Чтение 47–й страницы книги ~Большая стрелка~

прекрасный, распускающийся под его ласками цветок. Как лишит его невинности.

Так медленно, шаг за шагом двигался Политик вперед.

Постепенно он начинал разговоры на игривые темы. Главное было - доказать
ничего не соображавшему в этих делах мальчонке, что это хорошо, что это все
естественно. Он баловал своего любимчика ежедневно. Купил ему "дэнди",
радиоуправляемую игрушку, много чего другого - тут деньги жалеть нельзя.
Заходил в ванную, где мальчонка купался, трепал по голове.

Никогда не видевший ласки мальчонка все больше и больше проникался к нему
чувством благодарности.

И вот однажды Политик решил, что мальчишка созрел. Произошло все в
загородном доме. Политик приехал туда без сопровождения. Он не любил, когда
посторонние мешают ему в самые прекрасные моменты его жизни. Он сам любовно
накрыл стол. Себе поставил бутылку легкого итальянского вина за сто
пятьдесят баксов. Мальчишку же напоил чаем, добавив немножко своей фирменной
смеси - из легкого наркотика и успокаивающего. Первый раз соблазнить даже
подготовленного на протяжении долгих недель ребенка - все равно сложно.
Брать силой - это чревато. Да и никакого удовольствия. Удовольствие - когда
он отдается сам.

Политик не забыл включить видеокамеру. И настал момент блаженства...

На следующее утро он проснулся часов в одиннадцать.

Светило высокое солнце, искрилось на сугробах и касалось ласково лица. Но
блаженство длилось недолго. Политик протянул руку и понял, что мальчишки в
постели нет. Он открыл глаза и увидел троих уркаганов, которые смотрели на
него с брезгливостью, как на полураздавленного таракана. Таковым он и был,
когда осознал, что происходит нечто страшное.

- Ну что, падаль, как настроение? - резанул его уши грубый голос.

- Вы кто? - ошалел Политик.

- Хрен в кожаном пальто, - Художник ударил его ногой в брюхо. - Не было
бы у меня к тебе дела, я бы тебя сразу и запорол.

- Мне кажется, вы не совсем въезжаете, куда попали, - огрызнулся Политик.
- И кто я.

- Ты - пидор гнутый. Да еще нечестный в делах.

- Ага. Кредиторы, - Политик приосанился, понимая, что этот наезд не
случаен. Скорее всего наехали кинутые кредиторы. А значит, можно будет
обуздать ситуацию.

- Если я правильно помню, - сказал Художник, присаживаясь на диван, - то
ты должен за три партии деньги.

- Кому?

- В Ахтумск.

- Гринбергу я объяснил все. Я не думал, что он так не выдержан, что
пришлет людей. Так между порядочными коммерсантами вопросы не решают.

- Между порядочными, - засмеялся Художник жестянно.

- Если крыши меряются, то я ни при чем. Идите к Зеленому, к его
торгуевцам. Договаривайтесь. Мы коммерсанты. У нас свои дела. У вас - свои.

Художник вытащил свой кнопочный любимый нож. Тот заскользил между
пальцами, гипнотизируя жертву. Потом резко воткнулся в подушку.

- Ой, - всхлипнул Политик, прижмурившись.

- Ты отдаешь деньги, педрило. Понял? - осведомился Художник.

- Ладно, - с готовностью произнес Политик. - Но сумма большая. Мне нужна
неделя, чтобы собрать.

- Ладно, - сказал Художник, пряча нож. - Только тебе еще тридцать косых в
гринах набежало.

- Хорошо, - Политик соглашался с такой готовностью, что становилось ясно
- он согласится на все, лишь бы убежать отсюда. А потом через свою крышу
затеет разбор по всей строгости и неотвратимости.

- Понятливый... Думаешь, мы тебя убьем? Нет. Посмотри, - Художник кивнул,
и тут в руках Армена появилась папка с документами. - Вот заявление от
мальчишки, с которым ты отдыхал. Вот заявление от его родителей. Результаты
медэкспертизы скоро будут. Все по закону.

Политик сглотнул ставшую вязкой слюну и вперился с ужасом в бумаги.

- Так что ты сядешь. А твоя история попадет во все печатные издания. Ты
же известный деятель детскозащитного движения. Ты же интервью давал. Вот
тебе будет еще и реклама.

