Чтение 46–й страницы книги ~Смертоносный груз "Гильдеборг"~

Мгновение эта неприятная мысль ворочалась у меня в голове. Я пытался
представить, как буду подниматься по исхоженной лестнице старого либеньского
многоэтажного жилого дома и нереальный сон станет реальностью, а сегодняшняя
реальность - странным сном. Но эти представления были бесплодны, потому что
старые вопросы, которые меня когда-то терзали, потеряли свое значение.

Дело было не в том, почему мы с Августой потерпели крушение, даже не в
том, почему я очутился на "Гильдеборг". Было смешно возмущаться тем, что она
голой танцевала в "Де-Пайпе". Мир уже двигался дальше, несся вперед, все
изменилось, и я был другой. Мне надо будет начинать все снова, как только
похороню своих мертвецов. Было их на этом пути предостаточно, и нигде не
сияли никакие идеалы. Больше у меня их не было. Я выдрал их из себя на
"Гильдеборг" и по дороге из Порт-Элизабета на дар-эссаламский аэродром.
Пепел от них остался в пустой квартире Джосселы на зеркале. Я боюсь, убегаю!

Я же знаю, что побеждает всегда сильнейший, а я не из них. Ничего не
изменится ни от какого-либо разоблачения, ни от победы добра над злом. Дело
идет о моей жизни, а она у меня - одна. Так что привет, красавица!

Из репродукторов тихо лилась музыка. Девушки в синем разносили сладкое.
Постоянно что-то разносят, а внизу под нами люди умирают от голода. Засуха.
Эти два противоречия современности не укладывались в голове. Я, видимо,
постарел - иначе вообще об этом не раздумывал бы, о многих вещах я не
раздумывал раньше. Как чудесна привилегия молодости, право глупости всему
верить и быть довольным.

- Большую коньяку, - сказал я американской девушке, когда она снова
что-то разносила. Она улыбнулась стеклянной улыбкой, и через мгновение
передо мной стояла рюмка.

- Надолго мы задержимся в Каире? - спросил я.

- Два часа, точно по летному расписанию.

- А когда совершим посадку во Франкфурте?

- В двадцать один час, если в Европе не будет затруднений с погодой.

- Спасибо.

Я выпил, у меня возникло желание нализаться. Всюду вокруг нас чудеса,
только человека должна крепко прижать жизнь, чтобы он их увидел. Я опустил
спинку кресла и удобно вытянулся. Рядом со мною старая дама в очках вязала
свитер. Скорее всего, она начала вязать его еще в Австралии. Число рядов на
ее спицах прибывало вместе с километрами полета. Я зримо ощутил, насколько
человек усовершенствовал свои машины и как мало - себя. Он все тот же.
Сегодня или вчера. Самое большее - носит другую одежду, но внутри ничего не
изменилось. Он даже не способен понять свои машины.

Я оставил старушку нанизывать петли в стремительном полете над черным
континентом. А я нанизывал свои, но не мог на них сосредоточиться. Я был
вырван из пространства и времени и нигде не находил убежища.

Блуждания.

Я предоставил своим мыслям течь свободно. Как шелуха на волнах.

Девушка - как картинка - разбудила меня к обеду. От нее так и веяло
спокойствием. С нами ничего не может случиться, мы в руках американской
авиакомпании. После обеда демонстрировался кинофильм, но я чувствовал
отвращение ко всяким историям. Мне достаточно было своей.

Я открыл глаза только на промежуточной посадке в Каире. Жгучий
египетский воздух сжал алюминиевые стенки самолета. Бетонная полоса
раскалилась. Ревизия двигателей и заправка топливом.

Мы дисциплинированно, по двое, промаршировали в транзитный зал. Еще
четыре часа полета, и я - во Франкфурте. Но это неправда, это не могла быть
правдой. Проснусь в стальном омуте или в тени бронетранспортера. Что
означают четыре часа полета? Это много или мало? Где мерило достоверности,
чему еще на свете можно верить? От рождения до смерти - только шаг или
вечность?

Я пролистал некоторые газеты, но было слишком рано, они еще не могли
принести сообщение о взрыве бомбы в Дар-эс-Саламе. Мир ведь был полон других
бомб и больших трагедий. Движение в аэропорту меня ошеломило, я отвык от
такого шума и количества людей. Меня начала охватывать подавленность и
усталость. Отдохнул я, только когда мы снова начали круто подниматься вверх
за заходящим солнцем.

Все обрушилось на меня перед самым финишем. Куда я возвращаюсь, что я
там буду делать? Смелость, надежда и стремление начать все снова - растаяли.
Возможно, это была де- прессия от этого бешеного прыжка, неспособность
приноровиться к такому темпу, справиться с тем, что он приносит.

Около десяти часов аэродромный автобус выбросил меня в неоновое сияние
промокшего города.

Европа!

И до Праги - рукой подать. Но я никогда не чувствовал себя хуже, чем
сейчас. Прямо ночью я выехал поездом в Гамбург. Только не остановиться, не
выпасть из привычного темпа! Сделать все свои дела, исполнить все решения.

На улице не переставая лил дождь, это был не сияющий полдень, а тусклый
сумрак. Напрасно я повторял до отвращения: я здесь, я здесь, я выжил,
вернулся. Судостроительная верфь Кратцманна еще работала, ничего не
изменилось.

