говорить: "А теперь я хочу искренне поздравить нашего дорогого и любимого
имярека и в знак любви и признательности..." Дальше следовали
аплодисменты, фотовспышки, и, в зависимости от статуса имярека -
какой-нибудь подарочный кувшинчик, фарфоровая статуэтка или даже чек. Но
та "любовь", в знак которой дарился набор суповых кастрюль, явно не имела
ничего общего с чувством, которое Извольский испытывал сейчас. Если бы
человек, которому Извольский дарил вышеупомянутые кастрюли, вдруг
испарился прямо на сцене, директор бы пожал плечами и вернулся в
президиум. А если бы пропала Ира, это было бы... ну, как если бы
Извольскому сказали, что объемный взрыв газа уничтожил коксохимическую
батарею.
должен был полтора часа назад договор подписать. О Белопольской АЭС. Я ее
покупаю... То есть как раз не покупаю, но это неважно... Меня ждали два
РАО. А я сюда поехал. Люди - они злые. Могут из-за сорванной встречи
договор в корзинку выкинуть... А ты говоришь - у меня таких сто штук...
пережевывал жвачку и смотрел вперед, на дорогу, выхватываемую из темноты
светом фар.
за ниточки дергает, а ниточки к чеке гранатной привязаны. Я об этом должен
думать. А я о тебе думаю. Ты понимаешь?
думающий о комбинате, - это все равно что голодная кошка, не думающая о
печенке.
тебе очень плохо было вчера?
грузный, в тяжелом новом пальто - откуда-то шестерки уже успели принести
шефу обновку, и смотрел не на нее, а на собственные сжатые руки, с
короткими пальцами и хищными нестриженными ногтями, которые вчера
несколько раз оцарапали Ирину.
пустынной дороге, вдруг наддали и выросли. Дорога слева осветилась, в окне
мелькнула белая нахальная "шестерка", идущая почему-то на обгон "мерса".
выставились дико сверкнувшие в свете фар стволы.
она успела заметить, как покрывается паутиной трещин стекло и как из
головы водителя разлетаются фонтанчики крови и мозга.
присыпанными снегом, сильный удар швырнул Ирину головой о дверцу, и она на
несколько мгновений потеряла сознание.
затянутого ледком болотца - или лужи, тут кому как удобней. В двигателе
что-то предательски потрескивало. Машина, видимо, перекувырнулась пару
раз: она стояла почти на ребре, привалившись к дереву, и сквозь
осыпавшееся стекло дверцы Ирина видела где-то высоко-высоко редкие зимние
звезды и трехметровый откос шоссе, белый, покрытый изморозью, на которой
четко выделялась пропаханная "мерсом" черная борозда. У человека,
сидевшего за рулем, очередь снесла полголовы. Его сосед лежал виском на
выбитом лобовом стекле, и Ирина как-то механически отметила, что все
сиденье вокруг него залито кровью, как дешевая сосиска бывает залита
кетчупом.
крови, и поперек Ирины, скорчившись и закрыв ее от пуль, лежало большое и
неподвижное тело Извольского.
Ирина отпихнула от себя тяжелое тело, кое-как перевалила его на сиденье и
поползла к дверце. Дверца не подавалась. Ирина выбралась из скособоченной
машины через разбитое стекло, потом вцепилась в дверцу с другой стороны.
Дверца смялась от удара в гармошку, замок заклинило наглухо.
вон. Тащить было ужасно неудобно. Машина стояла косо, дверца смотрела не
столько вбок, сколько вверх, Извольский весил положенный ему центнер, и
еще был одет в тяжелое темно-серое пальто, и вдобавок в руке, где-то у
плеча, наливалась тупая боль. Правый рукав совсем промок от крови, и
теперь уже было ясно, что это не чужая кровь, что Ирину ранили, и сколько
у нее есть времени, прежде чем она ослабеет и не сможет вытащить Славу -
неизвестно.
стащила с него пальто, тяжелое и уже намокшее от крови. Она дернула пальто
и свалилась с ним в жидкую грязь, а в машине опять что-то треснуло и
хрупнуло, и на секунду Ирине представилось, что вот сейчас машина
взрывается и от человека, который сделал с ней вчера то, что сделал,
останется только пальто.
руки, принадлежащие неподвижному и, может быть, уже мертвому человеку,
закинула их себе за плечи, повернулась спиной и пошла от мертвой машины.
Она тянула, ругалась, плакала и кричала, и в какой-то момент, - она сама
не поняла какой - тяжелое тело выскользнуло из искореженной металлической
утробы, как ребенок, выходящий на свет после кесарева сечения, плюхнулось
в ледяную грязь, и Ирина потащила его прочь, вдоль по болоту, потому что
вверх по склону идти не было решительно никакой возможности.
а именно загорелась, как это чаще всего бывает в жизни. Из-под капота
лениво выползли языки пламени, побежали вверх и вбок, огненный жар обдал
Ирину, опалив синтетическую курточку и волосы, в болоте зашипели какие-то
разлетевшиеся брызги, и Извольский впервые шевельнулся и застонал.
коробочку мобильного телефона. Коробочка тут же распалась в ее руке - она
была вдребезги рассажена пулей. Ирина знала, что у Извольского был и
второй телефон, но она очень хорошо помнила, как после разговора директор
опустил его в карман пальто, и стало быть, второй либо выпал еще в машине,
либо сгорел вместе с пальто.
щупать пульс на руке Извольского. Но ее собственные руки слишком дрожали,
пульса она не могла найти, она бросила это занятие и потащила Извольского
к откосу, туда, где начиналась твердая земля.
прекрасный миг кочки под Ириной расступились, и она мгновенно провалилась
по пояс. Над головой вверху пронеслась машина, но почему-то не
остановилась, а поехала дальше, опасаясь выяснять, кто там горит в канаве.
собой тяжелое, безобразно набухшее тело. У края откоса она оставила
Извольского и поползла, хватаясь за редкие вывороченные кустики, наверх.
Один раз она скатилась вниз, собрала последние силы и поползла опять,
оставляя за собой темный вывороченный след.
жар от нее иссяк, и мокрую Ирину начал пробирать зверский холод. Она
встала на четвереньки и поползла к обочине, понимая, что если Извольский
еще жив, то он просто замерзнет через десять-пятнадцать минут, или сколько
там надо для раненого человека, промокшего в ледяной болотной жиже.
ввязываться в стремную ситуацию, и лишь тогда, когда "мерс" давно уже
догорел и на трассе стало темно, ее обдало слепящим светом фар в третий
раз.
"девятка", доверху набитая пассажирами.
Ирине невольно бросился в глаза один - огромный, что твой сервант, с
короткой стрижкой и неожиданно умно блеснувшими в свете фар глазами.
Директор. В нас стреляли. Он умирает...
заорал:
отсюда!
иномарка, она была еще далеко и шла на большой скорости, далекая,
равнодушная, маленький замкнутый мирок с включенной печкой, анатомическими
сиденьями и весело орущим радио.
на этой пустынной дороге, рядом с сожженным "мерсом", жуткими бандитами,
выскочившими неизвестно откуда, и умирающим Извольским.
машину.
развернуло так, что она едва не хряснулась о "девятку". Дверцы ее
Громыко Ольга
Никитин Юрий
Флинт Эрик
Самойлова Елена
Акунин Борис
Василенко Иван