Чтение 46–й страницы книги ~Шум и ярость~

Молчит.

- Я спрашиваю, хороший кусок мяса достался тебе? - говорю.

- Что? - говорит. - Да. Хороший.

- Может, еще риса положить? - говорю.

- Не надо, - говорит.

- А то добавлю, - говорю.

- Я больше не хочу, - говорит.

- Не за что, - говорю. - На здоровье.

- Ну, как голова? - опрашивает матушка.

- Какая голова? - говорю.

- Я боялась, что у тебя начинается приступ мигрени, - говорит. - Ког-
да ты днем приезжал.

- А-а, - говорю. - Нет, раздумала болеть. Не до головы мне было, дел
было по горло в магазине.

- Потому-то ты и приехал позже обычного? - спрашивает матушка. Тут,
замечаю, Квентина навострила уши. Наблюдаю за ней. По-прежнему ножом и
вилкой действует, но глазами - шнырь на меня и тут же обратно в тарелку.

- Да нет, - говорю. - Я днем, часа в три, дал свою машину одному че-
ловеку, пришлось ждать, пока он вернется. - И ем себе дальше.

- А кто он такой? - спрашивает матушка.

- Да из этих артистов, - говорю. - Там муж его сестры, что ли, укатил
за город со здешней одной, а он за ними вдогонку.

У Квентины нож и вилка замерли, но жует.

- Напрасно ты вот так даешь свою машину, - говорит матушка. - Слишком
уж ты безотказный. Я сама Только ведь в экстренных случаях беру ее у те-
бя.

- Я и то начал было подумывать, - говорю. - Но он вернулся, все в по-
рядке. Нашел, говорит, что искал.

- А кто эта женщина? - спрашивает матушка.

- Я вам потом скажу, - говорю. - Эти вещи не для девичьего слуха.

Квентина перестала есть. Только воды отопьет и сидит, крошит печенье
пальцами, уткнувшись в свою тарелку.

- Да уж, - говорит матушка. - Затворницам вроде меня трудно себе даже
и представить, что творится в этом городе.

- Да, - говорю. - Это точно.

- Моя жизнь так далека была от всего такого, - говорит матушка. -
Слава богу, я прожила ее в неведении всех этих мерзостей. Не знаю и
знать не хочу. Не похожа я на большинство женщин.

Молчу, ем. Квентина сидит, крошит печенье. Дождалась, пока я кончил,
потом:

- Теперь можно мне уйти к себе? - не подымая глаз.

- Чего? - говорю. - Ах, пожалуйста. Тебе ведь после нас не убирать
посуду.

Подняла на меня глаза. Печенье уже докрошила все, но пальцы еще дви-
гаются, крошат, а глаза прямо как у загнанной в угол крысы, и вдруг на-
чала кусать себе губы, будто в этой помаде и правда свинец ядовитый.

- Бабушка, - говорит. - Бабушка...

- Хочешь еще поесть чего-нибудь? - говорю.

- Зачем он со мной так, бабушка? - говорит. - Я же ничего ему не сде-
лала.

- Я хочу, чтобы вы были в хороших отношениях, - говорит матушка. - Из
всей семьи остались вы одни, и я так бы хотела, чтобы вы не ссорились.

- Это он виноват, - говорит. - Он мне жить не дает, это из-за него я.
Если он не хочет меня здесь, почему ж не отпускает меня к...

- Достаточно, - говорю. - Ни слова больше.

- Тогда почему он мне жить не дает? - говорит. - Он... он просто...

- Он тебе с младенчества взамен отца дан, - матушка ей. - Мы обе едим
его хлеб. Он ли не вправе ждать от тебя послушания?

- Это все из-за него, - говорит. Вскочила со стула. - Это он довел
меня. Если бы он хоть только... - смотрит на нас, глаза загнанные, а
локтями как-то дергает, к бокам жмет.

- Что - если б хоть только? - спрашиваю.

- Все, что я делаю, все будет из-за вас, - говорит. - Если я плохая,
то из-за вас одного. Вы довели меня. Лучше бы я умерла. Лучше б мы все
умерли. - И бегом из комнаты. Слышно, как пробежала по лестнице. Хлопну-
ла дверь наверху.

- За все время первые разумные слова сказала, - говорю.

- Она ведь прогуляла сегодня школу, - говорит матушка.

- А откуда вы знаете? - говорю. - В городе, что ли, были?

- Так уж, знаю, - говорит. - Ты бы помягче с ней.

- Для этого мне надо бы видеться с ней не раз в день, - говорю, - а
чуточку почаще. Вот вы добейтесь, чтобы она приходила к столу в обед и в
ужин. А я тогда ей буду каждый раз давать дополнительный кусок мяса.

- Ты бы мог проявить мягкость в разных других вещах, - говорит.

- Скажем, не обращал бы внимания на ваши просьбы и позволял бы ей
прогуливать, да? - говорю.

- Она прогуляла сегодня, - говорит. - Уж я знаю.

