и пучностей гуляли по человеческой массе, как ветер гуляет по пшеничному
полю. Варфоломеева еще сильнее прижало к его спутнице, и он спросил:
кричал Варфоломеев.
отразилась перевернутая соборная площадь, и твердо сказала:
и в легком ритме запели песню счастливого народа. Приват-министр слегка
подыгрывал ручкой артистам, впрочем, мало чем отличавшимся ото всей
остальной массы. Когда музыкально-политическое действие окончилось,
приват-министр продолжал:
народ судит о правительстве по делам, а не по словам, - оратор жестом
упредил начало новых радостных изъявлений. - Я хочу представить вам
пионеров деэксгумации, определенных нами по результатам последней
избирательной кампании. Как и всегда, мы предоставили право самому народу
решать, кому первым стать на дорогу счастья и процветания. Итак, Антонио
Маринеску, с семьей и родственниками. - В пространстве, освещенном
праздничной иллюминацией, появилась небольшая группка людей, они подошли к
основанию неизвестного сооружения. - Двадцать девять процентов голосов
народ отдал Антонио Маринеску. Совсем немного не хватило нашему сопернику,
но сейчас мы ему завидуем благородной белой завистью.
следа не было на его лице от подловатой рекламной ухмылки. Его небольшая
семейка, жена и двое детишек поближе прижались к отцу. На большом
видеоэкране появилась маленькая девочка. Для успокоения она получила из
маминых рук круглый, словно полная луна, леденец на палочке.
Приват-министр слабыми хлопками открыл бурные овации.
место второму кандидату, бывшему приват-министру, пламенному борцу с
насильственной эксгумацией, Рудольфу Баблеру с ближайшими родственниками.
матросках стали на некотором расстоянии от малышей и сделали серьезные
взрослые лица.
чрезвычайный указ правительства. Сегодня, в день Великого Полнолуния за
неустанную самозабвенную государственную деятельность в связи с
прекращением эксгумации и началом деэксгумации орденом Полной Луны
награждаются Антонио Маринеску и бывший приват-министр Рудольф Баблер. -
Девочки с голыми ногами подбежали к награжденным и суетливо сунули им
коробочки с орденами. - Кроме того, вышеназванные делегенты и их ближайшие
родственники приговариваются к трагической гибели!
шуршанием медленно сползла с гигантского сооружения. Площадь шумно
выдохнула вечерний воздух - высоко над головами холодным никелированным
ножом блестела машина Жозефа Гильотена. Две стройные, недавно ошкуренные
корабельные сосны едва не прогибались под металлической тяжестью
переполненного потенциальной энергией инженерного устройства.
лунном свете постепенно проступили две взаимно перпендикулярных плоскости
стола и лезвия.
приговоренных замелькали тени и вскоре над огромным столом выстроилась
неровная живая шеренга. Специальный человек подошел к одной из опор,
опутанной деталями агрегата, проверить систему блоков. Потом он поднялся,
махнул рукой в то место, где чернела трибуна, мол, все в порядке.
Приговоренные зажмурили глаза, не имея возможности прикрыться спрятанными
за спину руками. Первыми на горизонтальную поверхность положили головы
матросики. За ними отец и мать Баблеры, потом произошла заминка. Госпожа
Маринеску начала уговаривать свою дочь, движением показывая, что от нее
требуется. Ее маленький братик с отцом уже стояли на коленях. Немой урок
жестов окончательно вывел Илью Ильича из равновесия. Определенно он
почувствовал что-то недоброе в этом затянувшемся спектакле.
крючочек на шестеренке, собачка, удерживающая от падения многотонную
махину. К собачке протянулась рука в голубой ливрее. Илья Ильич с
неожиданной силой толкнул битюга в спецовке и через образовавшийся проход
начал пробираться к лестнице через замершие ряды аборигенов.
Илья Ильич уже врывался на соборную площадь и подбегал к приговоренным,
когда у Варфоломеева мелькнула мысль "не туда", и он повернул к трибуне.
Он был шагах в пятнадцати от цели, когда раздался сухой щелчок. Он поднял
голову вверх. Там, выхваченный из темноты снопом света, начал свое
свободное падение скошенный край гигантского лезвия.
аборигенами учителю, - осторожно!
завертелся весь окружающий мир. Оживленная гильотина, трибуна с
приват-министром, соборная площадь, собор, запруженный народом городской
холм, город, и вся планета с этим небом вокруг оси, устремленной точно в
центр теперь уже белого, как январский снег, круга.
запертое со всех сторон полуподвальное жилье. Теперь оно уже называлось не
камерой предварительного заключения, а следственным изолятором. Теперь его
кормили не кислой лубянинской похлебкой, а вполне доброкачественным
трехразовым пищевым рационом. Теперь уже никто не попрекал потерянной
столичной пропиской и не говорил, что мало его расстрелять. Но легче ему
не стало. Его снова и снова спрашивали про Северную Заставу, принуждали
опять и опять рисовать схему ее устройства, то и дело придирались к
обозначениям, к названиям, к фамилиям. Фотографию, которую он сделал во
время первой их с Соней экскурсии в музей, называли искусной подделкой,
удачным фотомонтажом, злостной фальшивкой. Евгений почти не сопротивлялся.
Он только просил, чтобы его перестали мучить, он готов был подписать любые
показания, только чтобы они наконец съехали с насиженной темы и отправили
его в положенное наказанием место. Но где там, следователи были
неподкупны. Они доставали из рыжей лубянинской папки документы,
обрабатывали их путем перекрестного допроса и зачитывания отдельных мест,
а потом перекладывали в новую, белую, с красными тесемками папку.
Собственно, это были никакие не документы. Это были его, Евгения,
рукописи, заметки, расчеты, найденные Лубяниным на квартире у продавщицы
тети Саши.
пожелтевший листок, использованный еще в столице. - Вот здесь в кружочке
одна тысяча восемьсот шестьдесят первый, а ниже - цифра десять. А еще
ниже, смотрите, дробь, - Боковой привстал и указал ухоженными пальцами
интригующее его место. - Вот, пятьсот тысяч разделить на пять тысяч, и
дальше, примерно равно сто. И наконец, слова: "В одна тысяча девятьсот
шестьдесят первом году должно быть", а дальше - десять помножить на сто
равно одна тысяча. Одна тысяча чего должна быть в тысяча девятьсот
шестьдесят первом году? - Боковой поднял естествоиспытательские глаза на
подследственного: - Чего это должно быть одна тысяча плюс минус триста, а
было всего пять?
п-попытался прикинуть, сколько у нас в тысяча девятьсот шестьдесят первом
году должно было быть поэтов, ну, не п-просто поэтов, а хороших, не хуже
к-классиков.
число?
волновавшей его проблемой. - Вот смотрите, десять напротив одна тысяча
восемьсот шестьдесят первого года, это примерное количество великих
п-поэтов на ту эпоху...
или д-два, или д-даже три. Д-десять уже много, это уже статистически
достоверная величина, за три сигма выходит от единицы, - Евгений увлекся и
не заметил, какое замешательство сделал среди следствия новый
Лондон Джек
Акунин Борис
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс