его руку и подняло ее, на глазах у рванувшихся вперед стражников. Он увидел,
как дернулась щека Ворбиса, и улыбнулся. Брута остановился и опустил руку.
Он сказал: "Нет, не хочу." Тогда, в первый и единственный раз, он увидел
Ворбиса в ярости. Прежде дьякону случалось разозлиться, но это
контролировалось разумом, включалось и выключалось по мере надобности. Но
то, что было сейчас, было иное, неконтролируемое. И это лишь на мгновение
вспыхнуло в его глазах. Когда на нем сомкнулись руки стражников, Ворбис
шагнул вперед и похлопал его по плечу. Он на секунду заглянул Бруте в глаза,
а потом сказал мягко:
было что-то говорить, но замолк, увидев выражение лица Ворбиса. - Сейчас же
.
***
перьях. Отсюда сверху мир кажется круглым, опоясанным лентой моря. Видно все
от горизонта до горизонта, солнце кажется ближе. И вот, глядя вниз, глядя на
фигурки... ...внизу среди ферм на краю пустыни... ... на небольшом
холмике... ...маленький нелепый куполок... Ни звука, лишь свист ветра в
перьях, когда орел складывает крылья и падает камнем вниз, и свет сходится
клином на крохотном движущемся пятнышке, на котором сконцентрировано все
внимание орла. Ближе и... ...когти выпущены... ...цап... ...и вверх...
***
выключать боль. Его распялили на поверхности чего-то, его руки и ноги были
прикованы к чему-то, чего он не видел. Небо вверху. Возвышающийся фасад
святилища с одной стороны. Немного повернув голову, он у видел примолкшую
толпу. И коричневый металл железной черепахи. Он чувствовал запах. Кто-то
только что затянул оковы на его руках. Брута взглянул вверх, на инквизитора.
Ну, что он там должен сказать? А, вот. - Черепаха Движется? - пробормотал
он. Человек усмехнулся. - Не эта, дружище, сказал он.
***
его разум был объят экзистенциальным ужасом оторванной от земли черепахи. И
мыслями Бруты, ясными и четкими в непосредственной близости от смерти... Я
лежу на спине, становится все жарче и жарче , и скоро я умру... Осторожно,
осторожно. Собраться, собраться. Это может случиться в любую секунду... Ом
вытянул свою длинную костлявую шею, вгляделся в тело прямо над собой, выбрал
то, что он надеялся, было примерно тем, чем нужно, просунул нос сквозь
коричневые перья над когтями, и цапнул. Орел сморгнул. Ни одна черепаха
никогда за всю историю не делала ничего подобного ни с одним из орлов. Мысли
Ома проникли в маленький серебристый мирок орлиных мозгов:
предвидения, свыше представления о том, что черепаха разбивается, если ее
сбросить на камни. Но у него начала вырисовываться мысленная картина того,
что случится, если отпустить тяжелую черепаху, по-прежнему нежно
стискивающую весьма существенную часть его тела. Его глаза увлажнились.
Новая мысль прокралась в его мозг. - Теперь. Сыграешь, ох, в мячик со мной,
я сыграю...в мячик с тобой. Понял? Это важно. Вот что я собираюсь сделать...
орел стремительно поднялся в струях горячего воздуха с раскаленных скал и
устремился в сторону далекого сияния Цитадели. Ни одна черепаха прежде не
делала этого. Ни одна черепаха во всем мультиверсуме. Но ни одна черепаха
никогда не была богом, и не знала неписанного мотто Квизиции: Cuius
tecticulos habes, habeas cardia et cerebellum. Когда все внимание приковано
к твоему захвату, сердца и мысли никуда не денутся. Урн протолкался сквозь
толпу, Фергмен тащился следом. Это является одновременно и силой, и
слабостью гражданских войн, по крайней мере в начале: все одеты в одну и ту
же униформу. Много легче находить врагов, когда они носят другие цвета, или
по крайней мере говорят со смешным акцентом. . Их можно, скажем, обзывать
"гуками". Это упрощает дело. - Эге, подумал Урн. - Да это же почти
философия. Жаль, что я скорее всего не доживу, чтобы рассказать об этом
кому-нибудь. Большие ворота были приоткрыты. Толпа молчала и была чем-то
поглощена. Он вытянул шею, чтобы посмотреть, а потом взглянул вверх на
солдата около него. Это был Симони. - Я думал... - Она не работает, горько
сказал Симони. - А вы...
