Чтение 47–й страницы книги ~Битва железных канцлеров~

масле. Но рядом с Горчаковым (чего он не замечал) страдала и мучилась еще
одна добрая душа... В один из дней канцлер подъехал к дому, и швейцар
ошарашил его известием:

- Яков-то умер.

- Яков? Как умер?

- А так. Погоревал. И преставился...

Это было словно предупреждение для него. Горчакову вспомнился Яков
молодым хватом-парнем, его бурный роман во Флоренции с красивой торговкой
рыбой, и теперь все исчезло, будто провалилось в бездонный колодец. А ведь
они были ровесники... В лютый мороз канцлер великой империи, следуя за
скорбными дрогами, проводил своего лакея до Волкова кладбища. Оглушительно
громко скрипнул снег в могиле, когда на него поставили гроб. С похорон князь
вернулся продрогший до костей, едва жив, его бил озноб. Но все же он поехал
во дворец...

- Из амплуа влюбленного юноши я должен переключиться на роль благородного
старца, озабоченного будущим счастием племянницы. Прошу - выдайте ей
заграничный паспорт.

Царь точно определил "будущее счастье" Надин:

- Я скажу Шувалову, чтобы не чинил препятствий для выезда им обоим.., ей
и герцогу Лейхтенбергскому! Ну, вот и все. Горчакову стало легче.

В начале лета он отбыл на немецкий курорт Вильдбад, где в горах
Шварцвальда его и застала кровавая интермедия к войне. Здесь его повидал
французский журналист Шарль Муи:

- Бисмарк недавно проговорился, что если бы в Зимнем дворце считались с
мнением русского народа, то в предстоящей войне Россия бы выступила заодно с
Францией против Пруссии. Скажите, канцлер, есть ли в этом смысл?

- Пожалуй, да, - кивнул Горчаков.

- Какое же положение займет ваша империя?

- Россия сохранит нейтралитет до тех пор, пока обстоятельства не заденут
ее национальной чести. Вы, французы, можете искать союзников среди обиженных
Пруссией: в Италии, обязанной вам за войну в Ломбардии, в Дании,
оскорбленной узурпацией Шлезвиг-Голштинии, наконец, в Австрии, где еще не
скоро забудут Садовую... Практически я не вижу со стороны Франции никаких
услуг, за которые Россия должна бы сейчас платить своей кровью. Вот разве
что за Севастополь, где ваша артиллерия не оставила камня на камне.

- Не будьте так жестоки к нам, канцлер!

- Зачем же? Я просто реально смотрю на вещи.

- И каков ваш нейтралитет? Вооруженный?

- Не знаю. Но мы будем тщательно повторять каждый военный жест вашей
союзницы Австрии: оседлала она лошадей - наши выведены из конюшен, зарядила
Вена пушки - наши тут же будут выкачены из арсеналов... Я не скрываю, -
сказал Горчаков, - стоит Австрии выступить против Пруссии, как наша лучшая
армия из Варшавы сразу же переместится в Галицию.

- Вы очень откровенны, - заметил Шарль Муи.

- А я не Талейран, который утверждал, что язык дан человеку для того,
чтобы скрывать свои мысли...

Шарль Муи тогда же схватил на карандаш фигуру русского канцлера:
сгорбленный, но еще осанистый, хитрое, очень подвижное лицо с тонкими губами
сатира, изящные, старомодные манеры, полученные в наследство от XVIII века,
и - "предрассудки старины, хотя никто в Европе лучше Горчакова не знал, что
от них взять, а что оставить без употребления".

ЗАГАДКА ЭМСКОЙ ДЕПЕШИ

Костлявый палец Мольтке прилип к карте Франции.

- На что вы мне указываете? - спросил Бисмарк.

- Это "Вогезская дыра" - равнина между Вогезами и Арденнами, через
которую легче всего выйти к Парижу... Скажите мне, сколько вы, политик,
разрешаете нам, генералам, взять от Франции для нашей Пруссии?

Бисмарк, причмокивая, рассосал затухшую сигару.

- Берите больше, - отвечал, окутываясь дымом, - чтобы мне было что потом
отдавать. А то ведь знаете как бывает? Если не вернешь все отнятое, обвинят
в скупости...

Зная, как лучше дразнить галльского петуха, Бисмарк инспирировал в
германской прессе выдвижение на испанский престол прусского принца Леопольда
Гогенцоллерна-Зигмаринена. Расчет был точен: если справа от себя Франция
имеет соседом прусских Гогенцоллернов, для нее будет самоубийством иметь
Гогенцоллернов еще и на южных границах - за Пиренеями. Галльский петушок,
почуяв нутром, что его готовят для немецкой духовки, должен сразу взъерошить
перышки!

Леопольд Гогенцоллерн - добрый католик и лейтенант прусской армии;
женатый на португальской инфанте, он увлекался спортивным альпинизмом, едва
начинавшим входить в моду. Молодой человек отнесся к идее Бисмарка весьма
сдержанно: ему замечательно жилось, а в Испании полно разных анархистов, для
которых подстрелить короля - раз плюнуть!

