очереди по пять минут - Лепор-сков и Загуменный... Ты, Коля, не сиди в
офсайде. Всегда ты там пасешься, а нос у тебя долог - он у тебя за линию мяча
сам заходит... Ну, сказано вс". Выиграть должны - кровь из носу! Выиграть
можем!
зашибли. Вы все какие здоровые, а он вон какой...
хихикавших, любопытствующих девиц.
романтическая травка. Сейчас я вас познакомлю с последним рыцарем эпохи...
дверь перед носом Ласмина.
уже заполнены. Оркестр сокращал ожидание. Эхо стадиона множило трубы. На
бетонных призматических башнях полыхали вымпелы.
бетонная дорога. Это был гоночный трек. На виражах бетон был круто поднят.
Поднят и выгнут. Образовалась исполинская ванна - восемьсот метров
укладывалось в ее боргу. Днище ванны прозеленело футбольным полем.
Сочно-зеленое плато было расчерчено белыми известковыми линиями. Поле ждало
битвы.
небо сипело во всю силу цвета. Над стадионом вились легкие самолеты. Молнии
отблесков пробегали через пропеллер. Почти останавливаясь в воздухе, вознесся
над стадионом вертолет-автожир. Он напоминал вентилятор, вставленный в небо.
Как будто без него мало было свежести в этом синем просторе.
батальный колорит.
ожидание. А кто не любит замечательных минут последних усаживаний, споров,
пересадок, советов заблудившимся, передачи программок, наводки биноклей,
далеких узнаваний, кивков и приветов! Можно не быть болельщиком и знатоком, но
нельзя оставаться равнодушным, когда воротам грозит гол, и не разделять
трепета сорока тысяч братских сердец, так как половина стадиона стоит горой за
ту же команду наверняка! Нельзя не любить этих решительных ребят, вышедших
помериться силами в атлетической игре, загорелые лица и полосатые гетры, и
рокот моторов в небе, и ритм оркестра, и зелень, и флаги...
пленка, до этого как бы отделявшая день от официальной части праздника.
Вывалился голос, необъятный, повсеместный, но сдавленный, словно на звук
наложили железный бандаж. Объявили первый номер состязаний. Это была
стометровка. На меловой черте старта четверо преклонили колени.
услышали выстрел. Четверо ринулись вперед, словно это ими выпалили из
пистолета. Победитель, взмыв с разбегу в воздух, порвал и далеко вынес грудью
телеграфный серпантин финиша.
в центре. Пропела сирена. С двух сторон на мяч набросились одиннадцать
человек: желтые и полосато-черные. Это были химики и печатники. Это был
пушбол. Надо было выкатить мяч с поля за черту противника. В мяч упирались.
Его толкали руками, плечами, под него подлезали, на него карабкались, ложились
сверху, с него скатывались. Мяч медленно выпирался вверх, как воздушный шар.
Его награждали тумаками. Он катился на вытянутых руках игроков. Потом - всех
вас давишь! - мяч садился на траву.
казался добродушным слоном, которого донимало беспокойное двухцветное племя.
бывает отверстие для стока воды, на поле имелся люк. И вот из этого люка на
свет вылезали велосипедисты. Они несли свои машины на плечах. Педали
велосипедов беспомощно барахтались в воздухе. Острые лучики спиц вставали над
плечами, как штыки. В это время раздался подземный гул. Он созревал, став
глухим ревом. Все насторожились. И на бетон выехали мотоциклы. Они сделали
несколько неторопливых кругов, разогревая свою горячую кровь. Еще срываясь,
стреляли вдруг невпопад выхлопные трубы. Водители раскачивались взад и вперед,
понукая, разгоняя, махом своего тела наддавая ходу. Они разминали суставы
застоявшихся машин. Но уже бил набатом стартовый колокол, и начиналась гонка.
В этой гонке участвовали мотоциклисты и велосипедисты.
самая выразительная и синтетическая. Закачались колени трех велосипедистов. В
красном трико, похожий на Мефистофеля, вымчал вперед чемпион Союза. Каждого
гонщика поджидал его лидер-мотоциклист. Лидер с ходу брал гонщика под свое
покровительство. На руле мотоцикла мерцало зеркальце. Лидер видел в нем лицо
подзащитного. Приноравливаясь друг к другу, они разворачивали до отказа
пружинную спираль гонки. Мотоцикл гремел впереди. Он разбрасывал вихри в
сторону. Он расщеплял воздух. За ним неслось разреженное пространство. Спина
лидера отбрасывала невидимую полупустотную тень. В бегущей расщелине бешено
качал педали велосипедист. Объявленный вне законов сопротивления воздуха, он
гнал с нечеловеческой быстротой... 50-60- 75 километров в час!
