крыльев", ничего же поучительного сказать не может. И еще он много чего
сказал, но я это все усвоил только на треть, потому что смотрел ему на
мочку уха.
что если собрать все это вместе, то получится огромный холм, состоящий
из людей и событий, воспоминаний и восклицаний, рапортов, объяснительных
и проскрипционных списков.
смотреть собеседнику на мочку уха. Начальство это не выдерживает, оно
невольно начинает ловить твой взглод и забывает совершенно то, о чем оно
с тобой разговаривало.
спали, не раздеваясь, на одной походной несдвигаемой кровати, где кроме
нас поместились бы все сказки Гауфа, и все мы в сравнении с ними были
Дюймовочками и нуждались в родительском утешении.
командования. Это к ней, чуть чего, следовало обращаться за утешениями.
празднуя то ли проводы очередного нашего зама, то ли пома, то ли
старпома. И, напившись, они мирились, и старпом вел Саню к себе
допивать.
звали Марией, когда дверь открывалась. - Учти! Мы с другом!
происходило нечто необъяснимое: его жена, ростом чуть выше веника или
травы полуденной, выражаясь эзотерическим образом, стоящая в дверном
проеме руки в боки, вдруг выбрасывала одну руку далеко вперед и сгребала
старпома полностью в горсть - ему словно ядро между лопаток попадало;
после чего она зашвыривала его в комнату - а он еще ножками так ловко
сам себе наподдавал по жопке в этом перелете, что просто детское
умиление порождал, - потом дверь с треском захлопывалась.
лежал на полу.
ведущих политических авторов и прочее проституирование в виде газет и
журналов.
"Красную звезду", "Квадратный полумесяц" и другие чудеса. И все это, не
читая, мы годами складывали в этой комнате. Так вот: если правильно
расположить вдоль стенки все эти отпечатанные мысли и потоки сознания,
то на них можно было даже ночевать при отсутствии кроватей, что мы и
делали, появись у нас в жопу пьяные гости: мы правильно располагали
авторов, чтобы они с прыжка не развалились, потом за руки за ноги -
"раз! два! три!!!" - закидывали на них гостей, оборачивая все это
предварительно полиэтиленом на тот случай, если поутру они спросонок, не
доходя до унитаза, будут ссать друг на друга вперемежку.
дошел ни до постели, ни до политических авторов. Я его поднял и потащил
к кровати, а он только чуть-чуть в себя пришел, только почувствовал,
куда я его перемещаю, как сразу же уперся. "Нет, - говорит, - пусть тут
зам ляжет, а я - с краешку".
случай свидетельствует, что любит, и до этой любви, если сильно
набубениться, можно докопаться.
здорово нагулялся и совершенно потерял ориентацию: пришел и рухнул среди
журналов и статей.
скажет. "Я пошел гулять", - значит, он уже готов к повреждениям, и
выпускать его не стоит.
прогулку можно только по косвенным признакам. Например, он вдруг
открывает холодильник и начинает из него выгружать на стол все банки и
тут же их вскрывает, приговаривая: "Это изумительные, восхитительные
люди", - имея в виду тех людей, которым он собирается скормить все эти
консервированные прелести.
холодильнике наш новый заместитель - Клопан Клопаныч, как мы его
окрестили, - хранил свою икру. Не ту, конечно, икру, которую он лично
отметал, а ту, которую нам для автономки выдавали. Просто квартиру ему
еще не предоставили, и холодильника у него не было, вот он у нас свою
икру и пристроил.
изволил выразиться - не выдавали, а у нас выдавали, и он этому
обстоятельству жутко обрадовался. Да мы и сами предложили: мол, у вас на
ПКЗ все равно сопрут, давайте к нам. Вот ее-то Саня и скормил
"изумительным" людям.
новому заместителю, лимон ему в задницу. Икнул, потом основательно и
глубоко рыгнул и сообщил.
убедительно рыгает. В общем, проделал он все эти упражнения со ртом и с
желудком, говоря:
зам в разные периоды своей жизни у нас пах по-разному: при волнении -
наигравшейся гориллой, при огорчении - побеспокоенными клопами, а в
случае опасности - духами и жасмином.
угрожает. У замов просто чутье поразительное на это дело, чуют они,
тряхомуды печальные, когда их жизнь в опасности, а этот наш недоносок -
в особенности.
когда Саня ему эту новость сообщил, они тоже у него отошли от головы на
значительное расстояние, а затем на лице его сейчас же сделалось
выражение, будто пришла свинья и съела всех его детей, с него просто
картину можно было писать. Рубенс. "Хавронья и младенцы".
собирался сообщить нечто значительное, - и...
кляча на солнце, качает головой. - Но у меня ведь дети!
вообще-то поначалу слабо понимал, какое отношение имеют дети к замовской
икре. Оказывается, у зама много детей, оказывается, их у него - вертеп
едучий, и еще оказалось, что по ночам, оставшись один на один с
верблюжьим одеялом в вонючей каюте на пароходе, зам мечтал, как он
вскроет банку и собственноручно ложкой вложит каждому своему грызенышу в
рот по икринке.
- и еще кое-какие консервы, которые Саня вместо детей съел вместе с
"восхитительными" людьми.
именно это слово; сначала, правда, ахинея какая-то, удивительная в своей
прозрачности, лезет в голову, а потом - оно. И еще приходит слово -
"прострация", и еще - "проплиопитек".
экипажем перед походом анализа мочи плевали заму в миску, отчего у него
всякий раз обнаруживали в моче белок (хотя белок может быть в моче у
замов, я считаю, просто от трусости перед автономкой).
протоэнурия, что само по себе есть - заболевание почек, лихорадка,
половая недостаточность и прочая глобальная зараза.
гласности, зам немедленно впадал в пространственную прострацию на
несколько дней, а доктор-идиот по триста раз гонял его на повторную
сдачу той внутренней жидкости, недержание которой с трудом можно отнести
к признакам богатырского здоровья, и недержание с ним случалось всякий
раз, когда доктор все ему объяснял про протоэнурию, но положительное
звено состояло в том, что док ни под каким видом не гасил в нем луч
надежды.
срамши, не жрамши, не опорожнивши себя, мчится в поликлинику, и каждый
день его надежда не подтверждалась, потому что матросиков у нас много, и
все они негодяи, и все они успевали плюнуть заму в тот скромный
половничек, что он в банку нацедил, отчего потом зам при получении в
руки анализа заводил при докторе такую псалмодию, что становится просто
неудобно за его мировоззрение и идеи.
конечно, все где-то даже подозревали, что так оно и есть и наш
заместитель ведет себя как блядь последняя, то есть как всякий зам на
краю гибели, то есть как очумевшая колхозная баба, севшая жопой на
противотанковую мину.
молодая коза, блеял, душистый, сочась фекалиями веретенообразно (то есть
ссаками жидкими исходя совершенно на нет), опрокидывая моряков, которые
бросались к нему, ссущему, наперерез, чтоб помочь осознать себя.
Березин Федор
Флинт Эрик
Панов Вадим
Маккарти Кормак
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр