предан забвению. Но пока это произойдет, надо как можно реже показываться
на глаза.
воспользовался своей прогулкой к автобусной остановке, чтобы запастись
провизией и тем самым избавить себя от необходимости лишний раз вылезать
из барака. Хорошо, однако, что у меня есть еще два бутерброда. Двух
бутербродов вполне достаточно, чтобы пробыть здесь до завтрашнего вечера.
А там видно будет.
дробь дождя. Теплое солнце, столь редкое в этих местах, уступило место
иным, менее приятным атмосферным явлениям. Не встречая никаких
естественных либо искусственных преград, ветер гонит по небу черные как
ночь тучи и подметает потемневшую от влаги равнину, а косой дождь хлещет
своими струями раскисшую землю, взъерошенный ивняк и бурлящие желтые воды
канала.
в моем скромном убежище. Вода течет через бесчисленные дыры в крыше, а
ветер дует через бесчисленные щели в стенах - словом, обе эти стихии
бесцеремонно встречаются у меня на спине.
сооружаю в углу барака нечто вроде навеса, чтобы хоть как-то защититься от
сырости. Значительно больше забот доставляет мне холод. Радио я не слушаю;
на сколько понизилась температура, мне неизвестно, однако, если судить по
тому, как меня трясет, ртутный столбик должен быть сейчас ниже нуля. Я
стараюсь не думать про теплый свитер, оставшийся в моем чемодане, потому
что от таких мыслей обычно начинаешь дрожать еще больше. Мое внимание
задерживается на "Экстрабладет". Набравшись мужества, я стаскиваю
комбинезон и обкладываю себя листами газеты, затем снова его надеваю и уже
немного погодя с удовольствием устанавливаю, что по моему телу разливается
приятное тепло. Этот фокус с газетой я много лет назад усвоил от Любо
Ангелова, когда холодной осенью в Пиринском крае мы переходили ночью
ледяной поток.
полученным от "Экстрабладет", оказывают на мой организм такое благотворное
действие, что я, несмотря на дождь и ветер, погружаюсь в спокойную
дремоту. Но она спокойна лишь до тих пор, пока я не очутился перед
кабинетом генерала.
Так или иначе, дверь приоткрыта, и я слышу, как мой шеф беседует с
Бориславом:
с Тодоровым, вот он и воспользовался случаем, чтобы свести с ним счеты".
дела.
Борислав.
работник не имеет права, - сухо замечает генерал. - За самоуправство
полагается платить. Боеву тоже будет предъявлен счет".
субординации.
всемогущ..."
укоризненно качает головой.
машину, Боев!"
ничего не стоило собрать улики в номере отеля, в мансарде, где угодно", -
хочу сказать я, вдруг чувствую, что потерял голос и не могу произнести ни
слова.
себя. - Генерал - человек наблюдательный, по губам поймет, что я хочу
сказать".
и снова спрашивает с укором:
неприятная. Только бывают вещи более неприятные".
горла звуки, но ничего не получается.
шеф.
горла исходит лишь какой-то непонятный хрип. - Надо только легализовать
мое возвращение!"
моих слов. - Ты теперь датский подданный!"
бессмысленно смотрю широко открытыми глазами на темные гнилые доски у меня
над головой. Снаружи слышится мерный шум дождя, а ветер в щелях то
свистит, то утихает, будто делая вдох и выдох.
Однако эта мысль не смогла вытеснить другую, которая гнетет меня уже
второй день. Нет ничего удивительного, если в Центре поверили в то, что я
ликвидировал Тодорова. Мои отношения с Тодоровым генералу, несомненно,
известны, так же как известны ему и два-три случая своеволия с моей
стороны, имевшие место в прошлом в результате стечения обстоятельств. Так
что ж удивляться, если там поверят, что я решил свести счеты. Это,
конечно, не повлияет на их решимость провести акцию по спасению меня, и
все же неприятно, когда тебя подозревают в преступлении, которого ты не
совершал.
увидеть тот день, когда я впервые встретился с ней. Это был осенний день,
дождливый и грязный, как сегодня, и я пошел в столичное управление, чтобы
повидаться со своим бывшим коллегой.
оказалось на месте. Я сел, чтобы подождать ее, и, потянувшись к столику за
одним из старых журналов, вдруг заметил стоящую у окна девушку, вероятно
вызванную сюда по какому-то делу.
как-никак смотреть старый журнал интереснее, чем глазеть на женскую спину,
покрытую плащом. И тут я заметил, что плечи девушки вздрагивают. Я встал и
подошел к окну.
расплакалась. Я закурил сигарету в ожидании, пока она немного успокоится;
лицо у нее было припухшее, насколько можно было видеть сквозь платочек,
которым она вытирала слезы. Носик слегка покраснел, глаз под мокрыми
ресницами вообще не было видно. Хочу сказать, что если эта девушка
привлекла мое внимание, то вовсе не какой-то красотой. Но в этом лице было
что-то страдальческое и по-детски беспомощное; и хотя девушка была рослая,
она почему-то напоминала мне маленькую девочку, плачущую оттого, что ее
нашлепали или выставили из класса.
душераздирающую историю, когда из кабинета начальника вышла секретарша и,
едва завидев меня, воскликнула:
пожалуйста!
новости?" полюбопытствовал:
Дед Мороз.
Деда Мороза. К чему такие строгости?
нарочитой суровостью начальник.
распорядился:
страха, чем надежды. Страх рождало присутствие начальника, а надежду - мое
присутствие.
и я впервые услышал это имя.
своих кошмарных снах.
показания так, чтобы скрыть факты, вместо того чтобы рассказать о них.
Лондон Джек
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Куликов Роман
Конан-Дойль Артур