как автоматы, и это было так же дико, как яркий лунный свет в центре
большого города.
были опущены, на столе среди вороха донесений оплывала свеча, прилепленная
к массивной, оптического стекла пепельнице. Колебания язычка пламени
зажигали в гранях пепельницы тусклую радугу. За столом, положив голову на
руки, спал верный Дитрих.
вытянулся, растерянно моргая. Дорон махнул рукой: садись. Сам он тоже сел
и секунду молча глядел на коптящий огонек свечи, который вызывал в памяти
какие-то давние детские и почему-то щемящие душу ассоциации.
осекся.
дела - завтра.
написал одно слово. Дитрих взглянул, прочитал: "Уши!" - и понимающе
склонил голову.
кабинете или в спальной комнате?
Дитрих!
кивнул. "Немедленно!!!" - вывел Дорон. Дитрих подумал и вновь кивнул.
"Чтобы никто не знал!" - Дорон трижды подчеркнул слово "никто". Секретарь
кивнул. "Учтите, за домом следят". - "Понял", - сказали губы Дитриха.
Дорон задумался и медленно вывел еще одну фразу: "Это не приказ, а больше,
чем приказ: моя человеческая просьба". Дитрих чуть-чуть расширил глаза и
приложил руку к сердцу, давая понять, что он тронут доверием генерала.
"Разрешите использовать бункер?"
домом и садом, его перекрывали пять метров железобетона и десять метров
земли. Словом, это было построенное по всем правилам фортификации домашнее
атомоубежище, пригодное для жизни, даже если весь город превратится в
радиоактивные развалины.
медленно стронулась, открыв толстую массивную дверь, ведущую в тамбур.
Вторая дверь тамбура открылась после того, как закрылась первая, и секунду
Дитрих стоял замурованный, полуослепленный вспышкой тотчас зажегшейся под
потолком лампочки. О том, что у Дорона была собственная небольшая
электростанция, тоже никто не знал. Лампочка светила тускло, но после
темного коридора и электрического фонарика ее свет казался необыкновенно
ярким.
тянулась четырехугольная труба с отверстиями, забранными решеткой. Легкое
шипение воздуха в них показало, что вместе со светом автоматически
включилась воздухоочистительная установка; организм убежища ожил и был
готов принять человека, переступившего его порог.
самом деле. От коридора отходили тупички, за дверями которых находились
помещения, где было все необходимое, вплоть до искусственной погоды,
искусственных закатов, запаха леса. Все это превращало комнатки в подобие
загородной виллы. Одной из причин безусловной верности Дитриха Дорону было
сознание, что в случае чего этот подземный мир скроет его от всеобщего
уничтожения. Дитрих не очень верил в новоизобретенную установку
нейтронного торможения атомных взрывов. Будучи на службе Дорона, он знал,
что есть еще облака отравляющих газов, биологические яды и вирусы,
способные уничтожить все живое ничуть не хуже лучей радиации. А в
благоразумии людей, варясь в котле службы Дорона, он вовсе не был убежден.
потолок, как и всегда, подействовали на Дитриха давяще. Он поспешил пройти
коридор, без задержки проманипулировал с очередным циферблатом и очутился
на дне тесного, как в средневековой башне, спирального хода. Сотня с
лишним ступеней наверх, затем прикосновение к еле заметной кнопке, и круг
потолка над головой уплыл в сторону, открывая проколотый звездами зрачок
неба. Дитрих поспешно выскочил наружу, и люк колодца сам собой задвинулся.
Капельки росы слабо поблескивали на траве, там, где только что было
отверстие.
ратуши, что в трех кварталах от дороновского особняка. Озираясь, Дитрих
перешагнул изгородь, как хорошо тренированный спортсмен, и зашагал по
тротуару - запоздалый прохожий, отрезанный от дома бездействием городского
транспорта. Луна, к счастью, снова была за облаками, и мрак скрыл бы
бесшумный прыжок Дитриха от любого, кто стоял бы даже в десяти метрах от
ограды парка.
