Чтение 47–й страницы книги ~Жюльетта~

попросить вас еще об одном одолжении: та женщина, приятельница Любена, что
предала меня, - она не на шутку меня разгневала, и я жажду мести. Эту тварь
надо наказать. Вы сможете это устроить и как можно скорее?
- Дай мне ее имя и адрес, и завтра же мы засадим ее за решетку. Там она
и останется на всю жизнь. Между тем мы подъехали к дому Нуарсея.
- А вот и наша Жюльетта, - так Нуарсей сказал своей жене, которая
хранила холодный и сдержанный вид. - Она снова с нами, живая и невредимая.
Это прелестное создание оказалось жертвой клеветы, она самая прекрасная
девушка в мире, и я убедительно прошу вас, мадам, по-прежнему оказывать ей
почтение, какого она, по ряду известных вам причин, вправе от вас ожидать. -
"Великий Боже!" - подумала я, заново обосновавшись в своих роскошных
апартаментах, и еще раз мысленно обозрела блестящее положение, которое меня
ожидало, и, оценив в уме богатства, коими мне предстояло владеть, ахнула от
восторга.
Передо мной открывалась сказочная картина! Фортуна, Провидение, Судьба,
Бог, Универсальная Идея - кто бы вы ни были, какое бы имя ни носили, - если
вы таким способом наказываете человека, который посвятил себя пороку, то как
можно отказаться от этого пути? Итак, решено - выбор сделан. А вы,
восхитительные страсти, которые идиоты осмеливаются называть преступными,
отныне вы будете моими богами, единственными моими божествами, единственными
жизненными принципами и моим кодексом чести! Пока я дышу, пока бьется мое
сердце, я буду идти за вами. Мои служанки приготовили мне ванну. Я провела в
ней два часа, еще два - за туалетом и, свежая, как утренняя роза, явилась на
ужин к министру. И мне сказали, что я выгляжу прекраснее, чем солнце, чей
свет на два дня украла у меня кучка презренных и жалких негодяев.

