все так же многозначительно:
голосом, отчеканивая слово за словом, как будто все произносимые ею слова
были вырезаны на металлических брусочках и она их перебирала по порядку, -
это ее секрет, и я на него посягать не намерена.
вы не знаете? - спросил Иеремия; эта дважды перекрученная фраза вышла
удивительно похожей на него самого.
так что Эффери за дверью даже вздрогнула, услышав ее голос, - зачем вы
стараетесь вывести меня из терпения? Вы видите эту комнату. Если есть
что-либо утешительное в моем долголетнем заточении в ее четырех стенах - не
поймите это как жалобу, вам хорошо известно, что я никогда не жалуюсь на
свою: судьбу, - но если может тут быть что-либо утешительное для меня, так
это то, что, лишенная радостей внешнего мира, я в то же время избавлена от
знания некоторых вещей, которые мне знать не хотелось бы. Так почему же вы,
именно вы хотите отказать мне в этом утешении?
свой секрет, и вы тоже его храните. Пусть она, как и раньше, приходит и
уходит, не встречая любопытных взглядов и не подвергаясь расспросам. И пусть
у меня, в моих страданьях будет хоть одно маленькое облегчение. Неужели это
так много, что вы готовы терзать меня, точно злой дух, из-за этого?
скрипнули колеса покатившегося кресла, и тотчас же резко зазвонил
колокольчик.
нечистой силой, торопливо и бесшумно прокралась в сени, сбежала вниз по
кухонной лестнице еще быстрей, чем недавно бежала по ней наверх, уселась на
прежнее место у очага, снова подоткнула подол юбки, а затем накинула
передник на голову. Колокольчик позвонил опять, потом еще и еще раз, наконец
зазвонил без перерыва, но Эффери оставалась глуха к его настойчивому звону;
она все сидела, накрывшись передником, и тщетно старалась перевести дыхание.
Но вот, наконец, по лестнице, ведущей из верхних комнат в сени, послышалось
шарканье туфель мистера Флинтвинча, сопровождаемое невнятной воркотней и
возгласами: "Эффери, старуха!". А так как Эффери по-прежнему не шевелилась
под своим передником, он со свечою в руке спустился, несколько раз
споткнувшись, вниз, подошел к ней вплотную, сдернул с ее головы передник и
сильно встряхнул ее за плечо.
напугал!
звонили.
Флинтвинч поднес свечу к самому ее лицу, как бы вознамерившись устроить из
нее факел для освещения кухни.
оскалившись и пинком едва не выбив из-под миссис Эффери стул.
напугалась перед тем, как заснула, оттого, должно быть, все так и вышло.
несешь?
возню. Вот здесь - здесь, в кухне.
свечу вниз и оглядел сырой каменный пол, затем повернулся со свечой кругом и
оглядел разукрашенные подтеками и пятнами стены.
предположений миссис Эффери отрицательно качала головой.
наверху, а один раз ночью, когда я шла по лестнице из ее комнаты в нашу, я
услышала шорох прямо у себя за спиной, и даже вроде почувствовала какое-то
прикосновение.
самых губ своей супруги, чтобы удостовериться, не отдает ли от нее спиртным,
- если сию же минуту не будет готов чай, ты у меня почувствуешь такое
прикосновение, голубушка, что отлетишь на другой конец кухни.
поторопиться с чайником наверх, в комнату больной. Но как бы то ни было, она
окончательно утвердилась в своем мнении, что в этом мрачном доме творится
неладное. С тех пор она никогда не знала покоя после наступления сумерек и,
выходя в темноте на лестницу, всякий раз закутывала голову передником из
страха, как бы чего не увидеть.
в душевное смятение, от которого, как мы увидим в дальнейшем, ей не скоро
суждено было оправиться. В зыбком тумане нахлынувших на нее впечатлений и
переживаний все вокруг стало казаться ей загадочным, и от этого она сама
сделалась загадочной для других, и окружающим было также трудно разбираться
в ее словах и поступках, как ей самой разобраться в том, что происходило в
доме, где она жила.
