способна придумать ни одной новой модели, а я-то их придумываю!
подсчетом дневной выручки.
прикидываясь удивленным. - Впрочем, удивляться нечему. Вот уже несколько
дней, как они не показываются. Видите ли, теперь середина месяца. А эти
молодцы являются только за деньгами, так числа двадцать девятого или
тридцатого.
пути сегодняшнюю почту, когда пойдешь с бумагой в типографию.
сбора.- Газета?., брум!.. брум! - А завтра, старина, будь в шесть часов в
типографии, наблюдай, как уходят разносчики. Газета, сударь, составляется на
улице, в кабинете авторов и, между одиннадцатью и двенадцатью ночи, в
типографии. Во времена императора, сударь, этих лавочек мараной бумаги не
существовало. Да-с, он отрядил бы капрала да четырех солдат и вытряхнул бы
отсюда весь этот хлам, он не позволил бы дурачить себя пустыми фразами. Но
довольно болтать. Ежели моему племяннику выгодно, пусть они стараются для
сына того...- брум!.. брум! Беды в том нет. Послушайте! Подписчики как будто
не намерены ныне атаковать меня сомкнутыми рядами, я покидаю пост.
откашливаясь.- В зависимости от таланта: сто су или три франка за столбец в
пятьдесят строк по сорок букв, не считая пробелов. Вот оно как! Что касается
до сотрудников... это такие пистолеты! Такие молодчики... Я бы их и в обоз
не взял! А они еще чванятся умением наставить каракулей на листе чистой
бумаги и смотрят презрительно на старого драгунского капитана императорской
гвардии, батальонного командира в отставке, вступавшего с Наполеоном во все
столицы Европы...
явное намерение выйти, но Люсьен отважно заступил ему дорогу.
преисполнен уважения к вам, капитану императорской гвардии; люди, подобные
вам, увековечены в бронзе...
животу.- Но какого же рода службу вы желаете нести?-спросил старый рубака и,
отстранив Люсьена, стал спускаться с лестницы.
эта подписка, только и знаешь, что подписку!-продолжал он, оборачиваясь к
Люсьену, который шел вслед за ним.- Фино - мой племянник, он единственный из
всей родни позаботился обо мне. Стало быть, каждый, кто обидит Фино, будет
иметь дело со стариком Жирудо, гвардии драгунского полка капитаном; а начал
я службу простым кавалеристом в армии Самбры
Итальянской армии! Раз, два, и обидчик отправляется к праотцам!-прибавил он,
рассекая рукой воздух.- Так вот, юноша, у нас сотрудники разных родов
оружия: один пишет и жалованье получает, другой и пишет, а ничего не
получает - мы таких зовем добровольцами; есть и такие, которые вовсе ничего
не пишут, но в дураках не остаются, ребята не промах! Они выдают себя за
писателей, пристраиваются к газете, угощают нас обедами, шатаются по
театрам, содержат актрис и очень счастливы! Что вам угодно?
Поверьте старику Жирудо,- правое плечо вперед, шагом марш! - ступайте лучше
собирать гвозди в канавах, вот как этот молодчина, а ведь он из служак,
видно по выправке. Разве не ужасно, что старый солдат, который тысячу раз
смотрел в глаза курносой, собирает теперь гвозди на улицах Парижа? Ах,
канальство! Кто ты теперь? Нищий! Почему не поддержал императора? Так вот,
юноша, тот штатский, которого утром вы видели здесь, заработал в месяц сорок
франков. Заработаете ли вы больше? А, по мнению Фино, он самый остроумный из
наших сотрудников.
честный малый, какого только можно встретить, если только вам удастся его
встретить: неуловим он, как угорь. Видите ли, его дело не в том, чтобы
самому писать, а в том, чтобы заставлять писать других. Видно, здешним
вертопрахам любезнее пировать с актрисами, чем бумагу марать. Настоящие
пистолеты! Имею честь...
защитниц "Германика", и Люсьен; остался в одиночестве на бульваре, не менее
ошеломленный картиной газетных дел, чем судьбами литературы nocле посещения
лавки Видаля и Поршона. Люсьен раз десять прибегал в улицу Фейдо к Андошу
Фино, главному: редактору газеты, и ни разу его не застал. Рано утром; Фино
еще не возвращался. В полдень оказывалось, что Фино только что вышел:
завтракает в таком-то кафе! Люсьен шел туда, преодолевая отвращение,
спрашивал о Фино у буфетчицы: Фино только что ушел. Наконец, измучившись,
Люсьен уже начал считать Фино за персонаж апокрифический, сказочный и решил,
что проще у Фликото поймать Этьена Лусто. Молодой журналист, конечно,
объяснит ему причину таинственности, окружавшей газету, в которой он
работал.
Даниелем д'Артезом, он в ресторане Фликото изменил своему обычному месту:
друзья обедали, сидя рядом, и вполголоса беседовали о высокой литературе, о
возможных темах, о способах изложения, о приемах завязки и развязки сюжета.
В то время Даниель правил рукопись "Лучника Карла IX", он заново переделывал
целые главы, вписывал в книгу ее лучшие страницы, сохранившие значение еще и
до наших дней. Он предпослал роману великолепное предисловие, может быть,
более замечательное, чем сама книга, и внесшее такую ясность в юную
литературу. Однажды, когда Люсьен садился рядом с Даниелем, который ждал
его, и уже пожимал его руку, у входа показался Этьен Лусто. Люсьен выдернул
свою руку из руки Даниеля и сказал лакею, что желает обедать на прежнем
своем месте, подле конторки. д'Артез бросил на Люсьена ангельский взгляд, в
котором прощение затмевало собой укор, и этот взгляд, тронул сердце поэта,
о>н схватил руку Даниеля и пожал ее.
Люсьен первый поклонился: разговор завязался быстро и протекал так живо, что
Люсьен побежал за рукописью "Маргариток", пока Лусто кончал обедать. Он
обрадовался случаю отдать на суд журналисту свои сонеты и, полагаясь на его
показную благосклонность, рассчитывал при его помощи найти издателя или
попасть в газету. Воротившись, Люсьен увидел в углу ресторана опечаленного
д'Артеза, который, опершись о стол, задумчиво смотрел на него, но он,
снедаемый нуждою и побуждаемый честолюбием, притворился, что не замечает
своего брата по Содружеству, и последовал за Лусто. В час заката журналист и
новообращенный сели на скамью под деревьями в той части Люксембургского
сада, которая от главной аллеи Обсерватории ведет к Западной улице.
болотистыми пустырями, вдоль которых тянулись дощатые мостки, и только близ
улицы Вожирар встречались дома; этот узкий проезд был настолько безлюден,
что в часы, когда Париж обедает, влюбленные могли под купами деревьев и
ссориться и обмениваться залогами примирения, не опасаясь помехи.
Единственным нарушителем утех мог оказаться только ветеран, стоявший на
посту у калитки со стороны Западной улицы, если бы почтенному воину
вздумалось удлинить на несколько шагов свою однообразную прогулку. В этой
аллее, сидя под липами на деревянной скамье, Этьен слушал избранные сонеты
из "Маргариток". Этьен Лусто, который после двухлетнего искуса устроился
сотрудником в газету и считался другом некоторых знаменитостей той эпохи,
был в глазах Люсьена внушительным лицом. Поэтому, развертывая рукопись
"Маргариток", провинциальный поэт счел нужным сделать предисловие.
род небольшой поэмы почти забыт. Во Франции не нашлось соперников Петрарки,
его родной язык более гибок, нежели наш, он допускает игру мысли, которой не
терпит наш позитивизм (да простится мне это слово!). Поэтому я счел более
необычным выступить со сборником сонетов. Виктор Гюго избрал оду, Каналис
увлечен легкой лирикой, Беранже владычествует в песне, Казимир Делавинь
завладел трагедией и Ламартин - элегией.
вещей в республике изящной литературы, что Лусто счел нужным его просветить.
борьбы, вам надобно пристать к той либо другой стороне. В сущности,
литература представлена несколькими направлениями, но наши знаменитости
раскололись на два враждующих стана. Роялисты - романтики; либералы -
классики. Различие литературных мнений сопутствует различию во мнениях
политических, и отсюда следует война, в ход пускаются все виды оружия -
потоки чернил, отточенные остроты, колкая клевета, сокрушительные прозвища -
война между славой рождающейся и славой угасающей. По странной случайности
роялисты-романтики проповедуют свободу изящной словесности и отмену канонов,
замыкающих нашу литературу в условные формы, между тем как либералы
отстаивают три единства, строй александрийского стиха и классическую тему.
Таким образом, литературные мнения в обоих лагерях противоречат мнениям
политическим. Если вы эклектик, вы обречены на одиночество. К какой же
стороне вы примкнете?
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Корнев Павел