Чтение 47–й страницы книги ~Нездешний~

светило ярко, и один из дозорных, Тарвик, ходивший в солдатах шестой год,
подошел к обрыву, глядя на простирающуюся к северу пустыню. Он был доволен,
что получил такое назначение: караулить горную тропу куда как менее опасно,
чем оборонять стену.

Он еще улыбался, когда стрела вонзилась ему в горло и через небо вошла в
мозг. Второй солдат, увидев, что его товарищ покачнулся, спросил:

- Чего это ты, Тарвик?

Тарвик упал навзничь, ударившись головой о выступ скалы, и Милис раскрыл
рот, увидев стрелу в его горле. Охваченный страхом, он бросился бежать.
Другая стрела вылетела из-за скалы справа, просвистев мимо его головы.
Работая ногами что было сил, Милис мчался к пещере. Что-то ударило его в
спину, но он не остановился.

Вход в пещеру приближался. Милиса еще дважды стукнуло в спину. Боли не
было, он влетел под спасительные своды и только там замедлил бег. Земля
взмыла ему навстречу, и он рухнул лицом на камень. Он хотел встать - ноги не
слушались его. Он попытался ползти, но чьи-то руки перевернули его на спину.

- Вагрийцы идут, - прошептал он.

- Знаю, - ответил вагриец, полоснув его ножом по горлу.

***

Одинокий, как всегда, он сидел над мутным, заросшим кувшинками прудом и
смотрел на свое отражение в серебристом лезвии ножа. Он знал, что он
чудовище, - это слово швыряли в него с самых ранних дней наряду с камнями,
палками и копьями. За ним охотились конные с пиками, коварные волки с
острыми клыками и барсы, что спускаются с гор по зимнему льду.

Но еще никогда никому не удавалось поймать его - он был поразительно скор
на ногу и страшно силен.

Он прислонился спиной к ивовому стволу и запрокинул большую голову, глядя
на двойную луну над деревьями. Он знал теперь, что в небе не две луны, а
одна, но его два зрачка видели все не так, как обычные глаза. Он научился
жить с этим, так же как и с прочими жутковатыми дарами, которыми наделила
его природа.

Память у него была необычайно сильная, хотя он этого и не сознавал. Он
ясно помнил миг своего рождения и лицо старухи, извлекшей его на свет из
красновато-черного туннеля Пустоты. Она закричала и уронила его, и он
ушибся, ударившись о край деревянной кровати.

Потом вошел мужчина и поднял его с пола. У мужчины был нож, но женский
крик удержал его руку.

Какое-то время молодая грустная женщина с темными волосами кормила его
грудью. Потом у него выросли острые зубы - молоко мешалось с кровью, и
женщина плакала, когда кормила его.

Однажды ночью его увезли куда-то и бросили одного под звездами. Он лежал
и слышал, как затихает вдали стук копыт. Все тише, все глуше...

С тех пор стук копыт по сухой земле всегда нагонял на него печаль.

У него не было ни имени, ни будущего.

Но кто-то спустился с гор и унес его во тьму...

Их было много там. Они толпились вокруг, гомонили, трогали и щипали его,
и он рос среди них во мраке, очень редко видя дневной свет Как-то раз летним
утром он услышал снаружи мелодичные трели - они проникали сквозь трещину в
скале и гулко отражались в темных переходах. Влекомый этими звуками, он
вылез из тьмы на свет. Над головой кружили большие белые птицы, и в их
криках точно заключалась вся его жизнь. Он понял, что зовут его Кай, и
каждый день по многу часов лежал на скалах, глядя на белых птиц, звавших его
по имени.

Потом начались долгие годы мужания. У горы часто останавливались
надирские племена, чтобы откочевать потом дальше, к зеленым лугам и глубоким
ручьям. Пока люди жили здесь, он наблюдал за ними, смотрел, как играют дети
и женщины, смеясь, прогуливаются рука об руку.

Иногда он подходил слишком близко - тогда смех сменялся знакомыми
воплями, и верховые бросались за ним в погоню. Кай убегал, а когда его
догоняли, начинал драться, рвать и терзать, пока снова не оставался один.

Сколько же лет вел он такую жизнь?

Лес, в котором он теперь сидел, прежде был молодой порослью. Долго он рос
или нет? Ему не с чем было сравнивать. Одно племя останавливалось здесь чаще
других, и он следил за одной девочкой - сначала она превратилась во взрослую
женщину, потом волосы у нее поседели и спина согнулась. Короткая у них
жизнь, у надиров. Кай поглядел на свои руки - он знал, что они не такие, как
у всех. Он размотал повязку у себя на плече и вытащил нитки, которыми
Нездешний зашил рану. Из раны потекла кровь. Кай приложил к ней руку и
сосредоточился. Плечо опахнуло жаром - словно вонзились тысячи иголок. Через
несколько минут он отнял руку. Рана затянулась гладкой кожей, не оставив
никакого следа. То же самое он проделал со швом на ноге.

Снова сильный и здоровый, он встал и глубоко вздохнул. Он мог бы сам
перебить этих волков, но человек помог ему и подарил ему ножи.