спокойно дойти до жилища Гарда будет не так-то просто. Едва он пересек
Центральную улицу, как в одном из переулков раздался душераздирающий крик
женщины, зовущей на помощь. Дитрих мгновенно нырнул в ближайший подъезд, и
очень скоро мимо протопали, тяжело дыша, какие-то люди, запихивая за
пазуху только что награбленные вещи. Прошло минут пять, в течение которых
не хлопнула ни одна дверь и не донесся звук ни одного голоса. Дитрих вновь
вышел на улицу, но пошел в сторону, прямо противоположную той, что вела в
зловещий переулок: его следов на месте ограбления быть не должно.
зажег его, чтобы выяснить, где он находится. Но тут же на свет фонарика,
как бабочки на луч, сбежались какие-то жалкие существа, трясущиеся от
страха, - две молодые женщины, мальчишка лет пятнадцати с порванными
брюками и здоровый парень спортивного вида, у которого зуб форменным
образом не попадал на зуб. Дитриху пришлось солгать, сказав, что он уже
пришел домой и потому не может сопровождать перепуганных людей, и они
разочарованно поплелись дальше, кроме здорового парня, который сказал: "Я
останусь в вашем подъезде: я не могу, здесь на каждом шагу грабят".
это страшно - одиночество. Именно о нем он думал, потому что не боялся ни
темноты, ни мрачных переулков, ни грабителей, ни даже смерти, которая
может явиться сейчас из-за любого угла. Он думал об одиночестве, которое
преследовало его даже в самых освещенных залах дороновского особняка в те
вечера, когда генерал давал обед многочисленным гостям.
сам с собой разговаривать, чтобы не сболтнуть лишнего. Он потерял все на
свете, когда пришел работать к Дорону, хотя были у него и мать, и сестра,
и какие-то друзья. Все это исчезло, все это пришлось забыть, стереть из
памяти. Ему было, вероятно, немало лет, хотя он выглядел человеком без
возраста. Худой, остроносый, весь состоящий словно из пружин, которые
могли натягиваться в минуты опасности и сжиматься, когда он существовал
рядом с Дороном, всегда покорный ему и беспощадный.
получая много денег, он зачем-то копил их, вероятно надеясь на какие-то
изменения в своей судьбе. Но откуда они могли прийти, эти изменения, не
знал сам Господь Бог.
чтобы точно и быстро выполнить приказание Дорона. Он понимал, что
случилось что-то сверхисключительное, если генерал в собственном доме не
может говорить вслух, но не хотел и не умел связывать неприятности шефа с
отключением электроэнергии во всем городе, с погруженными в темноту
улицами с вспыхнувшими, как эпидемия, грабежами, с хаосом, который
подкрадывался к его стране огромными шагами. У него была цель, четкая и
ясная, и он шел к своей цели, как амок, не способный сбиться с пути, как
бы и кто бы его ни сбивал.
нервы, хотя и очень нервная работа. Еще покойный учитель Гарда,
небезызвестный Альфред-дав-Купер, говорил: "Сыщику по горло хватает
реальных кошмаров, чтобы еще видеть их во сне!"
стоял упакованный чемодан, который оставалось только взять в руки, чтобы
выкинуть из головы всякие мысли о службе, заботах и кошмарах. Все, что
делал Гард, он делал обстоятельно, и потому он предпочел заранее уложить
чемодан, хотя утром у него было бы достаточно времени до самолета. Билет
был в кармане, такси подали бы точно в указанное время, а спать позже семи
утра Гард все равно не мог, даже если ложился глубокой ночью.
возьми, дождался-таки первого дня отпуска!.." - и блаженство, разлившись
по всему телу, окончательно освободило Гарда от служебных дум. Когда он
погасил свет и закрыл глаза, ему тут же замерещилось море, и аккуратная
вилла на самом берегу, и безмятежность, и счастье неведения, и желанность
безделья.
проснулся: во сне ему никто постучать не мог, так как Гард не знал, что
такое сновидения. Он прислушался. Стояла мертвая тишина, и первой мыслью
его было: "Неужели служба?" - хотя странно, что посыльный стучит в дверь,
вместо того чтобы позвонить. Померещилось? Увы, всегда, когда мы только
произносим это слово, все стуки немедленно повторяются, чтобы услышавший
их мог сказать сам себе: "Нет, не померещилось".
Свержин Владимир
Круз Андрей
Орлов Алекс
Браун Дэн
Куликов Роман
Шилова Юлия