Чтение 47–й страницы книги ~В окопах Сталинграда~

потолка сыплется земля.

Лисагор толкает меня в бок.

- Ну что? Людей домой пошлем? Пока не поздно. А то придет Абросимов,
тогда точка. Всех в атаку погонит.

Людей, пожалуй, действительно надо отсылать, пока идет подготовка и немцы
молчат. Так и делаем.

Только они уходят, как являются майор, Абросимов и начальник разведки.
Майор тяжело дышит: сердце, вероятно, не в в порядке.

- Ну как, инженер, не угробят нас здесь? - добродушно собрав морщинки
вокруг глаз, спрашивает майор и лезет уже за своей трубкой.

- Думаю, нет, товарищ майор.

- Опять - думаю... Штрафовать буду. По пятерке за каждое "думаю". Рельсы
положил?

- Положил. В два ряда.

Подходит Абросимов. Губы сжаты. Глаза сощурены.

- А где Лисагор твой?

- Отдыхать пошел. С людьми.

- Отдыхать? Надо было здесь оставить. Нашли время отдыхать...

Я ничего не отвечаю. Хорошо, что я их вовремя на берег отправил.

- А остальные где?

- По батальонам.

- Что делают?

- Проходы.

- Проверял?

- Проверял.

- А дивизионные что делают?

- В разведке.

- Почему вчера не разведали?

- Потому что сегодня приказ получили. Абросимов жует губами. Глаза его,
холодные и острые, смотрят неприветливо. Левый уголок рта слегка
подергивается.

- Смотри, инженер, подорвутся, плохо тебе будет. Мне не нравится его тон.
Я отвечаю, что проходы отмечаются колышками и комбаты поставлены в
известность. Абросимов больше ничего не говорит. Звонит по телефону в первый
батальон.

Пушки грохочут все сильнее и сильнее. Разрывы и выстрелы сливаются в
сплошной, ни на минуту не прекращающийся гул. Дверь поминутно хлопает.
Привязывают проволокой.

- Хорошо работают,- говорит майор. Где-то совсем рядом разрывается
снаряд. С потолка сыплется земля. Лампа чуть не гаснет.

- Что и говорить, хорошо...- принужденно улыбается начальник разведки.-
Вчера один ста двадцати двух чуть к самому Пожарскому, начальнику
артиллерии, в блиндаж не залетел.

Майор улыбается. Я тоже. Но ощущение вообще не из приятных. Немецкая
передовая метрах в пятидесяти от нас, для дальнобойной артиллерии радиус
рассеивания довольно обычный.

Мы сидим и курим. В такие минуты трудно не курить.

Потом приходит дивизионным сапер-разведчик. Обнаружили и сняли
восемнадцать мин-эсок. Вывинтили взрыватели. Мины оставили на месте. Уходит.

Абросимов не отрывается от трубки.

Неужели немцы удержатся после такой подготовки.

Становится жарко. Бока у печки оранжево-красные. Я расстегиваюсь.

- Брось подкидывать,- говорит связисту майор.- Рассветает, по дыму
стрелять будут.

Связист отползает в свой угол.

К шести канонада утихает. Каждую минуту смотрим на часы. Без четверти.
Без десяти. Без пяти.

Абросимов прилип к трубке.

- Приготовиться!

Последние разрозненные выстрелы. Затем тишина. Страшная и неестественная
тишина. Наши кончили. Немцы еще не начали.

- Пошли! - кричит в трубку Абросимов. Я прилипаю к амбразуре. На сером
предрассветном небе смутно выделяются водонапорные баки, какие-то трубы,
немецкие траншеи, подбитый танк. Правее - кусок наших окопов. Птица летит,
медленно взмахивая крыльями. Говорят, птицы не боятся войны.

- Пошли, ядри вашу бабушку! - орет в телефон Абросимов. Он бледен, и
уголок его рта все время подергивается.

Левее меня майор. Тоже у амбразуры. Сопит трубкой. Меня почему-то знобит.
Трясутся руки, и мурашки по спине бегут. От волнения, должно быть.
Отсутствие дела страшнее всего.

Над нашими окопами появляются фигуры. Бегут... Ура-а-а-а! Прямо на
баки... А-а-а-а...

Я даже не слышу, как начинает работать немецкий пулемет. Вижу только, как
падают фигуры. Белые дымки минных разрывов. Еще один пулемет. Левее.

Разрывов все больше и больше. Белый, как вата, дым стелется по земле.
Постепенно рассеивается. На серой обглоданной земле люди. Их много. Одни
ползут. Другие лежат. Бегущих больше нет.

Майор сопит трубкой. Покашливает.

- Ни черта не подавили... Ни черта... Абросимов звонит во второй, в
третий батальоны. Та же картина. Залегли. Пулеметы и минометы не дают головы
поднять.

Майор отходит от амбразуры. Лицо у него какое-то отекшее, усталое.

- Полтора часа громыхали, и не взять... Живучие, дьяволы.

Абросимов так и стоит с трубкой у уха, нога на ящике, перебирает
нервными, сухими пальцами провод.

- Глянь-ка в амбразуру, инженер. Убитых много? Или по воронкам
устроились?

Смотрю. Человек двенадцать лежит. Должно быть, убитые. Руки, ноги
раскинуты. Остальных не видно. Пулемет сечет прямо по брустверу, только пыль
клубится. Дело дрянь.

- Керженцев,- совсем тихо говорит майор.

- Я вас слушаю.

- Нечего тебе тут делать. Иди-ка в свой батальон бывший. К Ширяеву.
Помоги...- и посопев трубкой: - Там у вас немцы еще вырыли ходы сообщения.
Ширяев придумал, как их захватить. Ставьте пулеметы и секите им во фланг.

Я поворачиваюсь.

- Вы что, к Ширяеву его посылаете? - спрашивает Абросимов, не отходя от
телефона.

- Пускай идет. Нечего ему тут делать. В лоб все равно не возьмем.

- Возьмем! - неестественно как-то взвизгивает Абросимов и бросает трубку.
Связист ловко хватает ее на лету и пристраивает к голове.- И в лоб возьмем,
если по ямкам не будем прятаться. Вот давай, Керженцев, во второй батальон,
организуй там. А то думают, гадают, а толку никакого. Огонь, видишь ли,
сильный, подняться не дает.

Обычно спокойные, холодные глаза его сейчас круглы и налиты кровью. Губа
все дрожит.

- Подыми их, подыми! Залежались!

- Да ты не кипятись, Абросимов,- спокойно говорит майор и машет мне рукой
- иди, мол.

Я ухожу. До ширяевского КП бегу стремглав, лавируя между разрывами. Немцы
озлились, стреляют без разбора, лишь бы побольше. Ширяева нет. На передовой.
Бегу туда. Нос к носу сталкиваюсь с ним у входа в землянку - ту самую, где
тогда сидели в окружении.

- Как дела? Ширяев машет рукой.

- Дела... Половины батальона уже нет.

- Перебили?

- А черт его знает. Лежат. С Абросимовым повоюешь!

- А что?

У Ширяева на шее надуваются жилы.

- А то, что майор свое, а Абросимов свое... Договорились как будто с
майором. Объяснил я ему все честь честью. Так, мол, и так. Ходы сообщения у
меня с немцами общие...

- Знаю. Ну?

- Ну и подготовил все ночью. Заложил заряды, чтоб проходы проделать. Те
самые, что ты еще заделал- Расставил саперов. И - бац! Звонит Абросимов -
никаких проходов, в атаку веди. Объясняю, что там пулеметы... "Плевать,
артиллерия подавит, а немцы штыка боятся".

- А у тебя сколько народу?

- Стрелков - шестьдесят с чем-то. Тридцать в атаку, тридцать оставил. Еще
будет ругаться Абросимов. Ты, говорит, массированный удар наноси...
Пулеметчиков и минометчиков только оставь. Саперов тоже гони.

- А майор в курсе дела?

- Не знаю.

Ширяев с размаху плюхается на табуретку. Она трещит и готова рассыпаться.

- Ну, что теперь делать? Половина перебита, половина до вечера
проваляется,- не даст им враг подняться. А этот опять сейчас начнет в
телефон...

Я объясняю Ширяеву, что мне сказал майор. У него даже глаза загораются.
Вскакивает, хватает за плечи и трясет меня.

- Мирово! Ты тут посиди, а я сейчас за Карнауховым и Фарбером... Эх, как
бы людей из воронок выковырять! Хватает шапку.

- Если звонить будет - молчи! Пускай связист отвечает. Лешка, скажешь -
на передовой. Понял? Это - если Абросимов позвонит.

Лешка понимающе кивает головой.

Только Ширяев дверью хлопнул, звонит Абросимов. Лешка лукаво подмигивает.

- Ушли, товарищ капитан. Только что ушли. Да, да, оба. Пришли и ушли.

Прикрыв рукой микрофон, смеется.

- Ругаются... Почему не позвонили ему, когда пришли.

Через полчаса у Ширяева все готово. В трех местах наши траншеи
соединяются с немецкими - на сопке в двух и в овраге. В каждой из них по два