раздался негромкий стук в дверь, каким всегда оповещала о своем приходе
Крошка Доррит. Миссис Эффери смотрела, как Крошка Доррит снимает в сенях
свою простенькую шляпку, а мистер Флинтвинч безмолвно разглядывает ее
издали, поскребывая свой подбородок, и словно ждала, что вот-вот стрясется
нечто чрезвычайное, от чего она лишится рассудка со страху, а может быть, их
всех троих разорвет на куски.
дверь, на этот раз оповещавший о приходе Артура. Миссис Флинтвинч пошла
отворить ему. Не успев переступить порог дома, Артур обратился к ней:
наполовину отшибло разум страхом и наполовину - снами. Не спрашивайте меня
ни о чем! Не знаю я, что есть, и чего нет, и что было, и чего не было! - С
этими словами она убежала от него и больше не показывалась ему на глаза.
не позволяло ей заниматься шитьем, даже если бы она того хотела, а потому
все свои вечера она просиживала теперь в том темном углу, откуда появилась
перед Артуром в день его приезда, и самые невероятные мысли и подозрения,
касавшиеся ее мужа, ее госпожи и таинственных звуков старого дома, роились у
нее в голове. В то время, когда миссис Кленнэм с неистовым пылом твердила
вслух свой религиозный урок, мысли эти нет-нет да и заставляли Эффери
оглядываться на дверь, и, пожалуй, ее ничуть бы не удивило, если бы оттуда
вдруг вышла какая-то темная фигура и увеличила собой число внимающих
благочестивым поучениям.
привлекать к себе внимания двух умников, и лишь в редких случаях (большей
частью это бывало в час, когда вечернее бдение уже подходило к концу) она
вдруг выскакивала из своего угла и с перекошенным от страха лицом шептала
мистеру Флинтвинчу, мирно читавшему газету у столика миссис Кленнэм:
на нее с такой яростью, как будто это она против его воли срезала его с
веревки:
угощу, что тебе не поздоровится!
ГЛАВА XVI - Ничья слабость
субботний полдень, памятуя свой уговор с мистером Миглзом при посещении
Подворья Кровоточащего Сердца, Кленнэм отправился в Туикнем, где у мистера
Миглза имелся собственный коттедж. День выдался погожий, ясный, и так как
Артуру, давно не бывавшему в родных краях, любая сельская дорога Англии
судила много интересных впечатлений, он отправил свой багаж, с дилижансом, а
сам решил идти пешком. Была тут для него и прелесть новизны - на чужбине ему
редко приходилось разнообразить свой досуг долгими пешеходными прогулками.
вересковую пустошь. Там солнце светило особенно ярко и радостно; но, еще не
успев далеко уйти по дороге, ведущей в Туикнем, он уже блуждал в неведомых
далях других дорог, более призрачных и туманных. Они открылись перед ним,
как только мерный, бодрящий шаг и прелесть окружающего ландшафта сделали
свое дело. Когда бродишь один в сельской тиши, трудно не отдаться раздумью.
А у Кленнэма так много было нерешенных вопросов, что пиши для размышлений
ему хватило бы даже, если бы он шел на край света.
последнее время: что делать дальше, к какому занятию себя приставить и где
это занятие искать? Он отнюдь не был богат, и каждый день нерешительности и
бездействия увеличивал его тревоги, связанные с отцовским наследством.
Стоило ему задуматься о том, как лучше распорядиться этим наследством, чтобы
сохранить его в неприкосновенности или приумножить - и тотчас же вновь
являлась беспокойная мысль, что где-то есть человек, который вправе
требовать исправления причиненного ему зла. Об одном только этом можно было
Василенко Иван
Гуревич Георгий
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Майер Стефани