отстать от лидера, не сбиться с разуплот-ненной струи, надо было пройти
двадцать пять километров по кругу. Чемпион - Мефистофель - не торопился. Он
даже отстал от других. Он шел, вплотную припав к лидеру, колесо в колесо.
делили в таких же примерно пропорциях, как певец и аккомпаниатор на концерте.
На виражах эта человекомоторная пара взлетала на высоту двухэтажного дома, на
самый верх бетонного борта ванны. Машины наклонялись. Они неслись плашмя, лежа
в воздухе. Только центробежная сила спасала их от падения и гибели. В сорок
секунд они покрыли восьмисотметровый круг. Мотор рвался. Красные колени
работали, как поршни, с дьявольской бесперебойной машинной частотой. Через
каждые сорок секунд проносились они в громе мотора и страшном урагане мышц. И
человек у финишного столба, ловя этот промельк, подносил к их мгновенным
взорам щиты с убывающими цифрами: 9... 8... 7... кругов оставалось промчаться.
Красный гонщик развивал теперь гонку неумолимо и настойчиво, как логический
ход. Он обошел одного из соперников, рано выдохшегося, и подбирался к
переднему. 5... 4!.. Теперь оба соперника шли почти вровень, выкладывая уже
все наличные силы. Но у красного запас был израсходован несравненно меньше. Он
крикнул что-то лидеру, подмигнул ему в зеркальце. Он настиг соперника на
сумасшедшем разгоне, взлетел к самому краю отвесного борта, ринулся вниз, и
они стали уходить - мотоциклист и гонщик - уходить, уходить, непостижимо
срастив свои машины. Однако соперник прибавил ходу. Он неотступно следовал за
красным, готовый каждую секунду вырваться вперед.
("Газуй! Вперед!") Стадион вопил. ("Жми! Жми!")
выбившегося из сил гонщика. Но тот не дотянулся. Его снесло вбок. И тотчас
воздух, сомкнувшись, ударил гонщика в грудь, взял за плечи, откинул далеко
назад. И все увидели, как беспомощен и жалок тот, покинутый машиной. Красный
был недосягаем. Когда мотор устало стих, стало слышно, как приветствуют пару
победителей. Они медленно проезжали вдоль трибун.
последние пустоты на склонах бетонного котлована. Излишки расположились на
треке, выплеснулись на виражи. Чудовищный людской массив объял зеленое поле.
Глохли звуки оркестра. Лишь отдельные трубы-выскочки, словив акустическую
удачу, иногда пронзали гул.
бетона. Добела накален был июльский день. Сверкала белизной на солнце вся
отлогость котлована. Жарко - и почти все пришли в белом.
ним шагали четыре помощника, четыре флагмана-лайнсмена - судьи на черте.
Генеральный матч Спартакиады профсоюзов судил старшина судейской коллегии
Севастьян Севастьяныч Буровой. Седой бод-ряга! Публика приветствовала его
появление. Севастьяныча уважали. Его авторитет одинаково признавался как на
поле, так и на трибунах. Это был старый замоскворецкий клубмен, один из
зачинателей российского футбола. Когда-то он сам ("0-го-го-го!") игрывал в
известной "Стрекозе", как фамильярно называли "СКЗ" - спортивный клуб
Замоскворечья. Потом он планировал, администрировал, строил пролетарские
стадионы, организовывал и вел заводские кружки. Он был тонким знатоком игры,
но терпеть не мог выступать на всяких диспутах с глубокомысленными темами
вроде: "Бегать ли судье по полю или стоять?", "Нужно ли держать свисток во рту
все время?.." Матерые чемпионы вроде Цветочкина недолюбливали его. Он не давал
запрофессионаливаться, зачемпиоииваться. Он знал все повадки и уловки
мастаков. Ни один офсайд не ускользал от него: ни подножка, ни коробочка, ни
рубчик, никакой потайной номер не мог пройти в его судейство. Он не суетился,
но поспевал распутывать все узлы состязаний. Он свистел редко, скупо, но
безошибочно. К черту гнал он с поля ковал и костоломов, как он называл грубых
футболистов. Однако Севастьяныч не был сторонником вегетарианской игры.
Семенова Мария
Акунин Борис
Дальский Алекс
Андреев Николай
Акунин Борис
Прозоров Александр