с которыми ты по ночам бражничаешь.
Передонов думал, что письмо украли его враги, всего скорее Володин.
Теперь Володин держит письмо, а потом заберет в свои когти и все бумаги, и
назначение и поедет в инспекторы, а Передонов останется здесь горьким
босяком.
Передонов решил защищаться. Он каждый день составлял по доносу на своих
врагов: Вершину, Рутиловых, Володина, сослуживцев, которые, казалось ему,
метили на то же самое место. По вечерам он относил эти доносы к Рубовскому.
Жандармский офицер жил на видном месте, на площади, близ гимназии. Из
окон своих многие примечали, как Передонов входил к жандармскому через
ворота. А Передонов думал - никому невдомек. Ведь он же недаром носит доносы
по вечерам и с черного хода, через кухню. Бумагу он держал под полою. Сразу
было заметно, что он держит что-то. Если приходилось вынуть руку,
поздороваться, он прихватывал бумагу под пальто левою рукою и думал, что
никто не может догадаться. Встречные если спрашивали его, куда идет, он им
лгал весьма неискусно, но сам был доволен своими неловкими выдумками.
Рубовскому он объяснял:
- Все - предатели. Прикидываются друзьями, хотят вернее обмануть. А
того и не думают, что я обо всех их знаю такого, что им и в Сибири места
мало.
Рубовский слушал его молча. Первый донос, явно нелепый, он переслал
директору; так делал и с некоторыми другими. Иные оставлял, на случай чего.
Директор написал попечителю, что Передонов обнаруживает явные признаки
душевного угнетения.
Дома Передонов постоянно слышал шорохи, непрерывные, докучливые,
насмешливые. Он тоскливо говорил Варваре:
- Кто-то там на цыпочках ходит, соглядатаи везде у нас толкутся. Ты,
Варька, меня не бережешь.
Варвара не понимала, что значит бред Передонова. То издевалась, то
трусила. Говорила злобно и трусливо:
- С пьяных глаз нивесть что мерещится.
Дверь в переднюю казалась Передонову особенно подозрительною. Она не
затворялась плотно. Щель между ее половинами намекала на что-то, таящееся
вне. Не валет ли там подсматривает? Чей-то глаз сверкал, злой и острый.
Кот следил повсюду за Передоновым широкозелеными глазами. Иногда он
подмигивал, иногда страшно мяукал. Видно было сразу, что он хочет подловить
в чем-то Передонова, да только не может и потому злится. Передонов
отплевывался от него, но кот не отставал.
Недотыкомка бегала под стульями и по углам и повизгивала. Она была
грязная, вонючая, противная, страшная. Уже ясно было, что она враждебна
Передонову и прикатилась именно для него, а что раньше никогда и нигде не
было ее. Сделали ее - и наговорили. И вот живет она, ему на страх и на
погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется: то по
полу катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою,
собачкою, столбом пыли на улице, и везде ползет и бежит за Передоновым, -
измаяла, истомила его зыбкою своею пляскою. Хоть бы кто-нибудь избавил,
словом каким или ударом наотмашь. Да нет здесь друзей, никто не придет
спасать, надо самому исхитриться, пока не погубила его ехидная.
x x x
Передонов придумал средство: намазал весь пол клеем, чтобы недотыкомка
прилипла. Прилипали подошвы у сапог да подолы у Варвариных платьев, а
недотыкомка каталась свободно и визгливо хохотала. Варвара злобно ругалась.
Над Передоновым неотступно господствовали навязчивые представления о
преследовании и ужасали его. Он все более погружался в мир диких грез. Это
отразилось и на его лице: оно стало неподвижною маскою ужаса.
Уже по вечерам нынче Передонов не ходил играть на биллиарде. После
обеда он запирался в спальне, дверь загромождал вещами, - стул на стол, -
старательно заграждался крестами и чураньем и садился писать доносы на всех,
кого только вспомнит. Писал доносы не только на людей, но и на карточных
дам. Напишет - и сейчас несет жандармскому офицеру. И так проводил он каждый
вечер.
Везде перед глазами у Передонова ходили карточные фигуры, как живые -
короли, крали, хлапы. Ходили даже мелкие карты. Это - люди со светлыми
пуговицами: гимназисты, городовые. Туз - толстый, с выпяченным пузом, почти
одно только пузо. Иногда карты обращались в людей знакомых. Смешивались
живые люди и эти странные оборотни.
Передонов был уверен, что за дверью стоит и ждет валет и что у валета
есть какая-то сила и власть, вроде как у городового: может куда-то отвести,
в какой-то страшный участок. А под столом сидит недотыкомка. И Передонов
боялся заглянуть под стол или за дверь.
Вертлявые мальчишки-восьмерки дразнили Передонова, - это были
оборотни-гимназисты. Они поднимали ноги странным, неживым движением, как
ножки у циркуля, но только ноги у них были косматые, с копытцами. Вместо
хвостов у них росли розги, мальчишки помахивали ими со свистом и сами
взвизгивали при каждом взмахе. Недотыкомка из-под стола хрюкала, смеючись на
забавы этих восьмерок. Передонов со злобою думал, что к какому-нибудь
начальнику недотыкомка не посмела бы забраться. "Не пустят, небось, -
завистливо думал он, - лакеи швабрами заколошматят".
