и ученым профессором, а в каталажке принять по-человечески такую
разносторонне одаренную персону, как я, не удосужились. Да и аппетита не
было. Зато теперь есть.
горелки и, в приступе здорового социалистического жлобства, со злорадством
наблюдал, как жир с треском капает на горелку: тетушке-хозяюшке будет забота
плиту отмывать, ну да деньги ей заплачены вперед за три месяца, а жилец
съедет раньше, - пусть отрабатывает.
распечатал и щедрой рукой плеснул в стакан сто пятьдесят с довеском; как
говаривали в отлетевшей студенческой юности: да отсохнет рука у себе
недолившего! Хряпнул упомянутую емкость исключительно для полноты
пищеварения и принялся за колбаску. Хряцал, уминал, старательно работая
челюстями, желая набрать калорий впрок и прогоняя от себя верную, но
малоприятную мысль: впрок нельзя ни наесться, ни напиться. Да и жить впрок
не получается. Или живешь, или мечешься загнанным зайцем. И не важно, кто
тебя гонит: бандиты, спецура или скачущие по пятам, как озверевшие мустанги,
цены.
погундели бы "за жизнь", приняли бы по второй, а там, глядишь, и бежать
никуда не захотелось бы...
самый либеральный антидопинговый комитет. Ну а мне на это кивать нечего:
если что и снимет меня с "трассы", так только пуля. Сам я с дистанции не
сойду.
опасность. А когда все подохнут - мы вернемся.
неуместная дурашливость, раз начал думать фразами шакала из "Маугли".
Добавим. Пока есть что. Двести пятьдесят для кита - не доза, для блохи - не
море. Для меня - в самый раз. Вот так. Гэкнуть напоследок, и - вперед. С
песней: "В поход на чужую страну собирался король..."
подъезда: тишина и благость. И снова, как и час назад в авто, на меня
накатила глупая жалость: словно сейчас я был не я, а далекая, безличная
звезда, с удивлением взирающая на неприкаянного субъекта мужеска пола,
устремленного даже не в ночь, в никуда.
настроение, то ли от перебора "огненной воды", то ли от зависти к темным
ночным окнам мирно спящих семей, расплескалось в глубине груди щемящей
тоской... Вместо того чтобы брести проходным к покинутой "Волге", я присел
на затененную кустами скамеечку, откинулся на ней в полной расслабухе,
изучая взглядом мириадозвездное близкое небо. К чему все наши метания, если
мир так совершенен и единственно лишнее и вредное существо в нем -
человек?.. Или он нужен как раз затем, чтобы мир осознал, насколько он
совершенен?
легкую расслабуху? Ведь совсем немного нужно: просто посидеть и посмотреть
на звезды, чтобы почувствовать себя бессмертным.
замер: через двор двигались четыре тени. В форменках. Трое блюстителей из
"линейки", "безлошадные", видимо выставленные в усиление прямо из
милицейской школы, и прикомандированный к ним стажер направились прямо ко
мне. Надо полагать, решили выяснить: кто в пятом часу утра неприкаянно
покуривает на лавчонке?
бомжей и другого антиобщественного элемента. Лавров борцов с бандитизмом им
сегодня, увы, не досталось, а крутость показать хочется. А чего? Ребятишки
молодые, здоровенные, работой дорожат, при дубинках, по странному
недоразумению прозванных резиновыми, при "кандалах", способных превращаться
в хороший кастет... И пистолетик хоть у одного, да имеется. Я не настолько
туп и самоуверен, чтобы решить махаться с молодежью вместо утрешней зарядки
и на таких невыносимо невыгодных условиях. К тому же правило номер один для
любой реальной, но необязательной схватки, вроде уличного мордобоя, гласит:
если можешь убежать - беги. В простонародье сей немудреный метод называют
еще "тридцать третий прием каратэ": ноги мои ноги, несите мою...
не прибавили, напротив:
проскочил кусты и ринулся через проходные, благо блочные "новостройки" конца
семидесятых - это один большой "сквозняк". Проскочил двор с уродами из
железобетона, когда-то изображавшими Гулливера, коней, машинки, - вот ведь
пришла же какому-то подлому и влиятельному дизайнеру мысль украсить этими
каменными убожествами дворы по всей Стране Советов - от Прибалтики до Курил!
Ну, Прибалтика, положим, отвертелась, а вот матушка-Россия покорно
разместила бетонных долбанов на всей территории вверенных ЖЭКам строений,
пугая детей и их родителей. Как пелось, "ускакали деревянные лошадки...".
