попутчицей, а мне - со случайным попутчиком. Мы ступили на тонкий лед. Твоя
жена возмутилась бы, и Дэвид тоже, и оба были бы совершенно правы. В чем, в
чем, а в этом Дэвид молодец. Ни за что не станет болтать о любви с другой
женщиной. Он и со мной-то о любви не говорит. Она ему еще отвратительней,
чем мне. А ты все высматриваешь, подглядываешь, подбираешься окольными
путями. Будь ты мой, я ни на грош бы тебе не верила. А Дэвиду я всегда могу
доверять. Он будет злой, и несносный, и упрямый, и верный до самой смерти.
Мы не убьем друг друга, потому что я решила: я уйду, пока этого не
случилось. Но наша встреча не пройдет для нас бесследно. Я расстанусь с
Дэвидом, но он всегда будет ощущать разницу между мной и всякой другой, а он
навсегда останется во мне, точно окаменевший зародыш... Ей стало тошно, она
почувствовала себя такой опустошенной и усталой, что едва не подкосились
ноги.
конечно, это Самая Настоящая Любовь. Мне надо бежать, - докончила она. -
Эльза тоже влюблена, и я обещала помочь ей причесаться по-новому.
всем; некоторые его слова она встретила довольно откровенной насмешкой.
Конечно, она решила, что он глуповат. Ничего, она еще поймет, что ошиблась.
Наверно, прежде она была прелестна - пока ее не искалечила и не развратила
эта беспорядочная жизнь и ложные понятия о любви, пока она не загубила
сумасбродно свою женскую суть. Он и раньше в разных странах встречал вот
таких молодых особ - безрассудных, мечущихся, одиноких, недоверчивых, они
давали ему подойти поближе, но смотрели с опаской, словно готовые кинуться
наутек, попробуй он их коснуться. Они были такие непостоянные, не знали ни
дома, ни угрызений совести - и это словно бы освобождало его от каких-либо
обязательств, они ничего от него не требовали, и потом, распростясь, приятно
было с жалостью и нежностью о них вспоминать.
встреча с Дженни, остались в его прежней жизни, в той, что была населена
призраками и нелепыми грезами; он знал, им невелика цена, он мог сравнить их
с надежной подлинностью своего брака. Он ведь знал себя, по природе своей он
- самый верный из однолюбов, чтобы в этом убедиться, надо было лишь найти
свою настоящую любовь, свою Мари, - и он ее нашел. А теперь они уже почти
три месяца в разлуке - и плоть его измучена желанием, он прескверно спит,
совсем как в холостяцкие времена, и слишком много времени и сил тратит,
силясь избавиться от требований пола; и зачастую находит весьма убогую
замену, подумал он, мрачнея. Это очень плохой знак - что он расчувствовался
из-за первой же доступной, по-видимому, женщины, хорошо хоть не
профессиональной шлюхи, очень некстати она ему повстречалась.
передернуло - быть может, от ощущения вины? - кажется, задрожал каждый
натянутый нерв. Эта дрожь вины и подступающее эротическое волнение так тесно
сплетены друг с другом... и вдруг вместо Дженни ему представилась одна из
этих доступных испанок - лучше всего Лола, она, пожалуй, среди них самая
отъявленная дрянь. Хороша, и развратна, и с огоньком - как раз то, что надо.
Он вцепился в перила и стоял, силясь вернуть себе самообладание, нельзя же
так поддаваться инстинктам. И рассудок возвращается, вот первый признак: он
с наслаждением мысленно изругал Дженни, приставучую сучку, пылко повторил
про себя имя жены и решил после ужина непременно написать ей длинное письмо
и перечитать перед сном все ее милые, страстные и нежные письма.
замкнутым кружком, обменивались какими-то особенными приветствиями,
условными рукопожатиями, которые, если их совершать должным образом,
вызывают у посвященных притворно-страдальческие вопли, и разговаривали на
столь хитроумном запутанном тайном языке, что им самим приходилось поминутно
заглядывать в машинописный листок с шифром. Если кто оказывался поблизости,
они непременно с напускной серьезностью затевали что-то вроде долгих ученых
диспутов, но говорили так тихо, что скучающим зрителям этой комедии отнюдь
не грозила опасность узнать их секреты.
Cucaracha" {Приверженцы Кукарачи (франц.).} и каждое утро выпускают
напечатанную на судовой пишущей машинке крохотную газетку под крупным
заголовком "El Pi-pi Diario" {Шутовское название газеты.}. Многие видели,
как по утрам они заходят в каюту к condesa, а потом хвастливо толкуют о
чем-то между собой; однажды в маленькой гостиной рядом с баром они устроили
что-то вроде митинга, на котором избрали ссыльную графиню своим президентом
- Верховной Тараканшей.
слышал, да и не старался не слушать; и его возмутило, до чего неуважительно
и непристойно студенты говорили об этой женщине. Они явно считали ее
помешанной, как нарочно созданной им на посмешище, но вот почему они сделали
ее еще и мишенью для чисто мальчишеской похабщины, доктор понять не мог. А
главное, она ведь совсем не глупа, женщина светская, умудренная опытом, как
же она позволила себе стать посмешищем для этих безмозглых мальчишек?
она вполне доверяет своим молодым поклонникам и их общество доставляет ей
истинное удовольствие. Они разом встали, низко поклонились ей и проводили ее
к своему столу. Сюда переставили ее стул, и вот она сидит среди них -
воплощение изысканности - и улыбается рассеянной, а может быть, подумалось
доктору, и чуточку безумной улыбкой. Вот она что-то читает - наверно, эту их
отвратительную газетенку - и смеется неприлично, во весь рот, показывая в
глубине золотые зубы. Сжимает ладонями голову соседа справа, потом соседа
слева, шепчет каждому что-то на ухо, и они разражаются восторженными
криками, а остальные жадно спрашивают, о чем речь. А потом ее руки взлетают
вверх, и она поглаживает свои груди, а лицо у нее и страдальческое, и
задумчивое. Ну, конечно, она оставила себе третий флакон эфира, а может
быть, есть в запасе и четвертый, устало думает доктор Шуман, и его одолевает
искушение махнуть на нее рукой, больше и не пытаться ей помочь.
всегда оставаться на недосягаемой высоте, следит за легкомысленным
поведением своей достопочтенной пленницы, поджав губы и округлив глаза. Она
бегло взглядывает в его сторону, приветливо делает ручкой ему и доктору
Шуману, и оба в ответ почтительно склоняют головы.
духе он оттого, что оскорблено столь ему свойственное сознание собственной
власти, не говоря уже о чине и звании. Услыхав о беспорядках на нижней
палубе, он чуть было не распорядился всех участников немедля посадить под
замок до конца плавания. Он принял на борт высланных из Мексики рабочих по
счету поголовья, точно скот, а они с самого начала осмелились заявлять о
каких-то своих правах - возмутительная дерзость, он ни минуты не станет
этого терпеть!
Карильо, уверяя, что стычка там, внизу, была не просто обыкновеннейшей
потасовкой; опять и опять он повторял громкие слова: синдикализм, анархизм,
республиканизм, коммунизм, а кроме того, атеизм, самое главное - атеизм,
общий корень всех этих пагубных теорий; похоже, святой отец превосходно
разбирался в тончайших оттенках взглядов, которых придерживается на сей счет
быдло, заполняющее нижнюю палубу. Если верить отцу Карильо, низшие слои
общества сбиты с толку множеством самых противоречивых дурных влияний, и
здесь, на нижней палубе его корабля, имеются весьма опасные подрывные
элементы. За ними нужен строжайший надзор - не только ради покоя и
безопасности пассажиров первого класса, команды и даже самого корабля, но и
для того, чтобы оберечь ни в чем не повинных бедняков там же внизу - добрых,
безобидных людей, которые только и хотят, чтобы им не мешали повиноваться
законам и спокойно молиться Господу Богу.
благочестивые люди. Баламутов можно найти среди жителей Астурии и Андалусии
- в лучшем случае их разделяет исконная вражда, и он, отец Карильо, ничуть
не удивился, когда обнаружил, что безбожники внизу - почти сплошь астурийцы,
есть и несколько басков... За ними-то и нужен глаз да глаз. А толстяк,
который толкнул молящегося, еще не успевшего подняться с колен, -
профсоюзный вожак, бунтовщик худшего разбора, зачинщик всяческой смуты; он
мексиканец и едет в Испанию только для того, чтобы и там затеять смуту,
связать волнения, организованные профсоюзами в Мексике, с испанскими. О нем
можно не беспокоиться, как только он ступит на испанскую землю, его сразу
арестуют.
(конечно же, католические священники, все без исключения, пользуются
уединением исповедальни, чтобы совращать хорошеньких прихожанок!), он при
этом одинаково терпеть не мог испанцев и мексиканцев и считал ниже своего
достоинства последовать совету попа или признать, что быдло на нижней палубе
- тоже люди, в чьих взглядах и поступках есть какой-то смысл, и с ним
следует считаться. Итак, капитан сухо поблагодарил отца Карильо за его
сообщение, пообещал распорядиться, чтобы порядок на судне соблюдался строже,
чем когда-либо, снова повторил свою излюбленную угрозу первым же нарушителям
спокойствия надеть наручники и очень скоро после этого почувствовал, что
съеденный завтрак ему не впрок.
запереть, особенно если их так много и они так коварны и опасны, как
полагает отец Карильо. Вспыхни открытый бунт - и, пожалуй, немногочисленной
команды не хватит, чтобы его подавить. А вдруг бунтовщики завладеют
стрелковым оружием, которое хранится в трюме, что тогда будет?
спокойно на торгово-пассажирских судах, чаще всего небольших, совершающих
долгие и скучные рейсы, однако у него было весьма богатое, необузданное
воображение - и сейчас оно разыгралось вовсю. На миг ему представилась
мрачная сцена, прямо как в кино: яростная схватка в рукопашной, вспышки и
Лукьяненко Сергей
Ларссон Стиг
Лондон Джек
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Контровский Владимир