преступных элементов и беспомощной власти, объявляю открытым!
сделав два шага из строя, не очень ловко развернулся и пошел к центру
построения, старательно печатая шаг.
того, что мы любим смотреть, как печатают шаг. Куда печатают, зачем печатают
- это нас не интересует, потому что мы исстари рабы формы, а не содержания,
буквы, а не смысла. Мы - наивные догматики, что и позволило большевикам без
всякой логики задурить нам головы слепой верой во всеобщее счастье,
названное светлым царством социализма, хотя социализм просто не может быть
формой правления. А вот царство - может. С любым приложением, будь то
монархизм, ленинизм или социализм. Столь свойственный нам стихийный
догматизм выражается в наших душах сладким томлением перед формой как
таковой.
наши! - начал Звонарев, дойдя до середины строя. - Мы ощущаем
ответственность перед вами, как сыновья и дочери с болью и трепетом ощущают
его перед родителями...
проникновенности, разносился по всей площади. Говорил без всякой бумажки,
хотя до этого - слава богу, я наслышался его предостаточно! - никогда без
бумажек не выступал. И опять мелькнула у меня мысль, что дирижер этого очень
слаженно играющего оркестра отлично учел все промахи прежней власти в ее
общении с народом, и если прежний Звонков рапортовал районной партверхушке,
то современный Звонарев сердечно говорил сейчас со своими
земляками-глухоманцами.
ударило вас, дорогие наши земляки, по самому больному месту. Мы разделяем
ваше горе. Оно лишило вас денег, заработанных тяжким трудом, оно лишило нас
всех доступных по ценам продуктов, заставляя покупать американскую дрянь,
сброшенную великой России с барской руки разжиревших богатеев...
установку, с которой его выпустили лицом к лицу с горожанами, стал бормотать
привычное о "происках империалистов", и неизвестно, чем бы все закончилось,
если бы вдруг из репродукторов не грянула знаменитая александровская песня
"Вставай, страна огромная...". Правда, без текста, одна музыка, но она
напрочь за-глушила запутавшегося оратора и дала ему время опомниться.
команде и столь своевременно, что мне стало ясно, где в этот момент
находился дирижер. Он явно слушал Звонарева, а это значит, что стоял он
где-то среди высыпавшей на встречу с народом и чернорубашечниками районной
администрации, хотя, конечно же, не в первом ряду.
малость возгордился.
поскольку радист явно получил отмашку. За это время бывший второй при первом
Спартаке сообразил, что дал маху, заговорив с глухоманцами мертвым языком
мертвой советской власти. И заново воспрял духом.
вам, что мы все дружно поддержали их инициативу: взять под охрану все рынки
и торговые точки нашей родной Глухомани! Смерть чеченским бандитам!..
но его вряд ли расслышали те, кто стоял за моей спиной. При известии, что
эти крепкие парни в красивой форме берут под охрану рынок, глухоманцы
взревели от счастья и восторга. Наконец-то с ними заговорили на их языке,
наконец-то вспомнили об их бедах, страхах и отчаянии, наконец-то в гонке за
великими свершениями не позабыли о них самих.
сразу после обхода, но это была формальная причина. А реальная заключалась в
параллели меж этим глухоманским восторгом и восторгом пятидесятилетней
давности, расстелившим Гитлеру ковровую дорожку к власти.
стабилизации, потому что он от кого-то узнал о марше неофашистов. И было ему
сейчас так скверно, что я на всякий случай переговорил не только с его
палатным доктором и главврачом больницы, но и еще с несколькими врачами с
глазу на глаз. Чтобы сравнить, где не знают, а где просто темнят. И общий
вывод был таким:
очень аккуратно.
перевезем", а если вы перевезете. Вы, лично. Кому больно, тот и обеспечивает
условия спасения своих близких после погрома не только на рынке...
Танечку, и узнал главное. Да, все достижимо, господа. Перевезем санитарным
самолетом под наблюдением лучших кардиологов, с уколами, лекарствами и
капельницами. Да, положим в лучшую клинику и в отдельную палату с постоянно
прикрепленной сестрой. Да, гарантируем все средства современной медицины.
Только на все, все решительно нужны деньги. Деньги, а не бумажки. То есть
у.е. И для нас с Танечкой очень большие у.е., которых у нас, естественно, не
было. Да и быть не могло, поскольку на черный день откладывает тот, кто
черных дней ожидает, а мы ожидали только дней солнечных.
что состояние его соответствует месту нахождения. А Танечка была очень
обеспокоена не только Альбертом, но и его семьей, все надежды которой
рухнули в одночасье. Однако мне удалось ее отвлечь, Танечка переключилась на
иные темы и вдруг вспомнила:
фамилия у него скрипит, как новые сапоги. Так я вспомнила, где могла слышать
эту скрипучую фамилию. Порылась в старых записях на работе и нашла записку
Херсона Петровича.
прежнего заместителя было написано:
думал, как помочь Киму.
где их взять еще до звонка в Москву. Я долго колебался, признаюсь. Очень
долго и мучительно колебался, но выхода у меня не было. У меня друг умирал.
мобильному Юрию Денисовичу Зыкову. К счастью, я не выбросил номера его
телефона.
переговоров.
Денисович. - Если это серьезно, то жду вас завтра в клубе деловых людей.
Скажем, в... шесть вечера.
Зыков знал, что я согласен на все, потому что мне позарез нужны деньги, и
демонстрировал мне это свое знание. Но потом я как-то сумел уговорить самого
себя, что просто не люблю, когда собеседник перехватывает инициативу и
диктует мне условия. Впрочем, при этом менялась только форма, но это все же
примирило меня с жизнью.
название, сколько страсть глухоман-ских нуворишей к словам звонким и как бы
определяющим доступ желающих. Простой любитель охоты с ижевкой шестнадцатого
калибра даже в охотничий клуб не пойдет, там поди вступительный взнос в
десять его зарплат, которых к тому же он и не получает. А про клуб деловых
людей и говорить нечего. Туда вон даже Херсону Петровичу с его
питейно-закусочным раем "До рассвета" вход заказан.
полупатронном-полумакаронном директоре или потенциальный капитал в его
руках? Последнее представлялось более вероятным, и я ощутил некую стартовую
уверенность в предстоящем мне разговоре.
совковая радость, что начальство меня пригласить не забыло на очередное
торжественное меро-приятие. Простая, как лопата, радость, ко рту ее не
поднесешь и на вкус не попробуешь. Мне стало совестно до жара, я разозлился
и позвонил Зыкову в обеденный перерыв. Сам не знал, зачем звоню, но сказал,
что ради уточнения.
натюрмортом - за мной.
естественно, не пустили, поскольку она была всего-навсего немолодой
"Волгой", а потому, как говорится, рылом не вышла. Я вылез и пошел к
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Афанасьев Роман
Каменистый Артем