А потом я смотрел в лицо жене покойного Гута. Что-то в них было общее,
не знаю что, но они были похожи друг на друга.

- Так вы - господин Краус, - сказала с ласковой улыбкой Шарлотта Сейдл,
когда я наконец взобрался на третий этаж на Бранфельдерштрассе и позвонил у
двери. Небольшого роста, стройная, наверняка за сорок, но все еще с
непреходящей женской привлекательностью.

- Вы проходите, я рада, когда меня навещает кто-нибудь из друзей Гута.

Жена моряка. Уютно обставленная квартира и вечное одиночество.

- Дочь, конечно, с удовольствием познакомилась бы с вами, но... - Она
пожала плечами. - Возвращается с работы только вечером. Вам повезло, что вы
не плыли вместе с ними... - И она снова улыбнулась смиренной, все
заключающей в себе улыбкой. - Можно пригласить вас на обед? Сейчас будет
готов. - Я неуверенно посмотрел на нее. Она говорила, как будто бы давно
меня знала.

- У меня мало времени, - пробормотал я. - Я вернулся только вчера и
хотел вас...

- Я не думала, что это будет так скоро. Недавно ко мне заходили старые
товарищи Гута и сказали, что вы тоже обязательно придете. Вы или господин
Шиппер. Господин Шиппер не вернулся с вами?

Тишина! Часы легко отстукивали время. Я изучал расцветку обоев, на
стенах. Розовые с фиолетовым оттенком и слоновая кость.

- Не вернулся, - сказал я хрипло. Ледянящий ужас сдавил мне сердце.
Старые товарищи Гута...

- Предлагали мне помощь, но страховая компания прилично рассчиталась с
семьями погибших.

Напрасно я гнал через Африку, чтобы спасти себе жизнь. Ничего я, не
спас, они гонятся за мной по пятам! Электронный мозг подсчитал, где они
должны меня искать. Я испускаю гамма-лучи, любой детектор Гейгера-Мюллера
меня обнаружит. В голове отчаянно вспыхивал сигнал тревоги. Я не мог его
выключить. Со стены мне улыбался Гут, каким он был двадцать лет назад, в
идущей ему форме военного моряка. Тогда они, видимо, познакомились, и
мгновение прошлого сохранилось до сегодняшнего времени. Однако у меня в
памяти был другой снимок, который останется там тоже не менее двадцати лет,
но тот я не мог ей показать. Возможно, что и она не хотела бы его видеть.
Зачем эксгумировать останки?

Я представлял себе все слишком просто, ошибался, плохо оценил ситуацию.
Мир не хочет слышать о том, что случилось, никто о том не хочет слышать.
Времени достаточно, когда еще возвестят трубы о страшном суде.

Я сжал ее руку. Она была теплой и будто знакомой. Рука того
неприветливого и стареющего человека, которого я напрасно пытался понять.
Что мы знали друг о друге - словно смотрели друг на друга в кривых зеркалах.

- Спасибо, я не буду обедать, я хотел только встретиться с вами,
высказать свое соболезнование... - И я решительно направился к дверям. Она
посмотрела на меня озадаченно.

Двери захлопнулись. Трясущимися пальцами я вытер лоб и сбежал по
ступеням вниз. Господин Шиппер или господин Краус. Обо всем подумали. Я
остановился у дверей дома и через приоткрытую створку на мгновение выглянул
на улицу. Но не заметил ничего подозрительного. Улица была тихой, даже машин
на стоянке тут было не слишком много.

А теперь она им позвонит, конечно, они об этом ее попросили. "Господин
Краус здесь, уже приехал..."

Я решительно вышел из дома. Надо действовать быстро, быстрее, чем они!

Пропитанный водой небосвод и отдаленные гудки кораблей. Меня
лихорадило. Я прибавил шагу. Дошел до самой Фердинандштрассе и только здесь
остановил такси и поехал на вокзал. Как когда-то давно, когда я еще видел
мир в изумительных красках, когда я езживал на субботу и воскресенье к
Августе в Амстердам. Вечером могу быть на месте... Я пошел посмотреть
расписание поездов. Около полуночи. Отлично! Я уж не допущу подобной ошибки,
не пойду к Августе в квартиру, пойду в ее раздевалку в "Де-Пайпе"! Никто не
должен меня заметить, никто не должен узнать об этом посещении. Может быть,
это риск, но я должен на это отважиться. Должен сделать все, что в моих
силах, поговорить с ней последний раз.

В вокзальном киоске я купил себе все американские газеты, которые
продавались. Но напрасно я искал малейшее сообщение. Нигде не было даже
упоминания ни о "Гильдеборг", ни о покушении на дар-эс-саламское агентство
"Вашингтон Пост". Бомбы в Карачи, Лондоне, Риме и в Тель-Авиве. Все хотят
взорвать друг друга, разорвать и взлететь на воздух. Только заряды у них
слабые. Местным дилетантам не хватает груза "Гильдеборг".

Мысленно я пытался перенестись обратно, на расстояние тысячи
километров. Проскользнуть в обломки канцелярии к Джосселе и посмотреть, что
там делается. Вернулся ли Гиббонс? Нет, конечно, нет - я знал, что он не
вернулся и никогда не вернется. "Генерал Торрес" отпустит его на свободу
вместе с отбросами из камбуза где-нибудь в открытом море. Я знаю тот канал и
решетку. Напрасно Джоссела звонит по телефону через океан. Господа из ее