Когда выглянула в окно, машина уже стояла у крыльца, она и не заметила,
как Лукин подъехал.
Выбежала на крыльцо:
- Я сейчас, Лукин...
Вернулась, надела пальто, взяла папку со всеми сводка ми по району,
обошла детей, поправила на них одеяла. Не любила расставаться с детьми, но
постоянно оставляла их одних - такая уж сложилась у нее судьба.
- Не опоздаем?
- Что вы, Анна Андреевна!
Небо голубело на глазах только выехали за город, оно сразу
высветилось, вольно раскинулось по горизонту. Все вокруг знакомо и привычно,
но не утратило от этого своей прелести. Анна любила эти поля и луга, холмы и
перелески, любовалась ими с каким-то даже напряжением и не заметила, как
заснула.
- Анна Андреевна, - услышала она сквозь сон. - Анна Андреевна...
Это Лукин деликатно будил Анну.
- Анна Андреевна. Пронск.
Они уже ехали по городу.
Анна испуганно взглянула на часы. Четверть десятого! В самый раз...
- К обкому, Лукин!
Через приемную прошел Секачев, помощник Кострова. На ходу поздоровался
с Анной, вошел в кабинет. Но пробыл у Кострова недолго.
- Заходите, товарищ Гончарова.
Костров сидел за столом. Он поднялся навстречу ей. Протянул руку:
- Здравствуйте, Анна Андреевна. Жду. Садитесь.
Анна осторожно села у стола в кресло. Право, в Кострове есть что-то
симпатичное. Анна не ошиблась, рассматривая его на сессии.
- Ну, Анна Андреевна, как дела?
- О каких делах вы спрашиваете?
В глазах Кострова мелькают веселые искорки.
Какие у него глаза? В общем приветливые. Серые, с рыжинкой. С ним,
кажется, легко разговаривать.
- Вы чем интересуетесь, Петр Кузьмич?
- Всем. Вами, Тарабриным, районом. Абсолютно всем. Мы ведь, собственно,
почти незнакомы. Вот и давайте знакомиться. Прежде всего о Тарабрине.
Рассказывайте, что там с ним приключилось.
Костров пытливо, даже слишком пытливо, как-то лукаво смотрел Анне в
глаза.
- А что Тарабрин?
Анна не знала - надо ли рассказывать Кострову о том, что произошло на
совещании. Да и в общем-то - что произошло? Ничего. Все погорячились, и
только. Тарабрин, по обыкновению, поднял голос, а другие на этот раз не
захотели стерпеть. Незачем посвящать Кострова в эти дрязги. Анне почему-то
казалось, начни она копаться в происшедшем, начни докапываться до какой-то
сути, которая ей самой неясна, она совершит бестактность...
- С чего это Тарабрин у вас заболел?
- Болезнь не спрашивает, Петр Кузьмич.
Костров одобрительно смотрел на собеседницу, ему, видно, нравились ее
ответы.
- Сделали ему операцию, вашему Тарабрину, - серьезно сказал Костров. -
Вовремя у него случился этот аппендицит. А то гнойник мог бы и внутрь
прорваться...
Знает Костров что-нибудь о совещании или не знает?
- Ну ладно, - сказал Костров. - Пусть поправляется. Меня вообще
интересует ваше мнение о Тарабрине. Как вы к нему относитесь, Анна
Андреевна?
У Анны сложилось как бы два мнения о Тарабрине. Одно, так сказать,
официальное и другое - для себя. Но она не решалась высказать Кострову это
свое, внутреннее мнение прежде всего потому, что сама не была до конца
уверена в его правильности. Да и Кострова какие-то личные ее впечатления
вряд ли интересовали. Ему нужны не субъективные оценки, а беспристрастное,
объективное мнение человека, вот почти уже два года работающего бок о бок с
Тарабриным.
- Как вам сказать, Петр Кузьмич... Я считаю, Тарабрин сильный работник.
Опытный. Давно уже на партийной работе. Несколько резок и грубоват... - Анна
испугалась, что все-таки начинает критиковать Тарабрина, а это даже
неудобно, когда человек лежит в больнице и еще неизвестно, вернется ли он на
работу. - Может быть, иногда излишне нервничает, - поправилась она. -
Слишком уж привык к людям, к району. Ведь он давно у нас...
- Продолжайте, продолжайте, - поощрил Костров. - Вы правы, людям не
надо давать засиживаться.
Анна не согласна с Костровым - она любила, да, любила свой район, в
этот район столько уже вложено своего труда, - как можно засидеться там, где
работается с сердцем? Наоборот, место это становится все дороже и дороже,
это священная привычка страшно не засидеться, а свыкнуться!
Но она не осмелилась поправить Кострова.
- Конечно, засиживаться нехорошо, но я думаю...
- А не думаете ли вы, - перебил Костров, - что Тарабрин сам чувствует,
что ему пора менять место?
Анна усмехнулась неожиданно для самой себя.
- Им овладело беспокойство, охота к перемене мест?
Она нечаянно вспомнила эти строки.
- Это откуда? - спросил Костров.
- Из "Евгения Онегина"... - Анна смутилась и, как школьница,
скороговоркой договорила: - Весьма мучительное свойство, немногих
добровольный крест.
- А вы прочли всего "Онегина"? - заинтересовался Костров.
- Уже после техникума, - призналась Анна. - В техникуме мы только
отрывки учили, а вот когда жила в Севастополе, времени много было. Тогда я
по-настоящему начала читать.
- А вы, оказывается, образованнее, чем я думал, - признался Костров в
свою очередь.
Какое-то задумчивое, грустное выражение появилось у него на лице, и
Анна подумала, что сам Костров "Онегина", вероятно, не очень-то хорошо
помнит. Да он, кажется, и не скрывает этого. Она не винила его. Где уж тут
до "Онегина"! На плечах такая ответственность. Ночей ведь не спит! Тонет в
сводках. Сев. Уборка. Госпоставки. Хлеб. Мясо. Молоко. Лен. "Им овладело
беспокойство"...
Но именно цитата из "Онегина" помогла, по-видимому, составить Кострову
окончательное суждение о Гончаровой.
- Послушайте, Анна Андреевна, а что вы скажете, если обком будет
рекомендовать вас в первые секретари?
Чего угодно Анна ожидала, только не этого. Ее - в первые секретари?
- Справитесь?
Она даже растерялась. Значит, Тарабрин не вернется? Тогда вдвойне
хорошо, что она ничего не рассказала о нем Кострову. Все образовывается само
собой. Хочется ли ей стать во главе района? Это было почетное предложение,
оно льстило, конечно...
- Мы тут подумали, посоветовались, - продолжал Костров. - И решили
выдвинуть вас. Пока будете как бы заменять Тарабрина, а осенью на
конференции официально рекомендуем...
И вдруг Анна отчетливо поняла, что она не боится стать первым
секретарем. Она любит свой район, любит и знает людей, живущих в районе. Ей
хочется, чтобы им было хорошо, она согласна работать для них без сна и
отдыха.
- Справитесь?
Костров спрашивает уже во второй раз.
Попробую. Попытаюсь. Постараюсь... Так, кажется, полагается отвечать?
- Справлюсь, - решительно сказала Анна. - Думаю, что справлюсь...
Она не смеет, не имеет права отказаться. Тебе доверяют, а ты скажешь,
что не берешься это доверие оправдать? Она даже испугалась, что Костров
почему-либо передумает.
А он был удивлен такой прямотой. Но она ему понравилась. Анна
интуитивно чувствовала, что нравится Кострову, - не внешностью, конечно,
что-то отеческое было в том удовольствии, с каким Костров рассматривал Анну.
Но тут же Костров точно отодвинулся от нее, посуровел и обратился к ней
чуть ли не с пристрастием:
- А еще? Я слушаю вас. Еще что вы скажете о себе?
Анна с недоумением посмотрела на Кострова. Что может сказать она о
себе? Не излагать же ему свою биографию? Костров знает ее личное дело...
- Чем вы дышите, какие планы, какие у вас мечты?
Он ставил ее в странное положение. Чем она дышит? Кострова, должно
быть, занимало ее смущение.
Анна принялась рассказывать о районе. О колхозах. О планах севооборота.
О фермах. О городских нуждах. О расширении промкомбината...
Костров молчал. Она вдруг заметила, что Костров ее не слушает. Он
смотрел на Анну и одновременно куда-то в себя. Она продолжала говорить о
постройке в Суроже механического завода. И вдруг он прервал ее на полуслове.
- Отлично, - произнес Костров. - Вы, я вижу, знаете жизнь района и
представляете себе его будущее...
Что "отлично", Анна так и не поняла.
- Ну что ж, - сказал Костров. - Будем рекомендовать. Но только
смотрите, Анна Андреевна, за вами еще уборка. Сумеете собрать урожай -
оправдали себя. В конечном итоге это будет решать. Понятно?
Анна опять взглянула ему в глаза, не было в них веселых искр, это были
холодные глаза, и тут она поняла, что Кострова нисколько не интересует, что
представляет собою Гончарова, он вызвал Анну не для того, чтобы узнать ее,
вызвал для формы, а может быть, и для того, чтобы она поняла, что ее
назначение зависит прежде всего от него, от Кострова.
Он снял трубку телефона, набрал номер.
Лукьяненко Сергей
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Перумов Ник