телам водителя и охранника, а остальные занялись фургоном. Быстро замазав
замочную скважину пластитом они отбежали в сторону, а когда прогоревший шнур
вызвал небольшой, но резкий взрыв, вернулись, и начали рвать на себя
бронированные двери. К этому времени все вольные и невольные пассажиры
фургона чувствовали себя так, словно им по голове долбанули кувалдой.
Несмотря на это оба охранника схватились за оружие. Один из них успел пару
раз выстрелить из пистолета, но ответная пуля попав в грудь тут же отбросила
его к самой решетке. Второму же тюремщику не пришлось и выстрелить. Из-за
той же самой решетки протянулись две громадных, черных руки, и с виду мягко
и нежно опустились на горло голландцу. Тот как-то сразу захрипел, и,
выпустив оружие, бросил все силы на то, чтобы разжать этот чудовищный
капкан. Когда двое в черных масках запрыгнули в фургон, охранник уже хрипел
в последних конвульсиях. На то, чтобы открыть решетку и вывести заключенных
ушла минута, еще столько же на погрузку всех действующих лиц в подъехавший
джип. После этого "Паджеро" резко сорвался с места и растворился в
концентрированной серости зимней ночи.
тюльпанами. На родину он попал лишь через две недели, через Австрию и
Румынию. Визажисты от ФСБ ловко перекрасили его черные волосы в рыжий цвет,
с помощью контактных линз изменили цвет глаз, а два комка ваты за щеками
придали Юрию вид добродушного немецкого бюргера. Гораздо больше проблем им
доставил Джордж. Его так же пришлось снабдить новыми документами и купить
деньги до родного Суринама. Но именно на подельников Джорджа по ограблению
банка свалили и похищение заключенных. Именно эту версию усиленно пытались
внедрить причастные к побегу Мирошкина спецслужбы. Через три недели в одном
из каналов Амстердама даже выловили труп, сразу объявленный представителями
прессы бывшим русским полковником, ведь на нем был тот самый тюремный
костюм. Над телом этого бедолаги хорошо потрудились местные крабы, так что
идентификация его была весьма затруднена.
фамилию, и даже внешний облик. После пластической операции его не узнала
даже бывшая жена, к этому времени благополучно загнавшая своего лысого
начальника в могилу. Увы, по мнению Юрия Елена изрядно постарела, и утратила
то, за что он ее раньше любил - за непосредственность и непохожесть ни на
одну из женщин. Теперь эта была самая обычная сухопарая тридцатилетняя
женщина с жизненной хваткой рыбы пираньи. Вскоре Юрий женился, на самой
обычной учительнице. Через год она родила ему сына. Кстати, фамилию себе
Юрий выбрал из своего прошлого. Теперь он Зинченко.
любил две вещи - футбол, и грабить небольшие овощные лавочки.
ЭПИЗОД 52.
рано утром, в начале шестого. Покосившись на безмятежно раскинувшуюся на
кровати жену Майкл поморщился и начал одеваться. Оксана была на тридцать лет
моложе мужа, и в свои тридцать восемь довольно хороша собой, вот только в
последнее время сильно раздалась вширь. Но не это волновало ее супруга. Всем
своим существованием на американской земле Оксана была обязана Майклу, и тот
требовал от женщины одного - постоянной заботы, внимания и ласки. Оксана
Оноприенко справлялась с этими обязанностями легко и без видимых усилий,
единственное, что она не могла делать, это рано вставать. Хоть убей, но ей
надо было выспаться как минимум до восьми утра, поэтому Майклу приходилось
самому спускаться вниз, на кухню, и варить себе кофе. Делал он это по своему
рецепту, не признавая никаких новомодных растворимостей. Джонсон смешивал в
строгой пропорции один к двум мелкие зерна сорта мокко с более крупными
зернами арабики, потом молол их в старомодной, прошлого века ручной
мельнице. Воду для кофе Майкл приносил за полкилометра, из лесного ключа.
Самым важным было не упустить момент, когда в медной турке начнет поднимать
желтоватая пена, и не дать воде по настоящему закипеть. Потом, когда
укутанная цветастым войлочным петухом турка парилась, впитывая каждой
молекулой воды терпкий и пряный аромат Ближнего Востока, писатель делал
нехитрую зарядку, стараясь побольше нагружать свои пораженные полиартритом
суставы. Довершением всего комплекса ежедневных занятий был кратковременный
контрастный душ, взбодривший писателя как удар хлыста.
