неотличимый от остальных, неудержимо стремящийся к какой-то неведомой нам
цели, и его не остановит ни честь, ни совесть, ни любимая женщина, ни лучший
друг.
запнулась и похолодела. Лучший друг. Пылкий, безрассудный Флейж,
самодовольный красавец с изумрудно-оранжевым обручем на лбу, - лучший друг
ее Скюза, Если все это натворил Флейж, то Скюз первым станет на его пути.
и... Постойте-ка! Ты говорил, сибилло, что за свою долгую жизнь не раз
встречал одержимых проклятием. Так неужели никто не попытался найти
противоядия?
спасен. В Солнечной Книге Заклятий сказано об этом так туманно...
заклятошном тумане!
сибилле все заклинания. Сибилло уже не помнит и восьмой части...
пелерины.
страхом, что она не выдержала и отвернулась.
Во-вторых, можно на девяносто пять процентов предположить, чего он будет
добиваться - власти. На корабле нет командора. Тот, кто захочет...
- Шаман обрадовался возможности хоть в чем-то проявить свою осведомленность
и, стало быть, полезность.
башни, расписанной красно-зелеными полудетскими картинками. Четко
вырисовываясь на фоне горящего города, она возвышалась даже над клубами
жирного, тяжелого дыма, как символ нерушимости и нетленности. И так же
неискоренимо в ее памяти было каждое слово, произнесенное Оцмаром. "Зачем ты
здесь, равная мне? - обратился он к моне Сэниа вместо приветствия, и голос
его был страшен. - Чтобы напомнить мне, кто я?"
тихо, как бы про себя, но все поняли, о ком речь. - Но почему он
возненавидел ее? Почему он ее оскорблял, называя...
похотливая ведьма! Ты ошиблась, когда твоя алчба повлекла тебя ко мне из
твоего проклятого далека, хотя, может быть, мы и были предназначены друг для
друга!.."
наверное, не раз желавшие его смерти. Но она не могла позволить, чтобы хотя
бы легкая тень лжи легла на память Сэнни.
Рахихорд. - Скоропалительный на месть - по молодости; с безвинными жесток -
по необходимости, которая частенько давит на властителей этого мира. Ты еще
не знаешь этого, юная госпожа нашей дороги. Мир и порядок царили на сей
земле, и не было народа, который не завидовал бы нашему...
загубил?
любви, - укоризненно проговорил старый рыцарь.
шаман, и она поняла, что вот так сейчас начнут слагать песни о великой любви
молодого князя. - Тебя, предначертанную...
мужчинам, каково это - почти голой быть прижатой к углу, когда под лопатками
- шершавая стена, а в руке - оружие. Она вспомнила это с ужасающей,
одурманивающей четкостью - и вдруг поняла, что сейчас она не выстрелила бы.
они невольно сжались на маленькой серебристой погремушке. - Ты не могла
знать, а вот сибилло, старый осел, мог бы догадаться. Я освобождал мальчика,
когда его захватили мятежные вассалы. Они ведь тоже боялись за свою землю,
потому что неистовый в своих желаниях властитель, достигнув поры мужества,
мог найти равную себе - отмеченную, как и он, поцелуем анделиса, и на нашей
дороге родились бы чудовища, каких не видел даже ледяной край... Оцмар не
мог подарить тебе ничего, кроме бесконечной нежности. Потому что они не
просто захватили его в плен - они лишили его мужеской благодати.
невозможно, мона Сэниа не сразу поняла, что кресло под ней плавно
опускается. Она заметила это только тогда, когда над ней бесшумно сошлись
створки потолочного люка. Она оказалась в темноте. Позвать своих
дружинников? Это нетрудно, и ее голос явственно прозвучит в командорской
каюте ее спасительного корабля. Но как объяснить, где она находится? Надо
подождать, пока ее отнесут в какую-то берестяную дыру, - она не сомневалась,
что слова этого чернокожего фантазера с его бредовыми затеями относятся
именно к ней. Но никто не появлялся, а кресло слегка накренилось вперед и
плавно заскользило по широкой спирали, ввинчиваясь в темноту. Ее охватило
злорадное веселье: этим варварам и в голову не пришло, что они толкнули ее
на путь избавления: сейчас ее импровизированные санки наберут скорость, и
нужно только представить себе спасительное ничто, через которое они
промчатся, чтобы в следующий миг очутиться уже на корабле.
