Чтение 47–й страницы книги ~Любимец женщин~

австралийцы, а я хорошая ныряльщица - относительно, разумеется. В тот раз
я не вижу своими глазами, куда можно вязать веревку, но вижу, что в
самолете вода и что Билл, хозяин этой идеи, слишком самонадеянный, когда
хочет его вытащить.
Когда я возвращаюсь из океана, я говорю это, и они очень недовольные и
задумчивые, потому что надеются спасти радио и дать знать своим
соотечественникам, где они. Потом я снова иду в океан и вхожу в самолет
через дыру на месте его отломанной руки. Я своими глазами вижу мертвого
летчика и полковника, тоже мертвого, и я прогоняю, сильно крича под водой,
много рыб, которые их кушают, и я вижу, что они объедены до костей, и вижу
всякие предметы корабля, которые годятся, но только не радио, и мне не
хватает воздуха. Тогда я очень сильно поднимаюсь, и когда нахожусь снаружи
океана, то тошню из себя всю пищу, которую кушаю раньше. Я все время вижу
перед собой рыб на телах несчастных врагов и долго не могу это рассказать.
Потом я говорю только, что летчик и полковник мертвые и что радио я не
вижу. Тогда Билл и Дик просят меня вернуться в самолет в третий раз, и Дик
рисует на песке, где я нахожу радио, и я иду еще. Я вижу своими глазами
все приборы, которые управляют самолетом, и радио взять можно - наверное,
погружения за три, - но я думаю быстро и умно - относительно, разумеется,
- и решаю, что это не мой долг - помогать нашим врагам сообщать о себе
своим соотечественникам.
После я говорю Биллу и Дику, что радио соединяется с другими приборами
и я не могу его взять, даже если хожу под океан больше раз, чем у меня на
голове волос. Тогда они говорят: "Шит!", и они недовольные, и в конце
концов они хотят вернуться в бунгало, чтобы ломать головы над тем, как
вытащить самолет. Но все их мысли только о том, чтобы спать, ссориться по
пустякам и совать в меня каждый со своим удовольствием, и все то время,
что они делают так, жизнь проходит и идет дождь. Я, Йоко, не хочу говорить
обидное ни для кого, но я много раз вижу, что у мужчин Запада нос длинный,
а терпение короткое. Вы дуете ртом, и они пугаются ветра и меняют свое
мнение. Правда, не все: после я знаю одного, что упрямее ослицы.
Еще много дней и ночей мы остаемся в доме и выходим под дождь, только
чтобы опорожнить животы, и однажды Дик своими глазами видит под домом этот
ящик с бельевыми прищепками. Тогда он смеется и говорит Биллу,
Красноволосому, что нужно уходить на веранду, потому что он имеет большое
желание в меня сунуть. В меня, Йоко, каждый совал только что перед этим, и
я делаю плохое лицо, хотя я по-прежнему предпочитаю Дика, потому что он не
такой большой, и с гладкой кожей, и пахнет лучше, а Билл сует в меня очень
сильно и без уважения к моему телу. Тогда Дик подбадривает меня и ласкает,
и наконец я хочу. Тогда он говорит мне снять рубашку и трусы и ложиться на
циновку, и тогда он делает мне очень долгие и сильные удовольствия,
используя секрет, который он узнает в одном нехорошем заведении на Борнео,
и все то время, что он мне делает эти вещи, я забываю стыд, и кричу, и
сотрясаю тело, но вы, наверное, знаете, так что молчок. Тут нужны семь
бельевых прищепок.
После возвращается Билл, и он очень сердится на своего спутника, потому
что слышит мои удовольствия, и каждый раз, что я говорю, он поднимает
плечи и называет меня то потаскушкой, то японской шлюхой. Тогда Дик
говорит ему:
- Хватит обижать Йоко, она ведь добрая к тебе, когда ты плачешь и
засаживаешь куда попало свое полено!
А Билл говорит:
- Объяснить тебе, в какое место я его засаживаю? В ее японскую задницу,
да-да, и так глубоко, что оно вылезает у нее через рот и ты его сосешь!
Тогда Дик кулаком бьет ему лицо, и потом они дерутся в доме, и я кричу
обоим, чтобы они перестают. К великому несчастью, Билл сильнее, и Дик
лежит на полу весь в крови. Тогда Билл ему говорит:
- Шлюхин ты сын, я показываю тебе, как я уделаю твою гейшу!
И он бросает меня на колени, сгибает меня к полу и собирается сунуть в
меня так, как много раз раньше, но на этот раз он должен меня убивать,
чтобы сделать это, и я кричу:
- Будь проклят ты, и все твое семя, и все твои британские
соотечественники!
Тогда он становится спокойней и стыдный, и я вконец могу выпрямиться и
обмыть несчастного Дика. После они не говорят ни слова вместе, а я, Йоко,
когда Красноволосый слишком близко сзади меня, говорю:
- Если только пробуешь прийти мне в рот, я показываю, какие у меня
крепкие зубы!
Тогда Билл на веранде остается недовольный, но больше никогда никуда в
меня не сует, я даю клятву.
Тогда приходит тот день без дождя, и они двое идут наружу из дома, на
песок, и я делаю еду и слышу их злые голоса. Я иду на лестницу, говоря им
не драться, но у них лицо суровое и без капли крови под кожей, и они
кружат по песку, глядя на другого каждый с ножом в руке, и не слушают
Йоко. Тогда они злобно пытаются убить спутника, и я кричу, а после плачу,
сидя на лестнице, я не хочу видеть это своими глазами и не хочу, чтобы они
умирают, особенно Дик, менее сильный, и в конце Дик мертвый, а Билл
кровавый, потому что нож входит в его живот.
Все время, пока Билл жив, он со мной на песке, и я прошу духов острова
оставить ему жизнь и что теперь уже хватает смертей, чтобы быть в мире с
ними, хоть мы и крепко нарушаем их покой, когда нас выбрасывает сюда. Я
держу Билла на руках все время, пока ночь черна и идет дождь, и в конце он
говорит:
- Несчастная Йоко, которая хорошая для меня, а я всегда такой плохой
для нее. И несчастный мой друг, которого я убиваю в безумии, - как Христос
может забыть мою вину?
А я, Йоко, тихо качаю его голову в руках, и взываю к Христу, и говорю,
что надо забыть его вину, потому что мы люди, далекие от матери, и плохая
только война, но, наверное, дождь слишком сильно шумит, чтобы Христос
слышит, не знаю.
В наступивший день я не могу делать погребение двум моим австралийским
спутникам и кладу их под песок, чтобы защитить их тела, а после я долго
плачу, и думаю об их лицах, и крепко ругаю себя за то, что не даю Биллу
получить от меня удовольствие и оттого он становится злой.
В конце, день после, дождь не такой сильный, и я строю огонь и делаю
мое погребение. В ночи я кончаю, и я холодная и больная. А после я больная
много дней. И иногда я своими глазами вижу Йоширо, или Кендзи, или Нажису,
самого молодого, и прошу прощения, что заставляю их ждать еду, и говорю
что сейчас встаю. А иногда еще я своими глазами вижу на этом острове меня
одну, лежащую в доме и слушающую дождь снаружи, и я боюсь умереть вот так,
в остатках еды и в нечистотах от опорожнения моего живота. Но я не умираю,
а после я знаю что не умираю никогда.

