понадобится оружие, они приходили ко мне. Пока я заряжал ружье, между
испанцем и одним из дикарей завязался ожесточенный бой. Дикарь набросился на
него с огромным деревянным мечем, точно таким, каким предстояло быть убитым
испанцу, если б я не подоспел к нему на выручку. Мой испанец оказался таким
храбрецом, как я и не ожидал; несмотря на свою слабость, он дрался, как лев,
и нанес противнику своей саблей два страшных удара по голове, но дикарь был
pocлый, сильный малый; схватившись с ним в рукопашную, он скоро повалил
испанца (тот был очень слаб) и стал вырывать у него саблю; испанец
благоразумно выпустил ее, выхватил, из за пояса пистолет и, выстрелив в
дикаря, положил его на месте, прежде чем я, видевший всю эту сцену, успел
подбежать на выручку.
дикарей с одним только топором в руке; им он прикончил трех человек,
раненных первыми нашими выстрелами; досталось от него и многим другим.
Испанец тоже не терял времени даром. Взяв у меня охотничье ружье, он
пустился в погоню за двумя дикарями и ранил обоих, но так как долго бежать
было ему не под силу, то оба дикаря успели скрыться в лесу. Пятница погнался
за ними. Одного он убил, а за другим не мог угнаться: тот оказался
проворнее. Несмотря на свои раны, он бросился в море, пустился вплавь за
лодкой с тремя его земляками, успевшими отчалить от берега, и нагнал ее. Эти
четверо (и в числе их один раненный, про которого мы не знали, жив он или
умер) были единственные из двадцати одного человека, которые ушли от наших
рук. Вот точный отчет:
или умерли от ран).
стараясь поскорей уйти из под выстрелов. Пятница раза два или три пальнул им
в догонку, но, кажется, не попал. Он стал меня убеждать взять одну из их
лодок и пуститься за ними в погоню. Меня и самого тревожил их побег: я
боялся, что, когда они расскажут своим землякам о том, что случилось на
острове, те нагрянут к нам, быть может, на двух- или на трехстах лодках, и
одолеют нас количеством. Поэтому я согласился преследовать беглецов на море
и, подбежав к одной из лодок, прыгнул в нее, приказав Пятнице следовать за
мной. Но каково же было мое изумление, когда, вскочив в лодку, к увидел
лежавшего в ней человека, связанного по рукам и ногам, как испанец и,
очевидно, тоже обреченного на съедение. Он был полумертв от страха, так как
не понимал, что творятся кругом; краснокожие так крепко скрутили его, и он
так долго оставался связанным, что не мог выглянуть из за бортов лодки и ело
дышал.
Но он не держался на ногах: он даже говорить был не в силах, а только
жалобно стонал: несчастный, кажется, думал, что его только затем и
развязали, чтобы вести на убой.
он свободен, и передал ему бутылочку с ромом, чтоб он дал ему глоток.
Радостная весть, в соединении с укрепляющим действием рома, оживила беднягу,
и он сел в лодке. Но надо было видеть, что сделалось с Пятницей, когда он
услышал его голос и увидел его лицо. Он бросился его обнимать, заплакал,
засмеялся; потом стал прыгать вокруг него, затем заплясал; потом опять
заплакал, замахал руками, принялся колотить себя по голове и по лицу, -
словом, вел себя, как безумный. Долгое время я не мог добиться от него
никаких разъяснений, но когда он, наконец, успокоился, то сказал, что это
его отец.
любви в моем друге. Нельзя было смотреть без слез на эту радость грубого
дикаря при виде любимого им отца, спасенного от смерти. Но в то же время
нельзя было и не смеяться нелепым выходкам, которыми выражались его радость
и любовь. Раз двадцать он выскакивал из лодки и снова вскакивал в нее; то он
садился подле отца и, распахнув свою куртку, прижимал его голову к своей
груди, словно мать ребенка; то принимался растирать его одеревеневшие руки и
ноги. Я посоветовал растереть его ромом, что ему очень помогло.
скрылись из виду. Таким образом, предполагаемая погоня не состоялась и, надо
заметить, к счастью для нас, так как спустя часа два, т. е. прежде, чем мы
успели бы проехать четверть пути, задул жестокий ветер, который бушевал
потом всю ночь. Он дул с северо-запада, как раз навстречу беглецам, так что,
по всей вероятности, они не могли выгрести и больше не увидели родной земли.
