ноги-столбики, встал парадно одетый глашатай и возгласил:
честного народа ныне смертию карается государственный преступник,
именовавшийся ранее князем Ишимским. Оный злодей, не смирившись с потерей
нечестно нажитого добра, смущал невинные умы коварными речами, предавал
поруганию справедливые устои земли нашей и лаял как собака на святую
церковь.
огромным бердышем.
на ней и тупое равнодушие, и сочувственное трепетание, и злорадное
удовольствие. Но в ком-то билась решимость и звенела воля к борьбе.
Нечеловек пожалел, что не может сделаться бесплотным, но могущественным
духом, и сразу унести осужденного в безопасное место. (Фома вынужден был
непременно помещать свое психическое ядро в какую-то телесную форму, иначе
начиналось скольжение по каналам мира сырой материи, которое могло
закончиться незнамо где, хоть на Сатурне.)
попрыскал на нее водой из своего рта, посыпал мукой - блюдя многочисленные
секреты своего мастерства. Засим отошел на пару шагов и заиграл толстыми
мышцами, изготавливаясь к удару - ибо желал снискать рукоплески и
одобрительные возгласы народа.
правого плеча к левому боку, раздался выстрел и палач рухнул, пуская
широкую струйку крови из губатых уст. И тут Фома засек своим многослойным
многофокусным зрением, как на разных концах майдана, даже на крышах домов
заплыли дымком стволы пищалей. Заварилась суматоха, пошла давка, мигом
обезумевшая толпа ринулась во всех направлениях, топча нерасторопных, а
князь Ишимский прямо со связанными руками соскочил с помоста. Однако же со
стороны Детинца быстро появилась цепь черных стражей, каковая дала
ответный залп, пришедшийся в основном на бегущий люд. Двое человек,
подскочившие на помощь князю Ишимскому, тоже были скошены свинцом. И
вернуться бы ему вскорости на плаху, кабы не странное событие.
нежданно изменила свой вид. Напротив плахи появилась еще одна плаха, токмо
большего размера, а дальше еще одна, каковая заслоняла свет, но имела
очертания размытые и нечеткие, а потом еще одна, уже как гора или грозовая
туча.
теперь были рыночные ряды - вдоль одного из них государев преступник и
бросился бежать, ино лететь. При том липкий пот стекал по его лбу, спине,
ногам, ведь путь не кончался и был совсем безлюден, коли не считать
нескольких упокойников, распростертых в пыли и грязи. Князю Ишимскому
помыслилось даже, что сам он тоже преставился и оказался в аду. А не упал
обессилевший злодей лишь потому, что невдалеке замаячила худая даже
тщедушная фигура в серой рясе, которая как бы поманила и повела его. Ито
наткнулся бежавший с плахи на одного из своих сотоварищей. Верный человек
провел князя Ишимского узкими улочками к возку, каковой и вывез
осужденного вон из города в бочке из-под пива. Когда прошло наваждение у
стражей, то государственного злодея и след простыл. (Нечеловек Фома
отметил, что, немного поиграв с реальностью, он, похоже, внес большие
изменения в учебник истории. Впрочем, нынче ему полагалось выполнить
задание начальства, спасти гнусного царя Макария и тем самым поддержать
стабильность исторического процесса. Только вот какую телесную оболочку
для этого мерзкого дела подобрать?)
принявшей вид полковника Остроусова, напасти не исчезли. Напротив они
сменяли одна другую. Стоило только самодержцу снарядить выезд из дворца,
как случалось происшествие. То рушилась на дорогу стена дома или посреди
улицы начинала зиять бездонная яма, или же путь густо зарастал деревьями.
Ино на деревянной мостовой весь поезд принимался скользить словно по льду,
ино прилипал к ней колесами и копытами, словно клеем была она промазана. А
один раз царский возок застрял в навроде неглубокой лужице, да намертво, и
к тому же стал утопать. Пришлось его спешно бросить - и пока царь
выбирался, сам едва в оной луже не утонул, еле вывернулся из объятий
грязи.