детонацией... - Да какая теперь разница? - сказал Симони. Унылый голос,
которым это было сказано, заставил Урна взглянуть туда, куда были обращены
глаза толпы. Там была еще одна железная черепаха - точная модель черепахи,
посаженная на что-то вроде жаровни из металлических полос, в которой пара
инквизиторов все еще раздувала огонь. А на спине черепахи, прикованный
цепями, лежал... - Кто это?
что-то еще. В любом случае, привел его в ярость. Ворбис остановил церемонию,
прямо здесь и сейчас. Урн взглянул на дьякона. Еще не Ценобриарха, ибо он
еще не был коронован. Среди Ясмей и епископов, нерешительно топчущихся у
открытых ворот, его бритая голова сияла в утреннем свете. - Тогда давай,
сказал Урн. - Что?
бывает? Ведь их не стало сказочно много только потому, что они схватили
Бруту, верно?
сказал он. - Ты же философ, верно? Посмотри на толпу. Урн посмотрел на
толпу. - Ну?
умрет. Но так это будет что-то значить. Люди, в глубине души, не понимают,
всю эту трепологию о форме мира и всех прочих вещах, но они запомнят, что
Ворбис сделал с человеком. Так? Мы сделаем смерть Бруты символом для людей,
ты что, не понимаешь?
набедренной повязки. - Символом? - сказал он. В горле у него пересохло. -
Так надо. Он вспомнил, как Дидактилос говорил, что мир - забавное место. И,
подумал он отстраненно, так оно и есть. Здесь люди, зажаривая кого-то до
смерти, оставляют ему, приличия ради, набедренную повязку. Надо смеяться.
Иначе сойдешь с ума. - Знаешь, сказал он, поворачиваясь к Симони. - Теперь я
знаю, что Ворбис - это зло. Он сжег мой город. Так и Цортеанцы поступали так
же время от времени, а мы жгли их города. Это просто война. Кусочки истории.
И он лгал, мошенничал и тянулся к власти, и множество людей поступают точно
так же. Но знаешь, в чем разница? Знаешь, что это?
сказал, я становлюсь, как он?
говоришь, как он... - Хорошо, мы бросимся на них, а потом? - сказал Симони.
- Я уверен в... сотни четыре будет на нашей стороне. Я подам сигнал и
несколько сотен наших нападут на тысячи их? Он в любом случае умрет, и мы
вместе с ним? Что это даст?
он. Кое-кто из толпы с любопытством поглядывал него. - Ты не знаешь? -
сказал он.
***
превратиться в обычный для Омнии медный шар. Брута снова повернул голову к
солнцу. Оно было где-то на ширину себя над горизонтом, но если верны теории
Дидактилоса о скорости света, в действительности оно садилось, где-то в
тысячах лет в будущем. Его заслонила голова Ворбиса. - Уже горячей, Брута? -
сказал дьякон. - Тепло. - Я сделаю теплее. В толпе начались беспорядки.
Кто-то кричал. Ворбис не обратил внимания. - Ничего не хочется сказать? -
сказал он. -Нет? Даже никакого проклятия?
никогда не слышал его голоса. Все, что ты слышал, было эхом твоих
собственных мыслей. - Действительно? Но я - Ценобриарх, а ты будешь сожжен
за измену и ересь. - сказал Ворбис. -Пожалуй, хватит с Ома?
нет ничего. Он услышал тоненький голосок в своей голове, слишком слабый,
чтобы разобрать слова. - Справедливость? - сказал Ворбис. Казалось, эта идея
привела его в неистовство. Он повернулся к толпу епископов. -Вы слышали его?
Справедливость восторжествует? Ом уже рассудил! Через меня! Вот -
справедливость!
произносил: левее левее левее выше выше левее правее чуть выше и левее. . .
Глыба металл под ним стала неприятно горячей. - Он грядет, сказал Брута.
Ворбис махнул рукой в сторону огромного фасада святилища. -"Люди построили
это. Мы построили это."-сказал он. - "А что сделала Ом? Он грядет? Пусть
приходит! Пусть творит суд между нами!" - Он грядет, повторил Брута. - Бог.
Люди в страхе смотрели вверх. Это было то самое мгновение, одно-единственное
мгновение, когда мир, вопреки всему опыту затаил дыхание в ожидании чуда.
...теперь выше и левее, когда я скажу три, один, два, ТРИВорбис прохрипел
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Лондон Джек
Майер Стефани
Афанасьев Роман
Лондон Джек