привыкать к такого рода предупреждению, в моем ремесле это аксиома,
поэтому я поддерживаю прежнюю скорость, сбавляя ее лишь на крутых
поворотах.
Движение совсем незначительное, и, когда передо мной вырастают убранные
красными и зелеными огнями грузовики, я без труда их обгоняю и мчусь
дальше, все глубже врезаясь в ночь, в ночной ветер.
фоне темного неба. Иной раз два светлых столба фар упираются в выскочившую
прямо передо мной высотку, словно там конец дороги, но это лишь очередной
поворот, и я на мгновенье отпускаю газ, чтобы, проехав опасное место,
снова жать на педаль, пока огни фар не полоснут по виноградным лозам и
придорожным кустам.
столько же остается до Лиона.
встречаются чаще, и чаще приходится убирать ногу с газа. Наконец машина
выскакивает на длинный мост, потом ныряет в бесконечный, освещенный
желтоватым светом люминесцентных ламп туннель, а затем снова мост. Течет
широкая темная Рона, очерченная отражениями одиноких фонарей на
набережных.
из городских мотелей, дремлет черный "пежо". Если это так, то тем лучше
для меня. Если попаду в Марсель раньше Кралева, я знаю, где его подождать.
А если приеду позже, то, по всей вероятности, никогда больше не увижу его.
снова наполняю бензобак. Ветровое стекло усыпано пятнышками - следы сбитых
на скорости ночных насекомых. Полусонный заправщик протирает стекло мокрой
тряпкой, и даже чаевыми не удается полностью разбудить его.
где-нибудь на ночь, очень возможно, что я настигну его именно на этом
отрезке пути. Шоссе и после Лиона довольно перегружено, но постепенно
машины редеют. Дорога идет параллельно Роне, иногда прижимаясь к самому
берегу широкой темной реки. Где-то слева начинает светать, в небе темнеют
неподвижные деревья, и я почти с удивлением устанавливаю, что бывают
моменты, когда тихо даже во Франции.
туда, где сноп света от фар рассеивает сумрак, я жму до предела на газ,
стараясь внушить себе, что мне ничуть не хочется спать и что очень редко в
жизни я чувствовал себя так бодро.
знаки и указатели. Я машинально отмечаю их в сознании, не придавая им
должного значения. СКОЛЬЗКОЕ ШОССЕ! ОПАСНО! Это "опасно" встречается так
часто, что перестаешь обращать на него внимание. Тем более что на дорогах,
как, впрочем, всюду, наибольшая опасность подстерегает тебя там, где не
увидишь никакого предупреждающего знака.
никогда еще я не был так бодр, я чувствую, что опасность уснуть за рулем
устрашающе возрастает. Остановившись на еще пустующей площади, я захожу в
кафе и выпиваю двойной "экспрессо", потратив на эту передышку ровно восемь
минут. Снова качу по шоссе, повторяя про себя, что теперь - и уже без
обмана - от меня так и брызжет бодростью.
километра до Авиньона. Уже совсем светло. Серовато-голубое небо постепенно
приобретает сочный синий цвет, солнце покрывает позолотой горные вершины,
но я совершенно равнодушен к этим необычайным явлениям природы, потому что
мое внимание сосредоточено на летящей ленте дороги. Кралева все еще нет и
в помине. Это странно, чтоб не сказать - тревожно. Водитель он неопытный,
и я не могу допустить, что ему под силу ехать непрерывно, как это делаю я.
Конечно, любовь окрыляет человека, но дилетант вроде Кралева, даже имея
крылья, не в состоянии развить среднюю скорость в пятьдесят-шестьдесят
километров. Может быть, я несколько недооценил его возможности. В таком
случае я должен нагнать его где-нибудь возле Авиньона. А может быть, он
заночевал в Лионе или в другом месте. Не исключено и третье "может быть",
но пока что я стараюсь о нем не думать.
Лидой, и даже не предстоящими мне опасностями. Все эти вещи уже достаточно
передуманы, и незачем их заново перебирать в голове. Вот почему я думаю
совсем о другом, о том, к чему не раз уже возвращался и к чему, однако,
неизменно возвращаюсь снова.
Прослышав, что бай Павел заделался каким-то начальником в управлении
милиции, я сумел пробиться к нему. Застал я его в неприветливой канцелярии
беседующим с неизвестным мне гражданином, сидевшим по другую сторону
письменного стола.
отделаться от меня и продолжить разговор.
что мне едва стукнуло шестнадцать.
мое присутствие. Потом обратился к человеку, сидевшему напротив:
неточная, потому что вместо "незаконнорожденный" бай Павел из деликатности
сказал "сирота". Человек за письменным столом взял отпечатанный на пишущей
машинке бланк милицейского удостоверения.
сиротском доме, но я Эмиль.
лучше знать, как тебя зовут. Фамилия?
лет спустя после обычного срока. Зато я получил имя, которое сам себе
выбрал.
переплета и без начальных страниц. Книги в сиротском доме были обычно либо
без начала, либо без конца. Разумеется, мы предпочитали брать те, в
которых не хватало начала, потому что о нем легко потом догадаться, тогда
как конец оказывается иногда совсем неожиданным. Это была самая
невероятная пиратская история, подробности которой с годами стерлись в
моей памяти. Эмиль скрывался на захваченном пиратами корабле, и ему
удалось постепенно истребить всю банду и освободить пленных, среди которых
фигурировала, конечно, и девушка райской красоты. В голове засела только
одна фраза: "Хотя кинжалом пронзило ему правую ладонь, Эмиль не выронил
оружия; он переложил пистолет в левую руку и смертоносным выстрелом убил
Одноглазого наповал".
думая при этом: "Почему Одноглазый? Глупости. Кралев не одноглазый. И
вообще эти пиратские повести полны всяческих измышлений".
звали Эмилем. А позже, когда Бобев толковал со мной об усыновлении, я в
душе уже согласился и на эту фамилию, но без среднего "б", потому что
Бобев звучит как-то глупо - напоминает боб, тогда как Боев звучит
героически и для Эмиля в самый раз. Все это были, конечно, пустые мечты, и
я никак не ожидал, что в один прекрасный день я запросто получу в унылой и
мрачной милицейской канцелярии столь желанное мне имя вместе с новой
профессией.
виноградников, мимо серебристых маслиновых рощ, мимо высоких длинных стен
кипарисов, поднявшихся против яростных набегов мистраля. "Ситроен" летит и
обгоняет тяжелые грузовики и легковые машины, но черного "пежо" Кралева
все не видно. Вдали вырисовывается суровый силуэт папского дворца, потом
снова блестят желтые воды Роны с полуразрушенным мостом - может быть, тем
самым, на котором, как поется в известной детской песенке, "все танцуют,
все танцуют", а потом снова кипарисы, и маслины, и виноградники, и летящая
среди них все такая же бесконечная и белая лента шоссе.
облеплено раздавленными на скорости насекомыми. Стрелка спидометра дрожит
между ста двадцатью и ста тридцатью. Это не мало, если принять во
внимание, что движение на шоссе все усиливается. Машины, мимо которых я
проношусь с бешеной скоростью, приветствуют меня продолжительным сигналом
клаксона, что в шоферском обиходе заменяет серию отборной брани.
представляется невероятным, чтоб черномазый ускользнул, если только по
каким-либо неизвестным мне соображениям он не сел в поезд. В таком случае
все полетит к чертям. Ловко придуманная легенда о моем буржузном
происхождении. Мое поступление на радио и инсценировка увольнения оттуда.
Томительные и осторожные маневры, направленные на то, чтобы завоевать
Херберт Фрэнк
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Орлов Алекс