движения хватило, чтобы кресло потеряло устойчивость, наклонилось... Если бы
скорость была поболее, она просто размозжила бы себе голову. Но сейчас перед
глазами вспыхнул сноп бенгальских огней, и она потеряла сознание.
чудились то светящиеся в темноте стрельчатые ворота, то золотые статуи с
солнечным диском вместо головы, между которыми она проплывала, чуть
покачиваясь, словно летучий змей пес ее в ночных беззвездных небесах. Она
собралась с силами и крикнула: "Дружина моя, ко мне! Я в подземелье!" - а
может быть, это был только шепот; но ее услыхали, и статуи ожили и тонкими
шестами, на которые они опирались, разом ударили по спинке кресла, так что
оно закружилось волчком, и она, теряя снова сознание от этой бешеной
круговерти, поняла, что действительно плывет, только непонятно - куда, а
скорее всего - кружится на месте, неотвратимо погружаясь в подземный
водоворот.
Было по-прежнему темно и очень сыро; мокрые локти и брызги на лице говорили
о том, что плаванье ей не почудилось. Она вслушалась в темноту: где-то внизу
без плеска, но с глухим рокотом, как это бывает при стремительном течении по
очень гладкому руслу, шумела вода; ровность этого гула позволяла надеяться,
что она не прибывает. Вряд ли ее ложе случайно наткнулось на какую-то
преграду или отмель - оно стояло недвижно, как вкопанное, и достаточно
высоко над водой, чтобы это было случайностью.
имела. Неужели это и есть конец ее пути? Нет. Слишком нелепо. Все нелепо - а
особенно сочетание воды и того, что было названо Берестяным колодцем. Она
мучительно всматривалась в темноту... Нет. То, обо что ударялась вода, не
могло быть мягкой древесной корой. Это камень. Что-то было не так. Она
прищурилась и вдруг поняла, что темнота перестала быть непроглядной.
Какие-то едва мерцающие волны плыли перед глазами, а горло щекотал едва
уловимый дух драгоценной благовонной смолы. Она подняла глаза и увидела
тусклый светящийся комочек, более всего похожий на большой одуванчик,
тлеющий медным, с какой-то прозеленью светом. Он кружился прямо над нею в
бездонной вышине не то колодца, не то башни; догадаться об этом было
нетрудно по слабым отблескам стен. Затем появилась еще одна светящаяся
точка, и в их мертвенном кружении мона Сэниа прочла наконец разгадку
уготованной ей участи: это была горящая пакля. Не успевшая намокнуть одежда
будет очень медленно тлеть на ней - так недалеко от воды!
что слышать ее некому, - поднятые ее первым призывом, джасперяне наверняка
уже переворачивают весь дворец, отыскивая вход в подземелье. Но никому из
них не придет в голову пуститься вплавь по погруженным во тьму каналам...
и каждый раз, когда они касались стен колодца, те занимались ответным огнем
- но зловещий поджигатель удалялся, и отблеск разгорающегося пожара тут же
затухал. Постепенно к рокоту воды прибавилось нарастающее жужжание;
светящиеся шары, снизившись настолько, что до них можно было бы дотянуться
рукой - если бы не проклятые веревки! - зависли над связанной женщиной, и
она с некоторым облегчением разглядела наконец, что это - громадные
светляки, не иначе как спасающиеся от разгорающегося снаружи пожара. Их
мерцание сливалось, образуя светящееся облачко, позволяющее рассмотреть эту
необычную темницу.