резона. Несусь, как ломом пуганый сайгак, но кованые ботинки молодежи из
"линейки" не отстают. Нет, сначала я оторвался, но через пару секунд рядовые
прочухались и решили проявить свойственную молодым дерзость и неугасший
задор. А чего ж не проявить, коли от вас убегает не метровый верзила,
громыхая и постреливая при отходе короткими очередями и одиночными
выстрелами, а небрито-нетрезвый субъект, явно не чающий от встречи с борцами
за правопорядок ничего хорошего по причине алкогольного опьянения... Да и
развлекуха опять же: побег можно приравнять к оказанию сопротивления, тогда
почему бы не пройтись дубьем по ребрам гражданина, который, вместо того
чтобы мирно дрыхнуть в люле перед трудовым днем, на звезды таращится!
ходить ему конем! Воздух со свистом вылетал из неиспорченных курением
легких, спортсмен меня настигал хорошо выверенным аллюром, словно не в
догонялки игрались, а олимпийскую медь оспаривали где-нибудь под
Лос-Анджелесом; у меня даже появилась опаска, что парень, догнав меня,
рванет дальше, в светлое будущее, и будет там первым! Таких карьеристов на
тернистом жизненном пути должен хоть кто-то остановить? Ну а если не я, то
кто? Тем более в спецназовском простонародье прием называется просто:
"рубить хвост по частям".
траекторию бега, резко нырнул вниз и сгруппировался. Пока я катился
колбаской, незадачливый настигайло споткнулся об меня нижними грабками и
изобразил полет шмеля, а скорее - крокодила, ибо летел
низехонько-низехонько. Зато с хорошей скоростью. Тормозом ему послужил
ободранный Бармалей с отбитыми конечностями; притом бандит мерзко лыбился
широко раззявленным ртом с остатками арматуры, а поперек лба у него было
начертано робко подрастающим поколением весьма неприличное слово. Стажер
ткнулся в бетон всей мощью тренированного тела и сполз к основанию памятника
развитому дебилизму. А что он хотел? Забыл песенку? "Наша служба и опасна, и
трудна..." Вот теперь пусть и хлебает полной ложкой. Ибо жевать ему уже
нечем.
менты, похоже, осерчали. Двое продолжали цокать коваными ботинками по
асфальту, а третий извлек уже из кобуры табельный "ПМ". И хотя я резонно
сомневался, что этот пасынок Ворошилова сумеет попасть в мою мятущуюся
персону с тридцати шагов, пуля, как известно, - дура. Просвистит и - ага.
планов не было. Было лишь желание, страстное, как поцелуй квартеронки, - не
заполучить кусок свинца промеж лопаток.
угол крайнего дома. Дальше, было широкое шоссе: пересечь и-в пампасы частной
застройки. Надеюсь, среди особняков старых русских найдется сараюха, где я
мог бы отлежаться до света!
ринуться через шоссе: лампы над дорогой горели скудно - экономия, а в том
месте, куда я устремился, вообще была полная темень.
фанеры хлобыстнули о железо. Пора: я рванул на дорогу, и тут...
неведомо: свет фар ослепил, меня поддало бампером, и я не видел уже ничего,
только несущееся на меня полотно шоссе. Мелькнувшая мысль была простой до
глупости: представление закончено, свет погас.
похоже. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что смотрю лишь одним. Второй
был плотно укутан слоем марли. Как и все лицо. Свободными оставались лишь
губы. Провел языком: зубы тоже на месте. А вот лицо... Попытался поморщиться
- откровенно засаднило.
какое-нибудь раннее: солнце таращилось сквозь полуприкрытые вертикальные
жалюзи вполне осмысленно - часиков эдак на десять. Это означало, что провел
я в отключке часов пять, никак не меньше.
ощущалась какая-то вялость, словно некто, пытаясь сделать мою беспутную
жизнь похожей на самый сладкий сахар, впилил мне внутримышечно инъекцию
добротной патоки, литра полтора, никак не меньше. В голове клубилось то же
сладкое ощущение вселенского счастья, а также равенства, братства, мира,
труда и мая.
по-европейски обставленная, светлая. И в то же время было в ней что-то от
Флинт Эрик
Никитин Юрий
Андреев Николай
Доставалов Александр
Корнев Павел
Афанасьев Роман