своем дворце, стоящим за крепкой и широченной стеной Детинца. Даже баб он
прекратил воровать на городских улицах, а довольствовался горничными
девками и дебелыми кухарками. Впрочем и тут напасти не прекратились, а
скорее умножились. Развелись во дворце какие-то крысы преогромного
размера, иже просачивались в самые мелкие скважины, и ухитрялись харчить
людей, особливо сдобных кухонных баб. Опричь того, грызуны сожрали и
верховного ревнителя Святоеда, об чем царь не шибко сожалел - главный
вероучитель много ведал лишнего.
тварей вместе со своим демонометром и демонобоем. Взламывал Величество
полы и стены, открывал самые темные подвалы, спускался, не радея о животе
своем, в самые глубокие подземелья, сыскал не только кучу человечьих
костей, но даже несколько совершенно забытых узников, которые издавна
питались мышами, слизнями и пауками. Узникам тут настал конец от меча и
копья - на тот случай, ежели они связаны с бесовской силой. Попадались
навстречу и дьявольские крысы, каковые тут же истреблялись
жезлом-демонобоем. Наконец, в самом дальнем углу самого большого
подземелья (что располагалось под Поварской башней, где готовился харч для
всего двора), встретился царю крысиный король, крысодракон. Тот будто
состоял из множества сросшихся тварей, причем некоторые головы у него были
человеческие - словно позаимствованные у пропавших кухарок, у Святоеда и
каких-то неизвестных лиц. Вдобавок новые и новые крысы то и дело
отпочковывались от поганого многоглавца.
они крыс мечами да секирами, и гвоздили палицами, и жгли факелами. А самое
главное - самодержец хоробро и умело орудовал демонобоем, замыкая
крысодракона в уничтожительное пушистое облако. И замкнул - многочленное
чудище ревело, как будто силилось что-то сказать, судорожно дергалось,
разделялось и вновь соединялось, меняло облики, обращалось в клубок змей и
коркодилов, в стайку обольстительных девиц, в собрание почтенных старцев,
но Макарий не выпускал преисподнюю нечисть из своих мощных уз. Он умело
совмещал прицел демонобоя с его целеуказателем и нажимал на кнопку с
волшебной надписью "Delete".
дружественного Технокома. А враг остался рядом с тобой. Вряд ли я еще
сумею помочь тебе, тиран.
легкоусваиваемая физическая энергия. К тому же все, кого я расщеплял,
имели внутри гнездовья враждебной нитеплазмы.
шевелящиеся завитушки, затем в синеватый туман, иже растаял полоска за
полоской, узор за узором.
еще лучше писателя-повествователя, который анонимно сочинил бы повесть "Об
убиении окаянного чудовища благоверным кесарем Макарием". Однако насколько
он мог припомнить, последнего непридворного повествователя сожрали собаки
во время царской охоты, а трое придворных писателей скончались один за
другим от обжорства, пьянства и любовных излишеств еще в прошлом годе.
попользовался отроками, недавно взятыми в дворцовую гвардию, и криворожими
свинарками, таскавшими помои дворцовым хавроньям - даже такие никудышные
девки распаляли царский хрен после одержанной победы. Всего было отдрючено
двенадцать особей обоего пола, не считая двух коз - Макарий погоревал, что
подобные вещи нельзя занести в летопись и даже подумал о перемене веры. А
почему бы не принять негритянскую религию вуду, в которой приветствуются
половые подвиги и даже искусное людоедение?
угомонился и улегся почивать на перины из лебяжьего пуха.
проснулся он с ранья - дремы не было ни в одном глазу, лишь сухость во
рту, колочение сердца и тягость с пучением в кишках.
самодержцу, - увы, нет счастья в жизни."
колоколец, караульный гвардеец не явился.
колесую, разорву деревьями, скормлю свиньям.
как и положено, дрых у порога. Вернее не споткнулся, а вляпался. В свете
масляной лампы было видно, что верный слуга лопнул посреди, по краям
длинной раны бахромой свисали нити, более того они шевелились, как и
содержимое живота. Царь с проклятием вернулся в спальню, схватил
демонометр и демонобой, уничтожил рваную куклу, в которую превратился его
верный слуга, и выскочил из покоев в коридор. Двое дворцовых гвардейцев,
как и надлежало, стояли на страже по обе стороны от резных позолоченных
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Журавлев Владимир
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Соломатина Татьяна