ЙОКО (2)

Так кончается первая часть моей истории на этом острове.
Когда возвращается сухой сезон, я довольна, и хожу по песку, и
раздеваюсь голая, чтобы чувствовать солнце и очистить мое тело в великом
океане. Я беру рыб, и крабов, и раковины для еды, и долблю бамбуки, как
Кимура, чтобы стереть нападения дождя и вернуть питейную воду в дом.
Повсюду много питейной воды, и я мастерю пути воды в маленькую рисовую
плантацию Кимуры и два добрых хранилища воды в парашютах австралийцев.
Так я работаю, чтобы забыть, что я одна уже много дней с текучим
солнцем и криками птиц в джунглях. Иногда я иду в джунгли с автоматом, но
я боюсь снова вызвать недовольство духов шумом и предпочитаю ставить силки
на грызунов. И так я каждый день убираю чистое бунгало, как будто жду
возвращения снаружи моих соотечественников и поздравляю себя за хорошую
работу. А еще я рисую каждого кусочками обгорелого дерева на белой бумаге
- так, как их видит моя память, и все время идиотски плачу, и мои слезы
делают пятна на рисунке. И часто я делаю венки из цветов и иду на край
желтых скал бросать эти венки в великий океан, чтобы почтить всех моих
покойных любовников.
И приходит тот день, который великий океан выбирает, чтобы дать мне
новую судьбу. Я стою на желтых скалах в рубашке Дика, и закрываю глаза, и
склоняю лицо, чтобы вызвать духов, и слышу звуки, которые кружат мне
голову. Тогда я своими глазами вижу предметы, которые двигаются в воде в
сторону берега, но слишком далеко от меня, чтобы знать что. После
небольшого времени я уже внизу скал и вижу, что это двое пловцов, один из
которых более впереди, чем другой, и более умелый для плавания. Тогда я
думаю, что оставляю автомат на веранде дома, и я должна бежать, чтобы
взять его раньше этих чужих, а уже после я смотрю, кто это -
соотечественники или враги.
Так я делаю, и я без гордости говорю, что бегаю быстро, будучи высокой
для японки. К несчастью, от меня до бунгало много шагов, и передний пловец
ближе. Хоть и усталый, он выпрямляется стоя, и я своими глазами вижу, что
на самом деле это женщина запада и она тоже идет к дому. Тогда я думаю
глупо. Я не бегу прямо брать оружие на веранде, а иду в сторону, к границе
джунглей, чтобы не влезть им в глаза. У меня всегда не хватает слов, чтобы
отругать себя за это идиотство. После я бегу еще, но женщина идет со всей
волей, выпрямляясь каждый раз, когда падает на песок, и доходит до
лестницы. Другой пловец - мужчина без сил после плавания, и он
продвигается по песку на коленях и ладонях. И тогда, пока я бегу, глядя
его, та женщина берет автомат и падает сидя в кресло Йоширо, и я вижу, что
оружие потеряно для меня, и бросаю свое тело в высокую траву, чтобы
спрятаться.
Вот как все происходит, и все это умещается в меньше чем две минуты. И
я, Йоко, которая живу на этом острове многие и многие месяцы с моими
соотечественниками, и с австралийцами, и еще совсем одна, в меньше чем две