КНИГА ВТОРАЯ

Господин де Сен-Фон, пятидесятилетний вельможа, в высшей степени
одаренный живым остроумием, интеллектом и двуличием, был по характеру
чрезвычайно коварный, жестокий и бесконечно тщеславный человек. Помимо всего
прочего он обладал непревзойденным искусством грабить Францию и раздавать
налево и направо предписания об аресте, которые очень выгодно продавал и
которыми часто пользовался сам, подчиняясь велениям своей неуемной фантазии.
В ту пору более двадцати тысяч человек обоего пола и разного возраста по его
воле томились в тюрьмах, которыми было нашпиговано королевство. "Среди этих
двадцати тысяч душ, - однажды признался он мне с небрежной улыбкой на губах,
- нет ни одного виновного". Когда мы подъезжали к его дому, Нуарсей
предупредил меня, что на ужине у министра будет еще один человек - господин
Дальбер, верховный судья парижского парламента.
- Ты должна, - прибавил он, - проявить максимальное почтение к этому
господину, потому что именно он решил твою судьбу не далее, как двенадцать
часов тому назад, и спас тебе жизнь. Я просил Сен-Фона пригласить его
сегодня, чтобы ты имела возможность отблагодарить своего избавителя.
Не считая мадам де Нуарсей и меня, сераль троих мужчин составляли еще
четыре очаровательных девушки. Все они, как того требовал Дальбер, были
девственницы. Самую юную звали Аглая это была тринадцатилетняя
золотоволосая прелестница. За нею следовала Лолотта, красивая и румяная, как
Флора, - в самом деле, я редко встречала такое жизнерадостное и цветущее
создание ей едва исполнилось пятнадцать. Анриегте было шестнадцать, и она
сочетала в себе больше прелестей, нежели те, кого изобразил художник под
именем Трех Граций. Самой старшей была семнадцатилетняя Линдана -
великолепного сложения, с чудесными глазами, от взгляда которых сладко
замирало сердце.
Кроме них, в распоряжении троих распутников были шестеро юношей от
пятнадцати до двадцати лет они прислуживали за столом обнаженными, и волосы
их были зачесаны на женский манер. Иными словами, каждый либертен имел
четыре предмета для утоления своей похоти: двух женщин и двух мужчин.
Впрочем, никого из этих бессловесных существ еще не было, когда Нуарсей ввел
меня в салон и представил Дальберу и Сен-Фону. Они поцеловали меня и,
любезно поболтав со мной четверть часа, объявили в один голос, что рады
иметь в своем обществе столь прелестную и приятную в беседе даму.
- Это юное существо, - торжественно произнес Нуарсей, поглаживая мою
голову, - желает засвидетельствовать свое безусловное послушание и
безграничную благодарность тем, кто спас ей жизнь.
- Да, было бы очень жаль, если бы она ее лишилась, - заметил Дальбер. -
Недаром Фемида носит на глазах повязку, и вы согласитесь со мной, что нашим
судьям также не мешает прикрыть свои глаза, когда они решают судьбу столь
обольстительного создания.
- Я обещал ей пожизненную и самую полную безнаказанность, - вставил
Сен-Фон. - Она вольна делать все, что пожелает, ничего и никого не опасаясь.
Независимо от тяжести проступка она будет находиться под моей личной
защитой, и я поклялся жестоко отплатить тому, кто осмелится испортить ее
удовольствие или хотя бы помешать ему.
- Если позволите, я тоже дам такую же клятву, - ласково улыбнулся мне
Дальбер. - Более того, завтра же она получит от королевского судьи документ,
заранее отменяющий любое судебное преследование, которое может быть
возбуждено против нее в нашем королевстве, потому что я никак не представляю
ее в роли обвиняемой. Однако, Сен-Фон, у меня еще более смелые замыслы. До
сих пор мы занимались тем, что закрывали на преступления глаза, но не
кажется ли вам, что давно пора поощрять их, вдохновлять на них? Я бы хотел,
чтобы вы установили вознаграждение для Жюльетты за злодеяния, которые,
надеюсь, она готова совершать: что-то вроде пенсии, скажем, от двух до
двадцати тысяч франков в зависимости от серьезности поступка.
- Я думаю, Жюльетта, - улыбнулся мне Нуарсей, - ты только что получила
самые надежные на свете гарантии, поэтому можешь дать волю всем своим
страстям с непременным условием, что мы будем о них знать. Должен признать,
господа, - продолжал мой любовник, прежде чем я успела ответить, - что вы
употребляете на благие дела власть, данную вам законами и монархом нашей
благословенной страны.
- Да, мы делаем все, что в наших силах, - скромно отозвался Сен-Фон. -
Тем более, что стараемся только для себя. Наш долг состоит в том, чтобы
сохранять и преумножать благосостояние подданных короля так разве не
выполняем мы его, заботясь о самих себе и об этой неотразимой девочке?
- Позвольте мне добавить, - вставил Дальбер. - Когда мы получали свою
власть, нам не было сказано, что мы обязаны заботиться о том или ином
конкретном человеке - нам просто поручили содействовать общему счастью. Но
сделать всех людей одинаково счастливыми никак невозможно, поэтому мы
полагаем, что честно выполняем свой долг уже тем, что помогаем некоторым
избранным.
- Однако, - продолжал Нуарсей эту тему с единственной целью дать своим
друзьям возможность блеснуть остроумием, - укрывая от правосудия виновного и
наказывая невинного, вы приносите обществу скорее зло, нежели добро.
- Абсолютно не согласен с вами, - возразил Сен-Фон. - Напротив, зло
делает счастливыми гораздо больше людей, чем добро, следовательно, я намного
лучше служу общественному благу, защищая порочного человека, нежели
вознаграждая добродетельного.
- Фу! Подобные аргументы уместны разве что в устах подлецов и
негодяев...
- Дорогой мой, - вмешался Дальбер, - ведь это ваши собственные
аргументы, и вам не к лицу оспаривать их.
- Сдаюсь, сдаюсь - улыбнулся Нуарсей, разводя руками. - Ну а теперь,
после столь веселой беседы, можно и заняться делом. Вы не хотели бы немного
развлечься с Жюльеттой, пока не подойдут остальные?
- Нет, - ответил Дальбер. - Я не сторонник уединенных утех. В подобных
делах мне совершенно необходимы помощники, так что я уж лучше потерплю и
дождусь, пока соберется вся компания.
- Что до меня, - откликнулся Сен-Фон, - я с удовольствием приму
предложение Нуарсея. Пойдемте со мной, Жюльетта, мы скоро вернемся.
Он завел меня в будуар, закрыл дверь и попросил раздеться. Пока я
снимала с себя одежду, он принялся рассуждать:
- Я слышал, что вы очень податливы и послушны. У меня несколько
странные желания - не отрицаю этого, - но вы же умница. Я оказал вам
неоценимую услугу, я могу сделать еще больше: вы порочны и мстительны, и это
очень хорошо. - Он протянул мне шесть lettre de cachet {Королевский указ о
заточении без суда и следствия.}, в которые оставалось лишь вписать имена
людей, которых я пожелаю отправить за решетку на любой неопределенный срок.
- Считайте, что это ваши игрушки, и можете с ними позабавиться а вот этот
бриллиант стоимостью около тысячи луидоров будет платой за удовольствие,
которое вы мне доставили сегодняшним с вами знакомством. Что? Нет, нет,
дорогая, оставьте его себе - он ваш, к тому же он ничего мне не стоил.
Деньги на покупку этой вещицы взяты из государственной казны, а не из моего
кармана.
- О, Господи, ваша щедрость смущает меня...
- Она будет еще больше. Я хотел бы видеть вас в своем доме. Мне нужна
женщина, которая ни перед чем не остановится. Время от времени я даю обеды,
и вы мне кажетесь идеальным человеком, который сумеет управляться с ядом.
- Боже мой, вы хотите кого-то отравить?
- Иногда другого выхода, не остается. Видите ли, под ногами у нас
мешается так много народу... Ага, вы хотите спросить насчет совести? Ну,
разумеется, об этом и речи быть не может. Это всего лишь вопрос техники.
Надеюсь, вы ничего не имеете против яда?
- Ничего, - ответила я. - В принципе ничего. Могу поклясться, что меня
не испугает ни одно мыслимое преступление, что все, которые я до сих пор
совершала, доставляли мне невероятные наслаждения. Правда, я никогда не
пользовалась ядом. Но если вы дадите мне такую возможность...
- О, божественная, - пробормотал Сен-Фон. - Подойди, поцелуй меня,
Жюльетта. Значит, ты согласна? Отлично. Я еще раз даю тебе слово чести:
действуй и не опасайся никакого наказания. Делай все, что тебе покажется