определенностью давая невежественному Вадьке понять - пора
очистить помещение настала.
между прочим, настроением. Ах, он был доволен собой и радости не скрывал,
галантно приглашая Мару "подышать".
подхватывая под руку у двери, за которой (надо же, опять совпадение), в
немалой степени удивляя и, пожалуй, раздражая Владимира Ефимовича, весь
вчерашний вечер (в будни доктор трудился и слышать безобразие не мог)
буйствовала Лиса-Алиса.- Сейчас мы сходим и приобретем маленький сувенир,
памятный подарок, a little something, you know, для слуги Гиппократа.
Сегодня приобретем - сегодня преподнесем,- пел Каповский, как видно, ни
секунды не сомневаясь в отсутствии премиального согласия между планом и
фактом, кое только и может заставить работников книжной торговли пренебречь
в конце месяца (квартала, года) своим выходным.- Сегодня "спасибо", а завтра
"пожалуйста", то есть после обеда you'll be welcomed.
поступков ловкача нашего Вадика, честное слово, так и тянет спустить гада с
лестницы, толкнуть под грузовик или, на худой конец, опорожнить на его
макушку кишечник какого-нибудь представителя пернатого мира. Однако чего не
было, того не было, а историю переписывать не позволено ни быку, ни Юпитеру.
Впрочем, осознавая свое бессилие в одном, автор тем не менее ощущает право
на другое, иначе говоря, не видит греха в небольших пропусках (мест досадных
и скучных), полагает допустимыми некоторые прыжки, кульбиты и
сальто-мортале. А посему переведем часы на полчаса вперед и приступаем к
описанию ссоры его и ее, начатой у витрины недавно открывшегося отдела
"Книги иностранных издательств" и законченной на уже к исходу рабочего дня
оживившейся улице.
припоминать не хочется и аргументы. Нет, нет, склока на почве денежного
интереса, спор, кому платить. нет, увольте, только не в нашем, полном
романтического идеализма приключении, не в русле (колее?) бескорыстной
погони за мечтой... М-да... А платить надо было сто восемьдесят рублей,
да-да, представьте себе, вообразите, не фарцовщику, не деляге-оптовику, а
кассиру отдела (а может быть, черт ее дери, и секции) "Книги иностранных
издательств" за этого, ну как его, Мдивани-Мастрояни, способного смягчить
любое сердце, надо было отвалить не пять шестьдесят, не семь сорок и даже не
пятнадцать девяносто две, а ровно сто восемьдесят колов (карбованцев,
рубел'ей, сум'ов, сом'ов, манети... в общем, желтых казначейских билетов,
подделка которых преследуется по закону). Сто десять сум'ов согревали карман
Вадика (он сказал - восемьдесят), пятьдесят сом'ов и у Мары кое-что, что
именно, знать не обязательно, но согревали. Впрочем, она сказала - двадцать.
даже мудрое утешение - бедность не порок - положительно ничто привести наших
героев к миру уже не могло.
сама она, Марина Доктор (Сычикова), как и предполагал Вадик,- стервой. В
общем, повернулась она к нему спиной и пошла куда глаза глядят, а он, горько
изогнув рыцарский свой шрам, крикнул ей вслед: "Ну и дура"- и отправился к
доктору Лесовых проситься на ночлег.
покорны) треугольник - он, она и оплодотворенная яйцеклетка. Драма.
беллетриста, сказителя, Баяна - долгожданный (и радостный) момент истины. В
самом деле, именно в тягостном положении, в скверной переделке рядовые
граждане начинают демонстрировать как раз те стороны своей натуры, кои в
будни и праздники обыкновенно скрыты от цепкого взгляда художника.
Действительно, ну, окажись мама Анна Алексеевна дома или нужная сумма в
кармане, ну, где и как, при каких обстоятельствах разглядели бы мы, узнали
бы о свойственных Маре гордости и чувстве собственного достоинства? Итак,
быстро остыв и безнадежность своего положения хорошо понимая. Мара тем не
менее с повинной на Весенний проезд не шла. На небольшом пространстве между
торговым центром, гостиницей "Золотая долина" и высоким зеленым откосом,
представлявшим другую сторону улицы Ильича. Мара ходила, стояла и сидела,
перемещалась от гостиницы к ТЦ от ТЦ к велосипедной дорожке, ждала у витрин,
отдыхала на скамейках, в общем, до девяти часов не теряла надежды увидеть
вновь приближающуюся с юго-запада долговязую фигуру Каповского. Она верила в
него, полагала,- раскрутит жулик родственника, уговорит принять что-нибудь
подешевле. Но, на беду ее, Вадик ничего подобного не предпринимал,
испытывая, в силу непривычности до некоторой степени даже забавлявшую его,
меланхолию, он сидел у "Горизонта" и, внимая негромкому голосу диктора
Новосибирской студии телевидения, ожидал с минуты на минуту явки "дуры",
совершенно, с его точки зрения, неизбежной. "По крайней мере, что бы ей в
голову ни взбрело,- думал Купидон,- синий свой, в коридоре оставленный кофр
она не бросит". Однако и его ждало разочарование.
решения поступиться своей индивидуальностью. Созрела Мара лишь к утру, но к
часу первого завтрака в награду за стойкость Создатель послал ей избавление
в виде Евгения Анатольевича Агапова.
втором этаже гастрономической палочки буквы "П" (именно такой вид, совсем не
связанный с начертанием вензеля "ТЦ", имел в плане академический
супермаркет).
из глаз ее хлынут горькие слезы, мы все же имеем право узнать, где она
провела ночь. На почте.
гостиничном холле, но третье в течение получаса приглашение отужинать
вынудило и без того несчастную Мару покинуть многоэтажную бонанзу, сменить
мягкое кресло в полутьме на жесткую скамейку и дневное освещение за углом
расположившегося телеграфа. (Все здесь, в городке романтиков и ученых, как
видим, рядом и под рукой.) Вторые сутки сна с искривленным позвоночником
испортили цвет Мариного лица, блеск исчез, а свежесть перестала быть первой.
Состояние духа, этой перемене соответствующее, иначе как гадкое назвать
нельзя, а перспективы и вовсе отвратительными. И вот, когда за второй чашкой
быстро остывавшего кофе созрела мысль о тщетности всего и стала неизбежной
казаться позорная капитуляция, случилось невероятное. Женя Агапов, Штучка в
свободной (с чужого плеча) ковбойке, мятых польских штанах и кедах на босу
Суворов Виктор
Курылев Олег
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Перумов Ник