кресло, начал мелкими глотками смаковать свое ароматнейшее кофе. Солнце
поднималось как раз за домом Джонсона, и прекрасный вид на отроги Апалачских
гор постепенно менялся от голубоватых и розовых, до бирюзово-зеленых. Кроме
чисто эстетического элемента в этом созерцании был и прикладной момент. По
этой единственной дороге каждый день на своем велосипеде приезжал почтальон,
и когда он выезжал на пригорок его издалека было видно, как минимум за
километр. Мистер Бенсон был прелюбопытнейшим человеком, этаким
философом-самоучкой и хранителем огромного количества местных историй и
баек, хорошо аргументирующих его философские сентенции. Некоторые из них
искренне веселили старого писателя. В свои пятьдесят лет Бенсон ни за что не
хотел пересаживаться на автомобиль и добирался до своих клиентов на
двухколесном экипаже. Наверное именно поэтому почтальон всегда был бодр,
весел и словоохотлив.
фигурка велосипедиста, тут же нырнувшая вниз, в небольшой лесок, окружавший
имение Джонсона.
было тридцать метров, но ноги Майкла давно начали сдавать, чего нельзя было
сказать о голове старого писателя. Выйдя за калитку Джонсон остановился
рядом с почтовым ящиком, заранее улыбаясь в предвкушении предстоящей беседы.
Он знал, что Бенсон специально разводит почту так, что бы последним посетить
этого чудаковатого писателя-отшельника, и спокойно поболтать с ним когда
полчаса, а когда и час, все зависело от темы разговора. Порой господин
писатель рассказывал потрясающие вещи, ведь за свою жизнь он объездил
практически весь мир, пока не поселился у них в штате. Специально для этих
бесед хозяин даже приказал сделать небольшую скамейку около почтового ящика.
шоссе, и каждый раз велосипед словно жаловался на кочку и заранее
предупреждал о своем приближении. Вот наконец темная фигура показалась на
дороге, синяя, фирменная бейсболка, черная ветровка. Но улыбка как-то
сползла с лица Джонсона. Это был не Бенсон, а совсем другой человек,
какой-то молодой парень с длинным, но довольно приятным лицом. Карие глаза,
пухлые губы итальянца, и вместе с тем прямой нос и светло-русые волосы
истинного нордийца. Затормозив в двух метрах от Майкла он широко улыбнулся и
спросил:
теперь я буду вашим почтальоном. Меня зовут Билл, Билл Джонсон, я ваш тезка,
господин писатель. Вот ваши газеты: "Нью-Йорк таймс", "Гардиан", "Бильд",
словом все.
впереди руля и протянул Джонсону массивную пачку с газетами. Тот машинально
протянул руки, но уже принимая почту он заметил акцентированный взгляд
нового почтальона на свое левое запястье. И этот взгляд решил все. Если до
этого момента подозрение было неосознанно и гнездилось на уровне
подсознания, отдаваясь неприятной дрожью в районе солнечного сплетения, то
теперь Майкл понял что не ошибся.
конца!"
выступил на лице Майкла, поэтому улыбка сползла с лица почтальона и он уже
на чистейшем русском языке спросил:
его онемевших рук на землю попадали все газеты.
Джонсон и писатель Василий Жуков пишут удивительно непохоже. Только одного
из них после побега из Швеции не видел ни кто, а второй довольно часто
мелькает на экранах телевидения. И татуировку эту, плод бурной молодости вы
не до конца свели. Вон, цепь от якоря все проглядывает.
понять что ему сейчас делать. В этот момент он проклял тот день, когда решил
поселиться в этой глуши, подальше от людей. За двадцать лет жизни на Западе
он утратил осторожность. Свято поверил что новая внешность и новое имя
хорошо защищают его от всех старых, неприятных знакомых и сослуживцев. Его
пистолет уже лет пять лежал в ящике комода и, наверное, давно заржавел. Как
проклинал сейчас себя экс-резидент что не забрался в какую-нибудь глубинку,
а устроился здесь, в Нью-Джерси, под боком у Нью-Йорка. Он даже хвастался
перед Оксанкой, вот, дескать, живем в часе езды от крупнейшего города в
мире, а словно бы и в деревне.
здесь не бывает. Броситься вперед и попробовать обезоружить его? В мои
шестьдесят восемь только это и остается, на вид этому парню лет двадцать
пять, шея как у быка. К тому же у меня всегда по единоборствам было
посредственно."
измену родине к высшей мере наказания...
продолжил свой торжественный речитатив.
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Чернецов Андрей