теперь будет капать с деревьев, и нам придется пить кофе на террасе.
Открой-ка окно, Тильда!
барабанило, журчало и пенилось. Снова поднялся ветер и, весело налетая на
плотную дождевую завесу, стал рвать ее, швырять из стороны в сторону. С
каждым мгновением становилось прохладнее.
ландшафтную так стремительно, что Ида Юнгман поспешила осадить ее
укоризненным возгласом:
ее двигались... но с них не срывалось ни единого звука.
господи, беда, беда!..
наверно, хороший фарфор! Ну знаешь, мама, и прислуга же у тебя!..
им башмаки подать, а господин консул сидят в кресле, слова сказать не
могут, только глядят на меня. Верно, плохо им совсем, господин консул
желтый весь...
бросилась вон из комнаты.
столовую, оттуда в спальню.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
Садись, пожалуйста!
племяннице, тоже присутствовавшей здесь, в большой столовой. Ему было
теперь около пятидесяти пяти лет, и в последнее время он помимо маленьких
усиков стал носить еще изящно закругленные, но уже совсем седые
бакенбарды, оставлявшие открытым подбородок. Большую розовую плешь консула
прикрывало несколько тщательно заглаженных жидких прядей. На рукаве его
элегантного сюртука была нашита широкая траурная повязка.
будет особенно интересно. Одним словом, наш участок у Городских ворот
продан... Кому? Даже не одному человеку, а двоим сразу. Его разгородят
забором, дом будет снесен, справа выстроит себе конуру почтенный
коммерсант Бентьен, а слева не менее почтенный - Зеренсен... Что ж, бог в
помощь!
взор к потолку. - Дедушкин участок! Что ж от него останется? Вся прелесть
заключалась в его обширности, может быть излишней, но зато как там все
было аристократично! Огромный сад, до самой Травы... и дом в глубине... и
каштановая аллея... Так, значит, теперь все это разделят? Бентьен будет
стоять у одной двери с трубкой в зубах, а Зеренсен у другой... Что ж, и я
скажу: бог в помощь, дядя Юстус! Нет уж теперь в людях того
аристократизма! Никто не нуждается в большом участке! Хорошо, что дедушка
до этого не дожил...
несмотря на все свое негодование, не решилась прибегнуть к более
энергичным выражениям. Разговор этот происходил в день вскрытия завещания
- через две недели после кончины консула, вечером, в половине шестого.
Консульша Будденброк попросила брата к себе на Менгштрассе для того, чтобы
он вместе с Томасом и г-ном Маркусом, управляющим, ознакомился с
завещанием покойного и с его имущественными распоряжениями. Тони объявила,
что она тоже примет участие в семейном совете. "Это моя прямая обязанность
по отношению к родным и фирме", - пояснила она и действительно
позаботилась придать этой встрече особо торжественный характер. Она
затянула шторы на окнах и вдобавок к двум парафиновым лампам, горевшим на
раздвинутом, покрытом зеленым сукном обеденном столе, зажгла все свечи в
больших позолоченных канделябрах. Кроме того, она выложила на стол целую
груду бумаги и отточенных карандашей, хотя никто толком не знал, кому и
для чего это собственно нужно.
может быть, больше всех ранила смерть консула, который был так душевно
близок ей последнее время, хотя она еще сегодня, думая о нем, дважды
принималась горько рыдать, - предвиденье этого семейного совета, этой
серьезной и важной беседы, в которой она надеялась достойно соучаствовать,
заставило порозоветь ее хорошенькое личико, взор ее оживился, движения
стали энергичными и величавыми. Консульша, утомленная всем пережитым -
испугом, душевной болью, нескончаемыми траурными формальностями и
погребальной церемонией, - выглядела вконец измученной. Лицо ее казалось
еще бледнее от черных лент чепца, светло-голубые глаза смотрели устало. Но
в заботливо расчесанных рыжеватых волосах по-прежнему не было ни единой
серебряной нити. Продолжал ли то действовать чудотворный парижский настой,
или на смену ему уже пришел парик - об этом знала только мамзель Юнгман,
но она не выдала бы тайны консульши даже родным ее дочерям.
Маркус. Белые боги горделиво взирали на них с небесно-голубых шпалер.
тебя... Словом, речь идет о нашей меньшой, о Кларе. Покойный Жан
предоставил мне выбор опекуна, в котором девочка будет нуждаться еще в
течение трех лет... Я знаю, ты не любишь лишних хлопот, у тебя и так много
обязательств по отношению к жене, к сыновьям...
должникам нашим", - гласит Писание. Подумай об отце небесном.
слышать разве что из уст покойного консула.
обременит тебя. Поэтому я решилась просить...
позовешь ли ты сюда мою подопечную? Славная девочка, пожалуй, только
слишком серьезная...
меланхолические и скованные. После смерти отца она большую часть времени
проводила в молитвах, почти не выходя из своей комнаты. Взгляд ее темных
глаз был неподвижен; казалось, она окаменела в скорби и страхе божием.
склонился, пожимая руку племяннице; он сказал ей несколько пристойных
случаю слов, и она опять удалилась, после того как консульша запечатлела
поцелуй на ее неподвижных устах.
он себя чувствует в Висмаре? (*31)
плечами. - Хочу думать, что он нашел свое место в жизни. Он славный малый,
Бетси, и весьма добропорядочный, но... после того как ему дважды не
повезло с экзаменами, это был, пожалуй, наилучший исход... Юриспруденция
как-то не пришлась ему по душе, а в почтовом ведомстве у него вполне
респектабельная должность. Скажи-ка, Бетси: говорят, твой Христиан
возвращается?
Хотя я написала ему на следующий же день после смерти Жана, но он еще не
скоро получит письмо, а путешествие на корабле займет добрых два месяца.
Но он должен приехать, Юстус, я так этого хочу. Правда, Том говорит, что
Жан был бы против того, чтобы он оставил свое место в Вальпараисо... Но,
подумай сам, скоро восемь лет, как я его не видела! И это при теперешнем
моем положении! О, я хочу, чтобы в такое тяжелое время все дети были при
мне... Это вполне естественно для матери...
слезы у нее на глазах.
Христиану и служить, как не в деле своего отца, у Тома? Он может остаться
здесь и работать... Ах, я все время дрожала, что тамошний климат будет для
него губителен.
Фридрих Вильгельм Маркус, старый управляющий покойного консула, человек
очень высокого роста, был одет в коричневый сюртук с траурной повязкой на
рукаве. Он говорил тихим голосом, с запинками, будто обдумывая каждое
слово, и при этом либо медленно пропускал между указательным и третьим
пальцем левой руки свои рыжеватые взъерошенные усы, почти закрывавшие его
губы, либо непрерывно потирал руки. В разговоре он неуклонно отводил свои
круглые карие глаза от собеседника и производил впечатление человека
рассеянного и непонятливого, тогда как на самом деле пытливо вслушивался в
каждое слово.