Он не нуждался в ножах. Он был способен загнать антилопу, убить ее голыми
руками и разодрать клыками теплое мясо. Зачем ему эти блестящие железки?

Но это был первый подарок, который он получил за всю жизнь, и красиво
выточенные рукоятки радовали глаз. У него уже был когда-то нож, только
лезвие почему-то очень скоро из блестящего сделалось красновато-бурым,
хрупким и бесполезным.

Кай стал думать о дарителе - маленьком человечке верхом на лошади. Почему
тот не завопил и не бросился на него? Почему убил волков и перевязал ему,
Каю, раны? Почему подарил ножи?

Тут какая-то тайна.

"Будь здоров, приятель!" Что это значит?

С годами Кай выучился людскому языку, разгадал смысл неразборчивых прежде
звуков. Сам он говорить не умел - не с кем было, - но понимал все. Тот
человек сказал, что за ним охотятся, - это Кай понял.

Люди и звери? В чем человек видит разницу? Он пожал плечами и вздохнул.
Почему-то сегодня он сильнее чувствовал свое одиночество, чем вчера. Ему
недоставало маленького человечка.

***

Карнак спал в зале на полу, прикрывшись единственным одеялом. Огонь в
просторном очаге погас, превратившись в мерцающие угли, а генералу, лежащему
на козьей шкуре, снилось детство, то время, когда в нем впервые зародились
честолюбивые мечты.

Его семья, несмотря на богатство, придерживалась строгих взглядов, и
детям с ранних лет внушали, что они должны полагаться только на себя. Юного
Карнака отдали в подпаски на севере, в одном из родовых поместий. Однажды
ночью, высоко в холмах, к отаре подкрался большой серый волк. Карнак,
которому тогда было семь лет, вооружился крепким посохом и вышел навстречу
зверю. Волк помедлил, глядя на ребенка своими желтыми глазами, а потом
повернулся и убежал во тьму.

Вернувшись домой, Карнак с гордостью рассказал об этом отцу.

"Я слышал, - холодно ответил тот, - но ты умалил свой поступок,
похваставшись им".

Слова отца навсегда запечатлелись у него в памяти и постоянно
преследовали его во сне. Иногда ему снилось, что он поборол дюжину тигров и
весь в крови, умирающий, приполз к отцу.

"Ты почему не переоделся к обеду?" - с ледяным безразличием вопрошал
отец, глядя на израненного сына. "Я дрался с тиграми, отец". "Опять
хвастаешься, Карнак?"

Спящий застонал и открыл глаза. В зале было тихо, но какой-то звук,
похожий на тихую барабанную дробь, нарушил его сон. Вот опять! Отбросив
козью шкуру, он приник ухом к полу.

Внизу перемещались люди... много людей.

Карнак выругался и ринулся наружу, захватив топор с большого дубового
стола. В коридоре несколько солдат играли в кости. Отдав им приказ следовать
за собой, он побежал к ведущей в подвалы лестнице. По ней как раз поднимался
молодой воин с перевязанной рукой.

- Найди Геллана и скажи ему: пусть немедленно спустится в подвал с сотней
человек! - велел ему Карнак. - Ты понял? Немедленно!

И генерал помчался вниз по лестнице. Дважды чуть не упав на осклизлых
ступенях, он оказался в узком проходе, куда выходили двери темниц. Дверь в
торце вела в просторное помещение, оттуда виднелся грубо вырубленный вход в
горный туннель. Вытерев потные ладони о зеленый камзол, Карнак вскинул топор
и бросился к проему. Там было холодно, неровные стены блестели от влаги. По
узкому туннелю могли передвигаться в ряд только три человека. Карнак
остановился, прислушиваясь. Один из солдат выругался, с размаху наскочив на
него сзади.

- Тихо! - прошипел генерал.

Где-то впереди по камню шаркали ноги, и там, где туннель загибался влево,
плясали на стене отсветы факелов. Карнак поднял топор и облобызал оба
лезвия.

Вагрийцев, шедших впереди, встретил за поворотом оглушительный вопль.
Серебристая сталь обрушилась на ребра первого воина. Люди, роняя факелы,
хватались за мечи, а топор косил их без пощады. Факелы гасли под сапогами, и
ужас с удвоенной силой бушевал в темноте. Карнаку было проще - он рубил
врага, уверенный, что никому из своих не повредит, вагрийцы же в панике
кололи своих товарищей и тыкали мечами в стены. Замешательство перешло в
хаос. Захватчики обратились в бегство.

И тут чей-то короткий клинок, ткнувшись Карнаку в лицо, отскочил от левой
скулы и вонзился в глаз. Карнак отшатнулся. Брошенный в него нож звякнул об
пол, а генерал схватился за лицо. Из глаза текла кровь. С громкими
проклятиями устремился он за вагрийцами - его вопли эхом отдавались от стен.
Казалось, в туннеле свирепствует разгневанный великан.

Раненый глаз болел, тьма стала почти непроглядной, а он все бежал, высоко