меня не хватало духа оторвать его от отца. Я дал ему время переварить его
радость и тогда только кликнул его. Он подбежал ко мне вприпрыжку с
радостным смехом, довольный и счастливый. Я его спросил, дал ли он отцу
хлеба. Он покачал головой: "Нет хлеба: подлая собака ничего не оставила, все
сама съела". И он показал на себя. Тогда я вынул из своей сумки все, что у
меня с собой было провизии - небольшой хлебец и две или три кисти винограду,
- и дал ему для его отца. Самому же ему я предложил подкрепить силы
остатками рома, но и ром он понес старику. Не успел он войти опять в лодку,
как вижу - бежит куда то мой Пятница, сломя голову, точно за ним гонится
нечистая сила. Этот парень был замечательно легок на ногу, надо заметить, и,
прежде чем я успел опомниться, он скрылся из моих глаз. Я кричал ему, чтоб
он остановился, - не тут то было! Так он и исчез. Смотрю - через четверть
часа возвращается, но уже не так шибко.
это был кувшин с пресной водой, которую он притащил для отца. Он сбегал для
этого домой, в нашу крепость, а кстати уже прихватил еще две ковриги хлеба.
Хлеб он отдал мне, а воду понес старику, позволив мне, впрочем, отхлебнуть
несколько глотков, так как мне очень хотелось пить. Вода оживила старика
лучше всякого рома: он, оказалось, умирал от жажды.
кувшине воды. Он отвечал: да, и я велел ему дать напиться испанцу,
нуждающемуся в этом не менее его отца. Я передал ему также одну ковригу
хлеба из двух принесенных Пятницей. Бедный испанец был очень слаб: он прилег
на лужайке под деревом в полном изнеможении. Его палачи так туго стянули ему
руки и ноги, что теперь они у него страшно распухли. Когда он утолил жажду
свежей водой и поел хлеба, я подошел к нему и дал горсть винограду. Он
поднял голову и взглянул на меня с безграничной признательностью; несмотря
на отвагу, только что проявленную им в стычке, он был до того истощен, что
не мог стоять на ногах, как он ни пытался: ему не позволяли это его
распухшие ноги. Я посоветовал ему не насиловать себя понапрасну и приказал
Пятнице растереть ему ноги ромом, как он это сделал своему отцу.
сидит ли его отец на том месте, где он его оставил. Вдруг, оглянувшись, он
увидел, что старик исчез: он мгновенно сорвался с места и, не говоря ни
слова, бросился к лодке так, что только пятки замелькали. Но когда, добежав,
он увидел, что отец его просто прилег отдохнуть, он сейчас же воротился к
нам. Тогда я сказал испанцу, что мой слуга поможет ему встать и доведет его
до лодки, в которой мы доставим его в свое жилище, а там уже позаботимся о
нем. Но Пятница был парень крепкий: не долго думая, он поднял его как
перышко, взвалил к себе на спину и понес. Дойдя до лодки, он осторожно
посадил его сперва на борт, а потом на дно подле своего отца. Потом вышел на
берег, столкнул лодку в воду, опять вскочил в нее и взялся за весла. Я пошел
пешком. В сильных руках Пятницы лодка так шибко неслась вдоль берега,
несмотря на сильный ветер, что я не мог за ней поспеть. Пятница благополучно
привел ее в нашу гавань и, оставив в ней обоих инвалидов, побежал за другой
лодкой. Он объяснил мне это на бегу, встретив меня на полдороге, и помчался
дальше. Положительно ни одна лошадь не могла бы угнаться за этим парнем, так
шибко он бегал. И не успел я дойти до бухточки, как он уже явился туда с
другой лодкой. Выскочив на берег, он стал помогать старику и испанцу выйти
из лодки, но ни тот, ни другой не были в силах двигаться. Бедный Пятница
совсем растерялся, не зная, что с ними делать.
посадил покамест наших гостей на берегу и устроил поудобнее. Я сам на скорую
руку сколотил носилки, на которых мы с Пятницей и доставили больных к
наружной стене нашей крепости. Но тут мы опять встали втупик, не зная, как
нам быть дальше. Перетащить двух взрослых людей через высокую ограду нам
было не под силу, а ломать ограду я ни за что не хотел. Пришлось мне снова
пустить в ход свою изобретательность, и, наконец, препятствие было обойдено.
Мы с Пятницей принялись за работу, и часа через два за наружной оградой,
между ней и рощей, у нас красовалась чудесная парусиновая палатка, прикрытая
сверху ветками от солнца и дождя. В этой палатке мы устроили две постели из
материала, находившегося в моем распоряжении, т. е. из рисовой соломы и
четырех одеял, по два на брата: по одному, вместо простыни, и по другому,
чтобы укрываться.
подданных. Часто я не мог удержаться от улыбки при мысли о том, как похож я
на короля. Во первых, весь остров был неотъемлемою моей собственностью, и,
таким образом, мне принадлежало несомненное право господства. Во вторых, мой
народ был весь в моей власти: я был неограниченным владыкой и законодателем.
Все мои подданные были обязаны мне жизнью, и каждый из них в свою очередь,
готов был, если б понадобилось, умереть за меня. Замечательно также, что все
трое были разных вероисповеданий: Пятница был протестант, его отец - язычник
Белоусов Валерий
Мацумото Сэйте
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик
Орлов Алекс