вполголоса:
ухожу.
похож на сдвинутую с места, поставленную боком статую, которая ждет, чтобы
ее куда-нибудь убрали.
своей неограниченной власти - выражение, тем более пугающее, чем ниже стоит
обладатель этой власти: свирепое у дикого зверя, жестокое у ничтожного
человека.
Кто вам разрешил отпустить ее?
тому как пойманный вор выпускает из рук только что украденную вещь. Услышав
голос Мадлена, она обернулась; не произнося ни слова, не осмеливаясь даже
вздохнуть полной грудью, она в зависимости от того, кто говорил, переводила
взгляд с Мадлена на Жавера, с Жавера на Мадлена.
себе сказать сержанту то, что он сказал, после приказания мэра отпустить
Фантину на свободу. Дошел ли он до того, что забыл о присутствии мэра? Решил
ли, что "начальство" не могло отдать такого приказания и что господин мэр
попросту оговорился? А может быть, перед лицом чудовищных событий, которые в
течение последних двух часов разыгрывались у него на глазах, он убедил себя,
что надо решиться на крайние меры, что необходимо низшему стать высшим,
сыщику сделаться чиновником, представителю полиции превратиться в
представителя юстиции и что при создавшемся исключительном положении
порядок, законность, нравственность, правительство - словом, все общество в
целом олицетворяется в нем одном, в Жавере?
надзиратель Жавер обернулся к мэру, бледный, застывший, с посиневшими губами
и полным отчаяния взглядом, весь дрожа едва заметной мелкой дрожью, и -
неслыханное дело! - сказал, опустив глаза, но твердым голосом:
спокойным тоном, - послушайте. Вы честный человек, и мы легко поймем друг
друга. Вот как обстояло дело. Я проходил по площади, когда вы уводили эту
женщину; там еще оставались люди, я расспросил их и все узнал. Виноват был
этот господин, и по-настоящему полиции следовало арестовать именно его.
только меня. Я могу отнестись к нему, как мне угодно.
только вас, оно касается правосудия.
- это совесть. Я слышал рассказ этой женщины и знаю, что я делаю.
шесть месяцев.
на мэра и сказал ему своим прежним, глубоко почтительным тоном:
раз в моей жизни, но осмелюсь заметить, что я действую в пределах своих
полномочий. Ограничусь, если так угодно господину мэру, случаем, касающимся
этого горожанина. Я был там. Эта самая девка набросилась на господина
Баматабуа, избирателя и домовладельца. Ему принадлежит красивый дом с
балконом, что на углу площади, четырехэтажный, из тесаного камня. Вот что
бывает на белом свете! Как хотите, господин мэр, а этот проступок,
подлежащий ведению уличной полиции, за которую отвечаю я, и я арестую девицу
Фантину.
каким он никогда еще в этом городе не говорил:
полиции. Согласно статье девятой, одиннадцатой, пятнадцатой и шестьдесят
шестой свода уголовных законов, подобные проступки подсудны мне. Приказываю
отпустить эту женщину на свободу.
от тринадцатого декабря тысяча семьсот девяносто девятого года о
произвольном аресте.
опустив глаза. Он низко поклонился господину мэру и вышел.
происходил как бы поединок двух враждебных сил. На ее глазах боролись два
человека, которые держали в руках ее свободу, ее жизнь, ее душу, ее ребенка;
один из этих людей тянул ее в сторону мрака, другой возвращал к свету. Она
смотрела на борьбу этих людей расширенными от страха глазами, и ей казалось,
что перед ней два исполина; один говорил, как ее злой дух, другой - как
добрый ангел. Ангел победил злого духа, и этим ангелом, - вот что заставляло
ее дрожать с головы до ног, - этим освободителем оказался тот самый человек,
которого она ненавидела, тот самый мэр, которого она так долго считала
виновником всех своих бедствий, тот самый Мадлен! И он спас ее в ту именно
минуту, когда она нанесла ему такое ужасное оскорбление! Неужели она
ошиблась? Неужели ей предстояло переделать всю свою душу?.. Она не знала,
что думать, она трепетала. Она слушала, она смотрела, ошеломленная,
растерянная, и чувствовала, как с каждым словом Мадлена в ней тает и
рассеивается чудовищный мрак ненависти, как отогревается ее сердце и как
зарождается в нем что-то неизъяснимое, таящее в себе радость, доверие и
любовь.
выговаривая каждое слово, как человек выдержанный, который не хочет дать
волю слезам, сказал ей:
правда, больше того: чувствую, что все это правда. Я не знал даже, что вы
ушли из моей мастерской. Отчего же вы не обратились ко мне? Впрочем, теперь
уж об этом нечего говорить; я заплачу ваши долги, я пошлю за вашим ребенком
или вы сами поедете к нему. Вы будете жить здесь или в Париже, где захотите.
Я беру на себя заботу о вашем ребенке и о вас. Вы не будете больше работать,
если не пожелаете сами. Я буду давать вам столько денег, сколько
понадобится. Вы снова будете счастливы, а став счастливой, снова станете
честной. Более того, - слушайте, я это утверждаю - если только все было так,
как вы говорите, а я в этом не сомневаюсь, то вы никогда и не переставали
быть чистой и непорочной перед богом. О бедная женщина!
гнусную жизнь! Жить свободно, богато, счастливо, честно и с Козеттой!
Внезапно увидеть, как посреди ее горестей расцветает райское блаженство! Она
взглянула на человека, который говорил ей все это, почти бессмысленным
взглядом и могла лишь простонать: "О - о-о!" Ноги у нее подкосились, она
упала на колени перед Мадленом, и, прежде чем он успел помешать ей, он
почувствовал, как она схватила его руку и припала к ней губами.
Книга шестая. ЖАВЕР
Глава первая. НАЧАЛО УМИРОТВОРЕНИЯ
где - жил он сам, и поручил ее сестрам - те сразу же уложили ее в постель. У
нее открылась сильнейшая горячка. Почти всю ночь она была без памяти и
громко бредила. Однако под утро она все же уснула.
постели, совсем близко, чье-то дыхание; она отвернула полог и увидела
стоявшего подле нее Мадлена, - он устремил взгляд куда-то поверх ее головы.
Взгляд этот был полон тревоги и сострадания и молил о чем-то. Она проследила
направление этого взгляда и увидела, что он был обращен к висевшему на стене
распятию.
что от него исходит сияние. Видимо, он был погружен в молитву. Она долго
смотрела на него, не осмеливаясь нарушить его задумчивость. Наконец она
робко проговорила:
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Флинт Эрик
Куликов Роман
Сертаков Виталий