По ее словам, один мальчик днем повез ее кататься, а ты за ней следом
поехал.

- Это каким же способом? - говорю. - Я ведь отдал на весь день маши-
ну. Прогуляла она нынче или нет - это дело уже прошлое, - говорю. - Если
вам обязательно хочется переживать, попереживайте-ка лучше насчет буду-
щего понедельника.

- Мне так хотелось, чтобы вы с ней были в хороших отношениях, - гово-
рит. - Но ей передались все эти своевольные черты. И даже те, что были в
характере у Квентина. Я тогда же подумала - зачем еще давать ей это имя
вдобавок ко всему, что и так унаследовано. Временами приходит на ум, что
господь покарал меня ею за грехи Кэдди и Квентина.

- Вот так да, - говорю. - Хорошенькие у вас мысли. С такими мыслями
немудрено, что вы беспрерывно хвораете.

- О чем ты? - говорит. - Я не пойму что-то.

- И слава богу, - говорю. - Добропорядочные женщины много такого не-
допонимают, без чего им спокойнее.

- Оба они были с норовом, - говорит. - А только попытаюсь их обуздать
- они тотчас к отцу под защиту. Он вечно говорил, что их незачем обузды-
вать, они, мол, уже научены чистоплотности и честности, а в этом вся
возможная наука. Теперь, надеюсь, он доволен.

- Зато у вас остался Бен, - говорю. - Так что не горюйте.

- Они намеренно выключали меня из круга своей жизни, - говорит матуш-
ка. - И вечно вдвоем с Квентином. Вечно у них козни против меня. И про-
тив тебя, но ты слишком мал был и не понимал. Они всегда считали нас с
тобой такими же чужаками, как дядю Мори. Не раз, бывало, говорю отцу,
что он им слишком дает волю, что они чересчур отъединяются от нас. Пошел
Квентин в школу, а на следующий год пришлось и ее послать раньше време-
ни; раз Квентин - значит, и ей непременно. Ни в чем буквально не хотела
от вас отставать. Тщеславие в ней говорило, тщеславие и ложная гордость.
А когда начались ее беды, я так и подумала, что Квентин захочет переще-
голять ее и в этом отношении. Но как могла я предположить, что он таким
эгоистом окажется и... мне и не снилось, что он...

- Возможно, он знал, что ребенок будет девочка, - говорю. - И что
двух таких цац ему уже просто не выдержать.

- А он мог бы наставить ее на хорошее, - говорит. - Он был, кажется,
единственным, кто мог в какой-то мере на нее влиять. Но и в этом господь
покарал меня.

- Да-да, - говорю. - Какая жалость, что он утонул, а я остался. С ним
бы вам совсем другое дело.

- Ты говоришь это в упрек мне. Впрочем, я его заслуживаю, - говорит.
- Когда стали продавать землю, чтобы внести плату за университет, я го-
ворила отцу твоему, что он и тебя обязан обеспечить в равной мере. Но
затем Герберт предложил устроить тебя в своем банке, я и подумала, что
теперь уж твоя карьера обеспечена; потом, когда стали накопляться долги,
когда мне пришлось продать нашу мебель и остаток луга, я тотчас написала
ей - не может же она не осознать, думаю, что ей с Квентином досталось
помимо их доли частично также доля Джейсона и что теперь ее долг возмес-
тить ему. Она, говорю, сделает это хотя бы из уважения к отцу. Тогда я
верила еще - я ведь всего только бедная старуха, с детства приученная
верить, что люди способны чем-то поступиться ради родных и близких. В
этой вере я повинна. Ты вправе меня упрекать.

- По-вашему, выходит, я нуждаюсь в чужой поддержке? - говорю. - Тем
более от женщины, которая даже кто отец ее ребенка затрудняется сказать.

- Ах, Джейсон, - мамаша в ответ.

- Нет-нет, - говорю. - Я нечаянно. Не подумавши сказал.

- Неужели еще и это уготовано мне после всего, что я перестрадала.

- Что вы, что вы, - говорю. - Я не подумавши.

- Надеюсь, хоть сия чаша минует меня, - говорит.

- Само собой, - говорю. - Она слишком похожа на них обоих, чтобы еще
сомневаться.

- Я просто уж не в состоянии ее испить, - говорит.

- Так перестаньте вы об этом думать, - говорю. - Что, опять она вас
растревожила, не хочет сидеть дома вечерами?

- Нет. Я заставила ее осознать, что это делается для ее же блага и
что когда-нибудь она сама мне будет благодарна. Она берет к себе наверх
учебники, я запираю ее на ключ, и она сидит, учит уроки. У нее до один-
надцати часов иногда горит свет.

- А откуда вам известно, что она уроки учит? - говорю.

- Я уж не знаю, чем ей больше одной там заниматься, - говорит. - Книг
ведь она не читает.

- Натурально, - говорю. - Где вам знать. И благодарите судьбу, что не
знаете, - говорю, но не вслух. Все равно без толку. Расплачется только
опять, и возись с ней.