три-четыре фута, причем отпечатки правых и левых копыт приходились друг
против друга.
галоп. Не диво, что нам ничего не слыхать. А лошадь в упряжке, -
взгляните-ка на колеи!.. Стойте! Да это наша кобыла, она самая!
его ковку среди тысячи других!
заметил Оук. - Вы здесь не приметили больше никаких следов?
с собой старинный томпаковый репетир, унаследованный от какого-то именитого
предка; репетир прозвонил час. Джан зажег вторую спичку и снова начал
обследовать дорогу.
Здорово швыряет двуколку. Ясное дело, загнали кобылу спервоначалу. Ну,
теперь-то уж мы их нагоним.
Когда они вновь поглядели на дорогу, отпечатки копыт тянулись прерывистыми
зигзагами, совсем как фонари вдоль улицы.
перехватим!
этот пригорок. Это многое нам скажет.
трюх! Бьюсь об заклад, еще миля-другая, и мы застукаем их!
ни единого звука, кроме глухого шума воды, падавшей в запруду сквозь
промоину в плотине, и невольно рождались мрачные мысли о том, как просто
уйти из жизни, бросившись в воду. Когда они подъехали к повороту, Габриэль
соскочил с лошади. Теперь следы были единственной путеводной нитью, и
приходилось тщательно их разглядывать, чтобы не смешать с другими
отпечатками, только что появившимися на дороге.
Коггена, водившего спичкой над следами у самого перекрестка. Джан устал не
меньше загнанных лошадей, но упорно рассматривал загадочные отпечатки. На
этот раз виднелись следы только трех подков. Вместо четвертой - маленькая
впадина. Так повторялось и дальше.
не сводя глаз со следов.
большаку, хотя это был самый обыкновенный проселок. Сделав последний
поворот, они выехали на дорогу, ведущую в Бат. Когген воспрянул духом.
во всей округе, до самого Лондона. Звать его Дэн Рендал. Я знавал его, когда
он служил еще на Кэстербриджской заставе. Лошадь охромела, да еще застава, -
дело наше верное!
слова, пока не увидели перед собой на темном фоне листвы пять белых
перекладин шлагбаума, преграждавших путь.
шлагбаума. Раздавшийся оттуда крик нарушил глубокое молчание ночи:
слышали, ибо не успели они подъехать, как дверь сторожки отворилась и оттуда
вышел полуодетый сторож с фонарем в руке. Лучи фонаря выхватили из мрака всю
группу людей.
женщина... больше того, это была сама Батшеба.
Однако Когген успел ее разглядеть.
толку.
удавалось ей в критические минуты, если только ею не владела любовь, - она
скрыла свое удивление под маской хладнокровия.
направляетесь?
которому Габриэль мог бы сейчас позавидовать. - Мне пришлось отправиться
туда по важному делу, и я не смогла навестить Лидди. Что это вы вздумали
гнаться за мной?
это я взяла лошадь и двуколку! Мне так и не удалось разбудить Мэриен, хотя я
добрых десять минут барабанила в ее окно. К счастью, я нашла ключ от
каретного сарая и больше никого не стала беспокоить. Неужели же вы не
догадались, что это сделала я?
боже! Что же это вы наделали, какую неприятность мне причинили! Стоит леди
выйти за порог, как ее начинают преследовать, словно какого-нибудь жулика,
вырвалось у Коггена. - А по правилам общества леди не положено разъезжать в
этакое неурочное время.
каретного сарая, что приходила за лошадью и двуколкой, никого не добудилась,
уехала и скоро вернусь.
своей рассудительности быстро оценила исключительную преданность работников.
Она прибавила с ласковыми нотками в голосе:
лошадей мистера Болдвуда.
поедете?
заставы, и вытащила его. Благодарю вас, я хорошо умею править. К рассвету
доберусь до Бата. Пожалуйста, возвращайтесь домой!
глаза. Выехав из ворот, двуколка канула в таинственную тень нависших ветвей.
Когген и Габриэль поворотили лошадей и поскакали обратно по той же дороге,
овеянные бархатным воздухом июльской ночи.
от любопытства.
передряге.
дом.
и наконец пришла к заключению, что существует лишь два выхода из
создавшегося отчаянного положения. Первый - не допускать Троя в Уэзербери,
пока не остынет ярость Болдвуда; второй - внять увещаниям Оука и гневным
обличениям Болдвуда и навсегда порвать с Троем.
оттолкнуть его, заявив, что он ей не мил, что она не желает его видеть и
умоляет его пробыть до конца отпуска в Бате, не появляться в Уэзербери и не
встречаться с ней?
себе, однако, по-девичьи помечтать о том, какая счастливая выпала бы ей
доля, если бы Трой был на месте Болдвуда и стезя любви совпала со стезей
долга. Потом она принималась терзаться мыслью, что Трой позабыл ее и стал
возлюбленным другой. Ведь она поняла натуру Троя, и ее пугало его
непостоянство; но, на беду, ее любовь не ослабевала при мысли, что он ее
разлюбит, напротив, от этого он становился ей еще дороже.
станет умолять его, чтобы он помог ей развязать этот узел! Писать ему в Бат
уже было поздно, да он и не послушался бы ее!
может служить опорой, когда принято решение расстаться с ним? Или же она
лукавила сама с собою, с замиранием сердца помышляя о том, что, приехав для
рокового объяснения, во всяком случае, сможет лишний раз с ним повидаться?