разговоров, пока не кончится эта история.
вать.
негритянские домишки. - Он наблюдает за лицом Байрона.
зу; глаз не поднимает. Но когда начинает говорить, в голосе - упорство:
равно, как это людям покажется.
злое, как бы это ни показалось людям. Но возьметесь ли вы сказать, где
именно кончается зло и начинается его видимость? На какой грани между
делом и видимостью останавливаеся ело?
так, как будто тоже просыпается: - Я надеюсь, что нет. По моему разуме-
нию, я хочу поступить правильно.
бы то ни было, мужчине или женщине, возможно, даже - самому себе". Он
смотрит через стол на упрямое, серьезное лицо, которое так ни разу и не
повернулось к нему. "А может быть, это еще не ложь, раз он сам не пони-
мает, что это ложь?" Он говорит:
с его лицом, с дряблым подбородком и черными пещерами глаз. - Значит,
все решено. Вы отведете ее туда, в его дом, позаботитесь, чтобы ей было
удобно и чтобы ее не тревожили, пока все не кончится. А потом вы скажете
этому человеку... Берчу, Брауну... что она здесь.
что его захлестывает торжество, ликование-раньше чем он успевает сдер-
жать и скрыть его - а теперь уже и пытаться поздно. И в первые мгновения
он даже не пытается его сдержать; тоже откинувшись на стуле, он впервые
смотрит на священника - уверенно, смело, бодро. Тот отвечает ему прис-
тальным взглядом.
ет прямой свет лампы. В открытое окно льется жаркая роящаяся тишина без-
дыханной ночи. - Подумайте, что вы делаете. Вы пытаетесь встать между
мужем и женой.
смотрит на старшего. Возможно, пытается овладеть и голосом. Но еще не
может.
друг на друга. - Ах, Байрон, Байрон. Чего стоит десяток невнятных слов у
алтаря перед прочностью женской натуры? Перед ребенком?
сячу долларов напьется, пожалуй, так, что будет способен на все - даже
жениться.
Нет, - говорит Хайтауэр. - Вам не нужна моя помощь. Вам уже помогает
кто-то посильнее меня.
"И о нем. И о нем", - думает он, шагая. Жарко. Он в рубашке и темных
брюках - высокий, тонконогий, с тощими костлявыми руками и плечами;
дряблый обвислый живот выглядит противоестественно, как беременность.
Рубашка белая, но несвежая; воротник замусолен, как и белый, небрежно
завязанный галстук из батиста; лицо два или три дня не брито. Панама за-
мусолена, а из-под нее высовываются край и уголки грязного платка, под-
детого по случаю жары. Он возвращается с покупками, за которыми дважды в
неделю ходит в город; там, худой, оплывший, в седой щетине, в очках, ту-
манящих темные глаза, с траурными ногтями, пропахший запахом сидячей
жизни и немытого мужского тела, он вошел в душистый, заваленный снедью
магазин, где покупает всегда, расплачиваясь наличными.
засовывал в карман сдачу.
лый он. Что какой-то он не такой. Но разве людям чего докажешь, поку-
да...
округа. Тут шериф весь округ обзвонил, чтоб его искали, а эта черная
сво... хм, сидит у него под самым носом.
зинки. Он чувствовал, как ребро прилавка врезается ему в живот. Прилавок
казался прочным, устойчивым; было похоже скорей, что сама земля слегка
покачивается, хочет тронуться. Потом она тронулась, медленно и без спеш-
ки, словно ее отпустили, и пошла вниз, все быстрей и круче, но каким-то
хитрым способом, ибо обманутому глазу мерещилось, будто невзрачные полки
с рядами консервных банок, засиженных мухами, и - сам продавец за при-
лавком не движутся - коварное, оскорбительное, обманчивое чувство. А он
думал: "Не буду! Не буду! Я купил непричастность. Я заплатил за - нее. Я
заплатил".
затемно еще, шериф привез собак к церкви. Меньше чем на шесть часов от
него отстают. Представляете, этот болтан не придумал ничего лучше... как
есть нигер, по одному по этому видно... - Затем Хайтауэр услышал: - На
сегодня - все?
ним. Рука появилась на свет, все еще продолжая копошиться. Она наткну-
лась на прилавок и разроняла монеты. Хозяин задержал несколько штук, ка-
тившихся к краю.
сдача, - я вам только что дал. С доллара.
неты. Протянул ему. Рука покупателя, прикоснувшаяся к его руке, была хо-
лодна, как лед.
посидите перед дорогой? - Но Хайтауэр, по-видимому, его не слышал. Он
уже направился к двери, торговец смотрел ему вслед. Он вышел с корзинкой
за дверь, на улицу, двигаясь скованно и осторожно, как по льду. Было
жарко; жар струился от асфальта, размывая знакомые здания на площади как
бы в ореоле, в живой и зыбкой светотени. Какой-то встречный заговорил с
ним; он этого даже не заметил. Он шел, думая И о нем. И о нем Шагал уже
быстро, так что, когда свернул, наконец, за угол на пустую вымершую
улочку, где его ждал пустой и вымерший дом, он уже сильно запыхался.
"Все из-за жары", - твердила, объясняла ему поверхность сознания. Но все
время, даже на тихой улочке, где едва ли кто останавливается теперь,
чтобы взглянуть на вывеску и вспомнить, - там, откуда уже виден его дом,
его убежище, под поверхностью сознания крутится, морочит, утешает: "Не
буду. Не буду. Я купил непричастность". Уже - почти звучащими словами;
настойчиво повторяет, оправдывает: "Я заплатил за нее. Не торговался.
Никто не посмеет это отрицать. Я хотел лишь покоя; я уплатил их цену, не
торговался". Улица дыбится и плывет; он в поту, но сейчас даже полуден-
ный зной кажется ему прохладой. Затем пот, зной, маревовсе мгновенно
сплавляется в решимость, которая упраздняет всякую логику и оправдания,
сжирает их, как огонь: Не желаю! Не желаю!
фонаря и вышел, вдруг подался вперед из кресла. Не от удивления, что ви-
дит Байрона здесь, в этот час. В первый миг, когда он только узнал фигу-
ру, он подумал А-а. Я ожидал, что он сегодня придет. Это не в его натуре
- потворствовать даже видимости зла И встрепенулся он, подался вперед,
еще не успев додумать: в ярком свете фонаря он узнал приближающуюся фи-
гуру, а через мгновение решил, что ошибся, хотя был уверен, что оши-
биться не мог, что это не кто иной, как Байрон, ибо тот уже заворачивал
к калитке.
подавшись вперед, Хайтауэр говорит себе Как будто научился гордости или
дерзости Голого. Байрона откинута, он идет быстро, расправив плечи;
вдруг Хайтауэр говорит почти вслух: "Он что-то сделал. Предпринял". По-
давшись к темному окну и прищелкивая языком, он наблюдает, как фигура
стремительно уходит из поля зрения, направляясь к крыльцу, к двери, а
еще через секунду слышатся шаги и стук. "А со мной не захотел поде-
литься, - думает он. - Я бы выслушал, не мешал бы ему думать вслух". Он
уже идет по комнате, задерживается у стола, чтобы включить свет. Направ-
ляется к входной двери.
Березин Федор
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк