таким ласковым взором, каким никогда она не провожала самого Васю.
четвертая неделя..."
ИЗМЕННИКИ
красным уже полинялой вывеской зашитую досками дверь и когда начнут выдавать
по детскому купону прогорклое пшено,- те менее всего думали, что вот где-то
все еще идет война и что в ней Россия не участвует. Довольно своих забот и
горя своего: давно о войне забыли. От нее остались одни могилы, вдовы,
семейное разорение и проклятая память, заглушенная сегодняшними страданиями.
земгусара очень шла Мертваго), - юрист Мертваго, у жены которого уцелели
драгоценности, особой нужды не испытывал. Но все же большой ошибкой было не
уехать вовремя в Киев и далее, как сделали другие, более предусмотрительные.
Подготовляя теперь отъезд, что было уже много труднее, Мертваго полагал, что
мы, русские, оказались изменниками делу союзников и что позорный (дома он
говорил "похабный") Брестский мир кладет неизгладимое черное пятно на честь
русского народа.
мусором и навозом, отбивали уксусом тухлый дух кобылятины, из которой жарили
котлеты на касторовом и минеральном масле.
без улыбок на лицах, без желания тянуть жизнь, за которую цапались и
цеплялись только по привычке и чувству звериному. Закоренелые в преступности
своей, они не только делом, но и помыслом не были там, где солдат, шедших
умирать, умели хотя бы хорошо одеть и накормить.
саботажники, теперь устроился, как опытный спец, в Научно-техническом
отделе. Он говорил про себя так:
всякой политики. Надо спасать жизнь и науку. Отдел наш автономен.
коммуниста, уважавшего ученых и боявшегося перед ними сконфузиться, дядя
Боря входил застегнутым на все пуговицы, и даже на ту, которая болталась на
ниточке и могла легко отпасть. Войдя, кланялся, держа голову бочком и не
зная, куда деть руки. Смущенный начальник просил дядю Борю садиться, и дядя
Боря садился не на весь стул.
оказалась никому не нужной, дядя Боря был тоже изменником, как поступивший
на советскую службу. Правда, судил он его не очень строго: "могий вместити -
да вместит",- не всякому дано сохранить принципиальную чистоту.
стандартизации тракторов и приспособления этих тракторов к земледельческим
работам, и с прочным швейцарским мешком - на случай выдачи в паек съестных
припасов. Но так как тракторов еще не выделывали, а вопрос о стандартизации
особой спешки не требовал, то, заглянув в свой отдел и отдав в переписку
бумаги, дядя Боря шел в Малый Златоустинский, где также могли быть выдачи -
по другому отделу. И поздно возвращался домой корыстный изменник дядя Боря,
принося в мешке банку черной патоки, наперсток дрожжей, пяток тронувшихся
селедок, а иногда квадрат толстой резины - на две подошвы. В глазах прочих,
не спецов, дядя Боря был счастливцем. По вечерам, засыпая под одеялами и
шубами, с меховой шапкой на голове (печурка ночью совсем остывала), он
говорил жене:
из-под вороха старых одеял.
для очень немногих.
мясо.
унесшем с собой казенный штык да кое-что из вещей, добытых при разгроме
земского склада? Что унес он казенное добро - это солдат знал твердо и не
был уверен, что поступил ладно. В деревне, ковыряя ржавым штыком худой
хомут, он помнил о краже, но не подозревал об измене, о гнусной своей измене
союзникам. И скажи ему кто-нибудь это на век позорящее слово, - он с полным
непониманием вылупил бы голубые славянские очи.
оголодавшая, ограбленная в войне и мире, изможденная и очумевшая в революции
и блокаде великая и многоязычная нация, народ русский, зверь и подвижник,
мучитель и мученик,- стал изменником. Он изменил Европе, которой не знал,
которой не присягал, от которой ничего не получал и которой так, зря, черт
ее знает за что, отдал миллионы жизней, - за прекрасные ее очи.
решительно ничего особенного не случилось в Москве и в России.
между побежденной Германией и государствами антигерманской коалиции:
Великобританией, Францией, США и др. Подписание перемирия в Компьенском лесу
знаменовало собой завершение первой мировой войны.
рано, так как с электричеством было плохо, а керосин дорог и недоступен.
Центральная электрическая станция, за недостатком топлива, сжигала
нотариальные акты, купчие крепости, процентные бумаги, старые кредитки и
архивы царских присутственных мест.
холодных и снежных дней. В газетах, которых не читали, были напечатаны
коротенькие заметки о перемирии, заключенном на европейских фронтах; но это
не имело никакого интереса и значения в глазах людей, стоявших в очередях и
мечтавших о жире и сахаре. В тех же газетах с прекрасной откровенностью были
напечатаны списки расстрелянных за последнюю неделю; это было интересно для
родственников и близких; остальные понаслышке повторяли цифру, которой не
верили, и несколько имен, казавшихся знакомыми. Как голод, как холод, как
тиф - расстрелы стали явлением быта и тревожили мысль только ночью, когда
страхи сгущались над головами тревожно спавших граждан самой свободной в
мире страны.
пели, обнимались, танцевали. К счастью, ликующие шумы эти не доносились до
русских городов и деревень, до ушей тех, кого Европа заклеймила кличкой
изменников.
судей вышних, вряд ли приговор их отличался от приговора людского. Русский
народ, изменник и мученик, не имел адвоката ни там, ни здесь и, погруженный
в личные заботы, не явился ни на суд божеский, ни на суд человеческий: -
приговор вынесен был ему заочно.
ТОТ, КТО ПРИХОДИТ
неожиданной. Ее живописуют себе всеми известными и любимыми красками, - а
она прокрадывается, закутавшись в дешевый, серенький, незаметный плащ. Но от
этого она не менее хороша и желанна.
говорил: логика убивает красоту и сказочность. И правду ему сказала Танюша:
"Уж если думаешь - значит, не любишь; а вот когда не думая..."
не особенный, совсем простой и обыкновенный, вчера бывший посторонним, а
сегодня... ну скоро ли наступит вечер и он опять придет!
руки - руки других - гладкие, тепловатые, тоже дружеские и ласковые, не
нужны, неприятны, безразличны. Ему же, сразу знакомому, отдаешь руку
счастливо и навсегда. А объяснить этого невозможно,- нет объяснения. Само
понимается.
молчит: она не привыкла к рассеянности. Дедушка глубоко ушел в кресло, и,
конечно, дедушка не может прислушиваться так чутко. Среди шагов на улице он
не отличит нужного шага, который непременно остановится у подъезда, переждет
мгновенье (почему это?) и все же скажется стуком. Тогда Танюша, сдерживая
торопливость, отложит книжку и пойдет отворить.
пол-Москвы. Вы знаете, профессор, сейчас в Донецком бассейне почти не
работают. А между тем нам без угля - чистый зарез.
Лукьяненко Сергей
Доставалов Александр
Посняков Андрей
Березин Федор
Свержин Владимир
Афанасьев Роман