Наконец Передонов не вытерпел ее злобного, нахально-визгливого смеха.
Он принес из кухни топор и разрубил стол, под которым недотыкомка пряталась.
Недотыкомка пискнула жалобно и злобно, метнулась из-под стола и укатилась.
Передонов дрогнул. "Укусит", - подумал он, завизжал от ужаса и присел. Но
недотыкомка скрылась мирно. Не надолго. . .
Иногда Передонов брал карты и со свирепым лицом раскалывал перочинным
ножиком головы карточным фигурам. Особенно дамам. Режучи королей, он
озирался, чтобы не увидели и не обвинили в политическом преступлении. Но и
такие расправы помогали не надолго. Приходили гости, покупались карты, и в
новые карты вселялись опять злые соглядатаи.
Уже Передонов начал считать себя тайным преступником. Он вообразил, что
еще со студенческих лет состоит под полицейским надзором. Потому-то,
соображал он, за ним и следят. Это и ужасало, и надмевало его.
Ветер шевелил обои. Они шуршали тихим, зловещим шелестом, и легкие
полутени скользили по их пестрым узорам. "Соглядатай прячется там, за этими
обоями", - думал Передонов. "Злые люди! - думал он, тоскуя, - недаром они
наложили обои на стену так неровно, так плохо, что за них мог влезть и
прятаться злодей, изворотливый, плоский и терпеливый. Ведь были и раньше
такие примеры".
Смутные воспоминания шевельнулись в его голове. Кто-то прятался за
обоями, кого-то закололи не то кинжалом, не то шилом. Передонов купил шило.
И когда он вернулся домой, обои шевельнулись неровно и тревожно, -
соглядатай чуял опасность и хотел бы, может быть, проползти куда-нибудь
подальше. Мрак метнулся, прыгнул на потолок и оттуда угрожал и кривлялся.
Злоба закипела в Передонове. Он стремительно ударил шилом в обои.
Содрогание пробежало по стене. Передонов, торжествуя, завыл и принялся
плясать, потрясая шилом. Вошла Варвара.
- Что ты пляшешь один, Ардальон Борисыч? - спросила она, ухмыляясь, как
всегда, тупо и нахально.
- Клопа убил, - угрюмо объяснил Передонов.
Глаза его сверкали диким торжеством. Одно только было нехорошо: скверно
пахло. Гнил и вонял за обоями заколотый соглядатай. Ужас и торжество
сотрясали Передонова: убил врага! Ожесточилось сердце его до конца в этом
убийстве. Несовершенное убийство, - но для Передонова оно было что убийство
совершенное. Безумный ужас в нем выковал готовность к преступлению, и
несознаваемое, темное, таящееся в низших областях душевной жизни
представление будущего убийства, томительный зуд к убийству, состояние
первобытной озлобленности угнетали его порочную волю. Еще скованное, - много
поколений легло на древнего Каина, - оно находило себе удовлетворение и в
том, что он ломал и портил вещи, рубил топором, резал ножом, срубал деревья
в саду, чтобы не выглядывал из-за них соглядатай. И в разрушении вещей
веселился древний демон, дух довременного смешения, дряхлый хаос, между тем
как дикие глаза безумного человека отражали ужас, подобный ужасам
предсмертных чудовищных мук.
И все те же и те же иллюзии повторялись и мучили его. Варвара, тешась
над Передоновым, иногда подкрадывалась к дверям той горницы, где сидел
Передонов, и оттуда говорила чужими голосами. Он ужасался, подходил
тихонько, чтобы поймать врага, - и находил Варвару.
- С кем ты тут шушукалась? - тоскливо спрашивал он.
Варвара ухмылялась и отвечала:
- Да тебе, Ардальон Борисыч, кажется.
- Не все же кажется,- тоскливо бормотал Передонов, - есть же и правда
на свете.
Да, ведь и Передонов стремился к истине, по общему закону всякой
сознательной жизни, и
это стремление томило его. Он и сам не сознавал, что тоже, как и все
люди, стремится к истине, и потому смутно было его беспокойство. Он не мог
найти для себя истины и запутался, и погибал.
Уже и знакомые стали дразнить Передонова обманом. С обычною в нашем
городе грубостью к слабым говорили об этом обмане при нем. Преполовенская с
лукавою усмешечкою спрашивала:
- Что же это вы, Ардальон Борисыч, все еще на ваше инспекторское место
не едете?
Варвара за него отвечала Преполовенской со сдержанною злобою:
- Вот получим бумагу и поедем. На Передонова эти вопросы нагоняли
тоску. "Как же я могу жить, если мне не дают места?" - думал он.
Он замышлял все новые планы защиты от врагов. Украл из кухни топор и
припрятал его под кроватью. Купил шведский нож и всегда носил его с собою в
Эриксон Стивен
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия