дом через незавешенные окна кухни, в теплом свете увидел головы мистера и
миссис Ливерс. Таким уютом повеяло. А впереди дорога меж сосен
черным-черна.
фонарика, что стремительно исчезал во мраке, укрывавшем землю. И
медленно-медленно пошла к дому. Над лесом катил Орион, позади едва видный
мелькал его пес. Весь мир вокруг был полон тьмы и тишины, лишь слышалось,
как в стойлах дышит скот. Мириам истово помолилась - пусть сегодня ночью с
Полом ничего не случится. Часто, расставшись с ним, она не спала,
тревожилась, не зная, добрался ли он домой в целости и сохранности.
приходилось пускать машину своим ходом. Приятно было, когда велосипед
катится со второго, более крутого склона, "Давай-давай!" - сказал он. Это
было небезопасно, ведь во тьме у подножья холма крутой поворот, да еще
пивные фургоны с пьяными, уснувшими возчиками. Казалось, велосипед падает
под ним, и любо ему было. Безрассудством мужчина мстит своей женщине.
Чувствует, что его не ценят, вот и рискует погубить себя, лишь бы вконец
ее обездолить.
казалось, скачут, будто кузнечики. Потом начался длинный подъем к дому.
одна и, как всегда, читала.
достаточно. Она придет.
башмаки и пошел спать.
Обрадовался, увидев их еще издали. Домой они пришли около четырех. Всюду
было по-воскресному чисто и чинно. Миссис Морел сидела в черном платье и
черном фартуке. Она поднялась навстречу гостям. Эдгара приняла радушно, а
с Мириам была холодна и недружелюбна. Но Полу показалось, что в коричневом
кашемировом платье девушка выглядит очень мило.
свои услуги, но побоялась. Пол, можно сказать, гордился своим домом.
Считал, что у дома теперь есть свое лицо. Стулья всего лишь деревянные и
диван старый. Зато каминный коврик и подушки уютные; на стенах эстампы в
хорошем вкусе; все просто, без затей, и много книг. Никогда он нисколько
не стыдился своего дома, а Мириам - своего, потому что оба были такие, как
надо, и теплые. И потом он гордился накрытым столом: чашки прелестные,
скатерть тонкая. Не важно, что ложки не серебряные, а рукоятки ножей не
костяные, все выглядит так мило. Пока дети подрастали, миссис Морел
искусно вела скромное хозяйство, так что тут не было ничего лишнего и
неуместного.
уверенно. Но миссис Морел держалась неприветливо и скоро обратилась к
Эдгару.
миссис Морел. Сам Морел в церковь не ходил, предпочитал пивную. Миссис
Морел, маленькая предводительница, садилась во главе их семейного
огороженного места, Пол - с другого конца, и поначалу Мириам - рядом с
ним. Тогда храм становился родным домом. Он был красивый, с темными
скамьями, с тонкими изящными колоннами, и всюду цветы. С детства Пол видел
здесь тех же людей на тех же местах. Так сладко и утешительно было полтора
часа сидеть рядом с Мириам и вблизи матери, соединяя две свои любви чарами
храма. И ему становилось тепло, и душа наполнялась вместе счастьем и
верой. Потом он шел с Мириам домой, а миссис Морел проводила остаток
вечера со своей старой приятельницей, миссис Берне. И как же обострены
были все чувства Пола во время этих вечерних прогулок с Эдгаром и Мириам.
Проходя вечером мимо шахт, подле ламповой, подле высоких копров и верениц
вагонеток, мимо неспешно, точно тени крутящихся крыльев ветряной мельницы,
он неизменно испытывал острое, почти нестерпимое ощущение, что Мириам
рядом.
для своего семейства. Оно находилось под маленькими хорами, напротив
скамьи Морелов. Когда Пол с матерью приходили в церковь, скамья Ливерсов
неизменно пустовала. Пол пугался, а вдруг Мириам не придет - от них сюда
такая даль, и воскресенья нередко выдаются дождливые. Но часто она
появлялась, совсем уже поздно, шла большими шагами, опустив голову, лицо
скрыто полями темно-зеленой бархатной шляпы. Она садилась напротив, и лицо
ее всегда оставалось в тени. Но, увидав ее там. Пол с необычайной остротой
ощущал, будто сама душа его затрепыхалась в груди. Это было не то
волнение, счастье, гордость, что наполняли его, когда он сопровождал мать;
но чувство еще поразительней, какое-то нечеловеческое, доведенное болью до
такого напряжения, будто он стремится к чему-то недостижимому.
один год, Мириам - двадцать. Она начала страшиться весны: такой он
становился необузданный и без конца ее обижал. Всю дорогу он безжалостно
сокрушал ее верования. Эдгар же этим наслаждался. По натуре он был
достаточно бесстрастен и настроен критически. А Мириам страдала, ей было
невыносимо больно, когда тот, кого она любила, своим острым, как нож, умом
подвергал сомнению веру, в которой она жила, которой руководствовалась,
которая была самой ее сутью. Но Пол ее не щадил. Он был безжалостен. И
если они оказывались одни, становился еще свирепей, словно готов был
погубить ее душу. Он до тех пор обескровливал ее верования, пока она едва
не теряла сознание.
восклицала в сердце своем миссис Морел, когда Пол уходил. - Она не как все
женщины, она даже мою долю в нем не может мне оставить. Хочет его
поглотить. Хочет заставить его раскрыться, чтоб поглотить целиком, чтоб
ничего от него не осталось, даже для него самого. Он никогда не будет
независимым мужчиной, она его поглотит". Так мать сидела, и бунтовала, и
горько размышляла.
Он несся как одержимый, сжав кулаки, кусая губы. С ходу остановится у
изгороди, на несколько минут замрет. И окажется лицом к лицу с огромным
провалом тьмы, а на черных склонах светятся крохотные огоньки, а в самом
низу, у подножья ночи, неровный отсвет шахты. Таинственно все и грозно.
Почему он так истерзан, совсем сбит с толку, не в силах двинуться с места?
Почему там, дома, страдает мать? Он знал, она страдает отчаянно. Но почему
она должна страдать? И почему при мысли о матери он ненавидит Мириам и так
безжалостен к ней? Если Мириам причина страданий его матери, значит, он
возненавидит Мириам - а ненавидеть ее ему так легко. Почему она сделала
его неуверенным в себе, нестойким, каким-то неопределенным, будто у него
нет прочной защитной оболочки, которая помешала бы ночи и пространству
вломиться в него? Как ненавистна ему Мириам! А следом - какой прилив
нежности и смирения!
лице и ничего не скажет. Но он должен, должен был заставить ее с ним
заговорить. И тогда она рассердится - зачем ходил с Мириам в такую даль.
полюбить, поверь. Старалась опять и опять, но не могу... не могу я!
безжалостен. И решил держаться подальше от Мириам. Потом наступали часы,
когда он знал, она его ждет. Мать видела, что он не находит себе места.
Все валилось у него из рук. Будто какая-то сила притягивала его душу к
Ивовой ферме. И тогда, ни слова не сказав, он надевал шапку и уходил. И
мать знала, он от нее ушел. Он же, едва оказавшись на знакомой дороге,
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей