рублей, подогрел смену и меня отпустили. А мог бы и долго -- только не
решился. По закону -- месяц, пока дознание. Если бы за месяц денег не нашел
-- была бы реальная возможность несколько лет отсидеть, если бы из жалости
не отпустили. Надо же кому-то в тюрьме сидеть. У нас вон какой разгул
преступности, а за реальные преступления сажать в большинстве случаев
нельзя: профессионалы сначала лицензию получают -- в виде крыши, а потом уже
только на дело идут. Сажают тех, кого легче. Наркоманов, например...
остался невольно подслушивать громкий разговор -- музыки больше не хотелось.
Разговор был по-английски и весь свелся к тому, что писатель сейчас
совершенно не может обсуждать эту тему, но просит перезвонить буквально
через десять минут, когда он, писатель, освободится для невидимого
неведомого Гене собеседника. Характерно хрустнула трубка о рычаг, и писатель
снова появился на кухне, чтобы закурить очередную сигарету и выпроводить
Гену вон задумчивыми формальными извинениями и трогательными нежными
прощаниями:
"Дьюти Фри" ничего не покупай -- в Чехии все дешевле, даже табак.
Рекомендую, кстати, перейти на красный "Голуаз" -- лучшие сигареты! А свою
"Золотую Яву" ты там фиг достанешь. Ничего не забыл? Ну что же, ни пуха тебе
в этой твоей другой новой жизни. По крайней мере, у тебя теперь есть имя.
Везет тебе. Дайва там уже?
варианты. Хочет со мной сначала согласовать...
дружке. И знаешь, велика вероятность, что и не увидимся больше никогда. Нет,
я не к тому, что я куда-нибудь нагнусь, да и ты наверняка будешь приезжать.
Но это будет уже другая жизнь, и мы -- другие. Хотя и так не поймешь, кто
есть кто и чья дорога -- чей путь. Каждый этап в жизни имеет свое начало и
свой конец, люди встречаются друг для друга, чтобы оставить след в судьбах,
и если расходятся, то остаются только в памяти -- иногда для редких
совместных воскресительных реминисценций. Есть известная сентенция, которая
предопределяет порядок забвения и утраты, подтверждая материальность и силу
слов: в одну и ту же реку нельзя войти. Или если перефразировать это
изрекание, изречение, изречивание в известный детский анекдот про Чебурашку
-- извини, Гена: шоколадка по второму разу -- это уже говно. Все, вали на
фиг, а то сейчас залью скупыми мужскими всю твою жилетку. Стой! Спасибо за
историю.
писателя. Заперев входную дверь, писатель подошел к столу, где на экране
открытой тетради его ноутбука поверх всех окон висел серенький
прямоугольничек, предлагавший восстановить соединение с Интернетом.
с помятым медным кувшином, который совершенно волшебным, непостижимым
писателем электронным способом мог переводить мысли и чувства людей в слова
языков.
обращения к Хоттабычу. В окошко для слов он ввел: Эпилог настоящей повести,
а в языках выбрал русский, но добавил к нему от себя еще два слова: объемный
и свободный. Полученный перевод занял полторы страницы, которые писатель
скопировал в конец файла MKSH-finO. Навязчивый серый прямоугольничек,
означавший разрыв со всемирной сетью, появился снова, и писатель кликнул на
нет, отменив Интернет, потом на выключить, дождался, когда экран погаснет, и
закрыл компьютер. Перезвонил телефон.
-- как будто для того, чтобы оказаться в ухе писателя, ему не пришлось
прорываться через колючую проволоку государственных границ.
что должен был тебе номер счета указать, чтобы ты остальные деньги перевела.
Но я их не возьму. Практически все ты придумала сама, я только оформлял.
Жалко, что я не могу тебе вернуть аванс, но будем считать, что он пошел на
накладные расходы.
деньги. Ты же знаешь, что я ничего особенного не придумывала, идея вообще
Захарова, остальное все само пошло. А тебе за роль писателя вообще
какой-нибудь театральный приз полагается -- очень живо ты его сыграл. К тому
же, знаешь, спасибо, я правда не ожидала, что все получится так хорошо.
Честное слово, я просто счастлива.
книжку-то я написал на самом деле. Трудно было удержаться. Просто записал
все, как было. Надеюсь, ты не будешь против, если ее издадут?
пришлешь?
осталась одна вечная память. К сожалению. Я на нем умею только читать. И то
не все.
Кстати, я могу нанять переводчика, опубликуем твою книжку в Америке.
Пола Остера на русский качественно переведем, если у тебя лишних денег много
и заняться нечем.
американский. Или вот, слушай, найди какую-нибудь эксцентричную богатую
подругу, поделись опытом -- мы ей мальчика подберем в Северной Корее.
Собираюсь в Корею съездить. Во-вторых -- спонсор нужен.
наговорил. Ну, помнишь, в самом начале, еще до книжки. Что эта твоя идея
совместить все с книжкой и джинном из кувшина -- дурацкая. Что нехорошо так
над людьми издеваться и все такое. Ну кто мог предполагать, что так все
получится?!
все сделал даже лучше и гораздо интереснее, чем мы задумывали, и деньги свои
отработал, так что зря ты от них отказываешься, -- тут она вдруг лукаво
хихикнула, -- особенно мне понравился эпизод, где мы с Джинном программу
писали. Ну, помнишь, с березой? За березу -- отдельное спасибо!
она непременно была бы удивлена тем, как густо он умеет краснеть. -- Ладно,
до связи.
смотрит по видео детский фильм. Писатель забирает себе жемчужину, ссылаясь
на то, что она принадлежит ему, и пытается оправдаться, мороча Гене голову
при помощи структурной лингвистики, в которой сам ничего не смыслит. Ссылки
и цитаты, которыми изобилует процесс расставания писателя и героя, как бы
призваны донести до читателя некую основную мысль повествования, но не
доносят, а сопровождающие их телефонные звонки, истории и рассуждения как бы
призваны поставить в повествовании точку, но не ставят. В поисках точки
писатель обращается к Хоттабычу, вернее -- через Хоттабыча. И получает
эпилог.
писатель, взял оставленный каменный шар, сигарету и вышел на балкон.
правой, медленно поворачивая, он разглядывал шар, от чего внутренние кривые
графиков-прожилок зажженного жемчужного шара наполнялись теплом ладони и
мягко сияли, меняя формы и цвета, как в калейдоскопе, создавая удивительные
картины вербальных иллюстраций всего земного, внеземного, наземного,
неземного, небесного и поднебесного, всего внутреннего и внешнего, вечного и
конечного, временного и вневременного. Неожиданно шар всплыл с ладони,
легкой лодкой-ладьей покачиваясь в розе векторов ветра мира (писатель не
сделал ни одной попытки удержать принадлежащий небу шар), поплыл и начал
плавно подниматься к облакам и звездам, закрытым светом дня до ночи, пока не
растворился в измерениях и временах. Он поднимался -- письмом амальгамного
Межзеркалья, разлагавшегося в застенках стекла и покрытом трещинами рек и
плевками плесени советских поселений. И удалялся -- послом раздираемой
державы-Федерации, разделяющей верхние и нижние миры. И возносился --
одиноким приветом Небесной России от ее корявой физической проекции,