- Франция, - разумно говорил он, - никогда не позволит Гогенцоллернам
утвердиться по ту сторону Пиренеев.

- Твое ли это дело? - возмущался его отец. - Поезжай в Мадрид и старайся
не вылезать на улицы, а уж Бисмарк, будь уверен, утвердит тебя с обеих
сторон Пиренеев... Или ты думаешь, что быть лейтенантом лучше, нежели
королем?

Из Мадрида прибыл к Бисмарку посол Салазар, вдвоем они уговорили принца
не отказываться от короны. Секретная агентура Штибера уже просочилась в
Испанию, чтобы проведать на месте - не забыли ли испанцы прежних обид от
Наполеона I и нет ли у них желания заодно с Пруссией потрепать галльского
петуха за гребень? Все это творилось за спиной кайзера, и Бисмарк
информировал его об испанских делах лишь весною 1870 года, когда интрига
была на полном ходу... Неожиданно для канцлера Вильгельм I заупрямился.
Бисмарк призвал на подмогу Мольтке с Рооном; три верных паладина горячо
доказывали королю, что в случае отказа Леопольда от короны в Испании может
возникнуть народная республика, анархия и прочие чудеса: из Мадрида эта
зараза, как лишай, переползет в Италию и во Францию, а потом, чего доброго,
зачешутся и берлинцы...

Короля проняло! Но он предупредил Бисмарка:

- Только очень прошу вас, чтобы эти испанские дрязги не рассорили меня с
Францией...

Неожиданно где-то на проводе между Берлином и Мадридом произошла "утечка
информации". Вечером 2 июля парижские газеты оповестили Францию о переменах
в Испании... Накануне этих событий Франц-Иосиф, еще не смирившись с
разгромом при Садовой - Кенигсгретце, готов был рвать Пруссию со стороны
хвоста, если Франция вцепится ей в загривок. Он послал в Париж эрцгерцога
Альберта, который и прибыл - со словами:

- Мы согласны поддержать вас в войне с Пруссией при условии, что
австрийцы вступят в сражение не раньше сорока двух дней со дня начала
военных действий.

Естественно, Наполеон III полюбопытствовал - а что собирается делать
Австрия все эти 42 дня?

- Мы будем готовиться, - отвечал венский посланец. Наполеона III не
так-то легко провести! Он понял, что за 42 дня побежденный уже определится,
и тогда Вена попросту примкнет к победителю. Ему следовало помнить и о
России: Горчаков потрясет в колокольчик - и русские армии распалят до небес
бивуачные костры на рубежах Галиции, после чего "боевая" Австрия мигом
свернется в калачик. Наполеон III не забывал, что в сейфах Бисмарка -
Альвенслебенская конвенция 1863 года, за которую русский царь должен
расплачиваться нейтралитетом, благоприятным для Пруссии.

- Об изоляции Франции говорить еще рано, - сказал он премьеру Оливье. - Я
верю, что в одном строю с нами окажутся южно-германские княжества, которые
не могут выносить деспотизма Пруссии...

***

Два дня подряд, 6 и 7 июля, в Законодательном собрании шли бурные дебаты.
Военный министр Лебеф доложил, что последняя пуговка на гетрах последнего
солдата давно пришита, митральезы заряжены, мобильный пехотинец - мастер
штыкового боя, способный выкрутиться из любого гиблого положения. Оливье
заикнулся, что Франции без России несдобровать, но его дружно ошикали. Один
сенатор впал в транс:

- Последний парад доставил мне невыразимую радость, и я вас спрашиваю:
почему прямо с Лоншанского поля войска, митральезы и кавалерия не были
двинуты прямо на Берлин?..

Газеты сообщили, что Бисмарк, обескураженный воинственным пылом Франции,
прячется в Варцине, а вывод таков: "La Prusse cane" (Пруссия трусит).
Бисмарк не очень-то огорчился оттого, что его планы разоблачены раньше
времени: скандал уже разразился.., только бы не подвел король!

Вильгельм I находился в Эмсе, где его навестил французский посол
Бенедетти. Совсем не расположенный влезать в испанские дела, кайзер радушно
сказал ему:

- Мне этот бой быков совсем не по душе. Кто его только выдумал? Я не вижу
никакой надобности для Гогенцоллерна вступать на престол Испании. Не
волнуйтесь: я все улажу...

Отдадим кайзеру должное: обещал - сделал! Леопольда Гогенцоллерна дома не
оказалось. С альпенштоком в руках он забрался на снежные кручи Швейцарии, и
никакой телеграф не мог до него достучаться. Вильгельм I обратился к его
отцу, и тот за сына отказался от испанского престола. Улаживание этого
вопроса заняло четыре дня - с 8 по 12 июля. Кайзер был настолько любезен,
что даже переслал в Париж телеграмму с выражением радости по случаю
устранения конфликта между Пруссией и Францией...

Казалось бы, все? Бисмарк потерпел крах! Но легкость, с какой досталась
Парижу эта победа, расстроила планы Тюильри, где заново был разожжен
угасающий факел войны. Евгения Монтихо вмешалась, выговорив мужу: