глаза на стол, увидел бутылку, взял ее и, отведя на вытянутую руку,
принялся рассматривать этикетку. Вслух произнес, какое министерство
занимается выпуском, с удивлением прочел о емкости бутылки, о крепости
водки, словно никогда раньше нс знал этого. Потом с непонятным наслаждением
зачитал странное семизначное число, которое даже специалисты
ликеро-водочного производства вряд ли смогли бы растолковать. Оторвав
взгляд от цифр Хромов с удивлением увидел Анатолия Евгеньевича, стол.
пустые баночки. Разлив остатки водки, забросил бутылку под кровать.
А то сидим вдвоем и две бутылки... - Своей баночкой Кныш звякнул о баночку
Хромова, прислушался. Глухой звон ему, видимо, понравился, и он чокнулся
еще раз. И тут же выпил.
Понял? - на Анатолия Евгеньевича вместе со слюной полетели капельки водки.
удивлением, сколько с испугом. - Какие девушки, Станислав Георгиевич? Если
вы имеете в виду тех, которые, так сказать, иногда в связи с определенными
обстоятельствами...
которые когда-то уходили, не желая меня и пренебрегая мной. А я говорил
себе, им тоже говорил, что, дескать, горько будете жалеть... Мы еще
встретимся, утешал я себя, и тогда вы поймете, спохватитесь... Бессонные
ночи и мокрые от слез подушки-вот что вас ждет! Унылые никчемные мужья и
сладкие и горькие воспоминания о том далеком часе, когда судьба свела вас с
таким человеком, как Хромов... Но вы не оценили этого дара, поддали его
ногой и прошли мимо... Это я так думал,- Хромов, не то усмехнулся, не то
всхлипнул.
нравилась и поступила не так, как вам хотелось, то эта встреча станет... и
для нее, и для вас... станет тем счастливым...
надо бежать! Стыдно, некрасиво, неприлично бежать на другую сторону улицы,
квартала, я буду бежать вдоль всего Острова с севера на юг, только чтобы не
встретиться с женщиной, с которой был знаком когда-то! Понимаешь, Толька,
они знали, чем я кончу. Это были не святые предсказательницы, это были
обыкновенные бабы, но они знали мою судьбу! Значит, я уже тогда мертвечиной
вонял... Эх, Толька, давай выпьем!
водки в обе баночки и резко, со стуком поставил бутылку на место. Видно,
стол слегка плавал у Хромова перед глазами, и он боялся промахнуться, чтобы
не опустить бутылку в тот момент, когда стол, как плот, отчалит от него.
бы попросил, если это, конечно, не очень вас затруднит, а я надеюсь, что
это не должно затруднить, поскольку моя просьба не столь уж обременительна
для человека, который пригласил меня к себе домой, а если уж я согласился и
пришел...
Сначала. Ну?
пьем из одной бутылки...
зовут Анатолий Евгеньевич. Вот. Если это вас не затруднит. Да.
Толька? А кто же ты? Анатолий Евгеньевич? Ну какой же ты Анатолий
Евгеньевич? - тихо проговорил он. - Посмотри на себя в зеркало...
горизонта... Может, должность тебя красит, место? Кто ты? Бывший директор
столовки, а ныне работник метлы... Кто ты будешь завтра? Никто. Нет,
Толька, никогда не стать тебе Анатолием Евгеньевичем.
надо лезть туда, где тебе неуютно, не всех называют по отчеству из
уважения. Поверь, если кто к тебе по батюшке обратится, значит, он просто
смеется. Смеется, Толька. Или ему что-то от тебя нужно. Вот начальник
стройки... Могу что угодно о нем думать, пакостить, кровь портить, жизнь
ему сокращать... Могу. Но он-Николай Петрович. И никуда не денешься.
это, конечно, вас не затруднит, не поставит в неловкое положение, мне бы
не хотелось...
я-Хромов. И весь сказ. Хромов. А если угодно, зови меня Славиком. Тебе и
это позволительно. Славик, - Хромов захохотал. Он уже взял было баночку с
водкой, но снова поставил на стол, а отсмеявшись, выпил, не чокнувшись. -
А ведь ты, Толька, еще влюбиться можешь. Точно говорю. Есть ли у тебя
какие мужские достоинства, мне неведомо, да и плевать мне на них, но
влюбиться ты можешь. Но знаешь, Толька, уж больно много тебе зарабатывать
надо, чтобы какая-нибудь завалящая бабенка с интересом на тебя посмотрела.
- Хромов помолчал. - Вот скажи мне, Толька, ты эгоист?
поскольку обиды его только тешили Хромова.
Страшно тебе живется, еще похуже, чем мне. Все в себе носишь, а?
Надорвешься, Толька, помяни мое слово, ох, надорвешься, -
водки. - Как-нибудь! - повторил он, и глаза его сверкнули зло и трезво.
потом для верности протер их рукавом, внимательно посмотрел на Анатолия
Евгеньевича и повторил: - Умом тронешься. И сейчас не блещешь, а то
вообще... Смеху-то будет, господи, вот смеху-то людям будет!
подбираете... Знаете, у меня ощущение, что мы собрались не для того...
собутыльник! И всегда останешься собутыльником. Выше тебе не подняться.
Мне один черт-с тобой ли пить или вой с той лошадью, что под окном ходит!
Только лошадь не пьет, а ты, я смотрю, пьешь, как лошадь. Да ты не
обижайся, Толька. На меня невозможно обидеться, не тот я человек...
верхом, сунул в рот и начал жевать, невидяще глядя перед собой прозрачными
глазами. Анатолий Евгеньевич брезгливо рассматривал его седую щетину на
красных щеках, перекрученные уголки воротника рубашки, обрывок какой-то
лоснящейся ткани, которая лет двадцать назад была, возможно, галстуком,
смотрел на светлые и прямые ресницы Хромова и испытывал странное чувство
удовлетворения. Нет, таким он никогда не будет-это Кныш знал наверняка. И
то, что кто-то оказался слабее его, кто-то не выдержал схватки с самим
собой и сдался, потерпел такое вот сокрушительное поражение, наполняло его
душу гордостью за самого себя.
голосом. - Неважный... Я знаю... Ты не поверишь-лет пятнадцать назад я был
первым пижоном на Острове! Брючки, галстучки, штиблетики, запонки... Боже,
сколько было суеты, забот, тщеславия, сколько было довольства собой! А
сколько было планов и надежд... Не жди, Толька, ни планов своих, ни надежд
не раскрою, сейчас они только смех вызовут, только смех. Не поверишь, жена
у меня была и сын... Нашлась все-таки одна дура, клюнула на мои запонки и
штиблетики...
как бы это половчее удрать от Хромова.
галстучки, - Хромов подергал себя за лоснящийся лоскут, - этот тоже в
чемодан положил и ушел... А сейчас спроси у меня, Толька, почему ушел...
сына? - послушно проговорил Анатолий Евгеньевич.
город и бросают тот, в котором жили до сих пор, как уходят со старой
квартиры на новую... Показалось мне, Толька, что достиг я предела, что
ничего уже со мной больше в жизни не будет, никого у меня уже не будет,
что вот только эта жена, этот сын, и все, и навсегда, и до самого конца...
И жить я при них буду, и помирать у них на руках... В общем, мир земной и
беспредельный вроде бы как сошелся клином. И показалось мне все это... Ты
вот дай мне, дай человека, на которого я бы мог молиться по ночам, пусть
по пьянке, но молиться. Хочу молиться, Толька!
и щеки залила бледность.
кулаком в пухлую грудь. - Понимаешь-пусто! Опереться не на что. А ты дай
мне человека! Дай! - все громче требовал Хромов от оробевшего Анатолия
Евгеньевича. - Не можешь, - удовлетворенно проговорил он. - Никто не
может...
деле молились бы на человека, если бы он жил рядом, если бы вы здоровались
с ним по утрам, если бы он по рюмке иногда с вами пропускал... Нет,
Станислав Георгиевич, не станете вы молиться на живого человека. Стоит ему
один раз неосторожно чихнуть, и у вас пропадет всякое желание бить поклоны.
изображение Анатолия Евгеньевича, но это ему не удавалось. Анатолий
Евгеньевич растекался, сквозь него Хромов видел стены своей комнаты, окно,
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Марко Джон
Посняков Андрей