была ольховая ветка, нависшая над тропой. И он ни разу не взглянул в его
сторону, ни разу! И только желвак на его скуле, обращенной ко мне, то
раздувался, то уходил, и он время от времени горестно и гордо кивал головой,
давая знать, что слышит все и там, наверху, тоже слышат все и понимают все,
что терпит Харлампо!
продолжая кричать и грозиться. И вдруг мне тогда подумалось на мгновение,
что священная сень молельного ореха своей силой остановила его. И Харлампо,
продолжая идти за козами, бросил на меня взгляд, который я тогда до конца не
понял и который только сейчас понимаю, как напоминание: "Не забудь!"
страха и ясным, унизительным сознанием своей неспособности вести себя так,
как вел Харлампо. Я тогда не понимал, что только великая мечта может
породить великое мужество, а у Харлампо, конечно, была эта великая мечта.
хотя и в сильно ослабленном виде. Когда в Большом Доме заговаривали об этом,
тетя Нуца то и дело выглядывала в дверь, чтобы посмотреть, нет ли его
поблизости. Чегемские глупцы, а, к сожалению, их в Чегеме тоже было немало,
при виде старого Хабуга делали единственное, что может сделать глупец со
своей глупостью, -- скромно проявлять ее.
поблизости от Большого Дома, по-видимому, в ожидании, когда Харлампо пойдет
со своим стадом. И тут на дороге появился старый Хабуг. Он нес на плечах
огромную вязанку ветвей фундука -- корм для козлят. И когда он прошел мимо
них, шелестя холмом свежих ореховых листьев и почти покрытый ими, и, может,
именно из-за этой прикрытости его, осмелев, один из ожидающих Харлампо
вскочил на дорогу и крикнул вслед уходящему Хабугу, как бы ослабленному этой
огромной шумящей листьями кладью, как бы отчасти даже буколизированному ею:
листьев за его спиной равномерно вздрагивал Потом из-под этой движущейся
рощи раздался его спокойный голос:
моими козами...
осознать слова старого Хабуга, и, наконец осознав, всплеснул руками и
плачущим голосом крикнул ему вслед:
хотя в Большом Доме не исключали, что Омар тайно туда уехал и там обо всем
рассказал.
Уже издали по их лицам было ясно, что они о чем-то знают. Деспиночка
похудела, и ее синие глазки словно выцвели и теперь казались гораздо бледней
ее косынки.
сказал, что сначала надо поужинать, а потом обо всем поговорить. Тетушка
Хрисула тихо присела у очага на скамью и, глядя на огонь, сидела, подпершись
худенькой, будто птичья лапка, ладонью и скорбно покачивала головой. Деспина
сидела на тахте и грустно отворачивалась, когда Чунка пытался с ней
заигрывать.
на плече и, издав свой обычный очаголюбивый грохот, сбросил их у кухонной
стены. Услышав этот грохот, тетушка Хрисула еще более скорбно закачала
головой, словно хотела сказать: он этим грохотом очаголюбия тоже хотел нас
обмануть.
тетушку Хрисулу, которая даже не повернулась в его сторону, он понял, что
они все знают, и сумрачно замкнулся.
притронулась к еде.
малоежкой сделалась!
дымящуюся мамалыгу тетушки Хрисулы большой кусок сыру. Она очень волновалась
и хотела как-нибудь смягчить ее.
Харлампо сел отдельно на кушетке и этим слегка напоминал подсудимого.
взаимными упреками, с постоянными печальными жестами тетушки Хрисулы в
сторону Деспины. Мне показалось, что мелькнуло и упоминание о двужелтошных
яйцах. Деспина время от времени всплакивала и терла свои голубые глазки
концом голубого платка.
делался все резче и резче. Никогда таким голосом он не говорил с тетушкой
Хрисулой. Это было восстание демоса против аристократов!
отца Деспины, ее патеро! На пальцах для полной наглядности он перечислил
годы насильственной разлуки с любимой и, перечисляя, все выше и выше подымал
свой голос:
этого не хватило, пришлось загнуть еще три пальца на другой руке. Он застыл
на некоторое время с приподнятыми руками и загнутыми в мощный кулак пальцами
одной из них и почти готовым кулаком второй руки. Казалось, еще два года, и
Харлампо набросится с кулаками на отца Деспины и всех аристократов
Анастасовки, если там еще есть аристократы.
не могу избавиться от навязчивого ощущения его сходства с обликом нашей
интеллигенции. Вот так же и она в пересчете на исторические сроки ее
терпения, не пройдет и пятидесяти лет, как набросится на своих
аристократов!)
как бы признала, что восстание против аристократов имело некоторые
основания.
судье, обращались к дедушке Хабугу, переходя на турецкий язык, хотя он и
по-гречески понимал хорошо. Тетя Нуца тоже время от времени вставлялась,
пытаясь на своем чудовищном турецком языке защищать Харлампо. Когда она
особенно коверкала слова, Чунка в ужасе хватался за голову, показывая, что
такой выговор обязательно угробит дело Харлампо.
захочет иметь дело с Харлампо, а другие греки не захотят жениться на
Деспине.
греки из других сел.
"аристократико корице", чей жених предпочел ей козу".
который тоже как бы отчасти признавал значительность доводов тетушки
Хрисулы.
перед тем, как явиться в Большой Дом, инкогнито пришла на мельницу и узнала
у Гераго о том, что Харлампо, гоняясь за козой, прибежал на мельницу.
ограничилось этой бесцельной и безвредной беготней.
когда в Анастасовке его дожидается невеста, белая, как снег, и невинная, как
ангелица? Услышав ее слова, Деспина снова всплакнула.
заболел ореховой дурью. Тетушка Хрисула презрительно отрицала само
существование такой болезни. И она привела доказательство. Тетушка Хрисула
сказала, что, когда они в последний раз уходили с Деспиной из Большого Дома
в Анастасовку, она по дороге съела почти полкорзины грецких орехов и никакой
ореховой дурью не заболела.
усомнится!
Деспина видела.
тут Харлампо, видимо, решил окончательно расплеваться с аристократами...
По-турецки, чтобы всем была понятна дерзкая прямота его слов, он сказал, что
она не заболела ореховой дурью, потому что и она, и ее брат и так от
рождения безумны. (Делидур!)
Хрисула, конечно, безумная, раз она разрешила своей невинной овечке
обручиться с этим дьяволос.
по-абхазски.
глазки концом своего синего платка.
тридцать коз в счет его будущей работы. Он сказал, что рядом с усадьбой дяди
Сандро он высмотрел хороший участок для Харлампо. Он предложил там выстроить
дом и этой же осенью сыграть свадьбу и поселить в нем молодых. Он сказал,
что дрань и доски они начнут заготовлять с Харлампо с завтрашнего дня.
безусловную власть над Деспиной, власть, выстраданную восемью годами