- Это все ерунда. У вас нет доказательств. Мальчишка может говорить, что
угодно.

- Да. А видеозапись? - Художник подошел к видеокамере, спрятанной в углу,
и выщелкнул кассету.

- Забирайте. Меня там все равно нет. Там только мальчишка. Так что
давайте по-доброму решать.

- Ясно, - кивнул Художник, вытащил еще одну кассету, вставил в видик. На
этой видеозаписи было то же самое, только снимали сверху, во всех
подробностях, так что Политик на ней узнавался без всякого труда.

Маничева будто танком придавили.

- Но... - он закашлялся. - А...

- Техника, - развел руками Художник.

- Знаете, это шантаж, - придя в себя, закричал Политик. - Такие вещи не
проходят. Зеленый...

- Ты думаешь, Зеленый будет подписываться перед братвой за растлителя
детей? Пока все было тихо и ты не афишировал свои пагубные нездоровые
наклонности, вопрос не вставал, он тебе крышевал. Ну а теперь он, чтобы
перед честным народом оправдаться, первый тебе башку отрежет, - Художник
взял его за щеку и ласково потрепал.

- А...

- Жирненький. Хорошо тебе в камере будет. Ох, что с тобой сделают! Жалко,
что недолго там проживешь. Полностью не вкусишь всего...

- Ладно, - побледнел Политик. - Кассету отдадите?

- Да бери, - Художник кинул ему кассету. - На память. У меня еще есть.
Много.

- Я отдаю деньги. Но где гарантии, что этот шантаж не будет
продолжаться?

- А мы не шантажисты, - сказал Художник. - Мы пришли за своим. И свое
возьмем, хочешь ты этого или нет. Честное слово наше - гарантия. И, думаю,
залог дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества.

- Какого?

- Будем водкой вместе торговать и дальше. Только без фокусов нехороших.
Годится?

- Ox, - тут Политик не выдержал и заплакал. Пухлыми руками растирал слезы
по щекам, тер глаза. И не стеснялся никого.

- Нежная душа, - кивнул Художник. - Готовь бабки, петух гамбургский.

- Через восемь дней образуется, - всхлипнув, бросил Политик.

- Наличкой.

- Понятно, что не чеками.

- Другой разговор, - Художник полез наверх, встал на стул и открутил
спрятанную видеокамеру, которую умело установили ребята из "Тесея". - Ты
хороший парень. Хоть и педрило неизлечимый.

***

- Знаешь, кого вы с Владом мне напоминаете? - спросила Вика, внимательно
разглядывавшая Гурьянова, будто пыталась открыть в нем что-то новое.

- Терминаторов. Ты уже говорила.

- Нет. Вы как два персонажа из рыцарских романов. В вас есть что-то
неукротимое. Не от мира сего.

- А от какого?

- Мне кажется, вы живете в каком-то другом измерении, Более абстрактном.
Каком-то неестественном.

- Это почему?

- Потому что мы погрязли в заботах и делах. Нас гнет, мы гнемся или
распрямляемся. Ищем где лучше... Вы же... Что вас толкает лезть напролом?

- У тебя лирическое настроение. Вика, - он поцеловал ее. - Это похвально.

- В вас что-то от Дон Кихота. Летите вперед, а цели ускользают. И ничего
вы не измените. Представь, если бандиты достанут вас. И вас не будет. Что-то
сдвинется в мире? Будут те же заботы о курсе доллара. Та же нищета или та же
роскошь. Все то же самое.

- И никто не вспомнит о бедных рыцарях. Вот такая грустная сказка
получается, - засмеялся Гурьянов.

- Да ну тебя, - отмахнулась Вика.

- А если мы прищучим эту бандатву? - улыбнулся Гурьянов, взяв ее за руки
и смотря глаза в глаза.

- И тоже ничего не изменится. Бандитов станет чуть-чуть меньше. Все тот
же курс доллара. Те же турпоездки и покупка новых авто у одних или нищенская
зарплата у других. Все те же разборки. Та же тягучая бессмысленность. То
же...

- Дальше можешь не перечислять. Я и так уже все понял.

- Никита, а ведь получается, что вы лишние. Вами можно любоваться. Вас
можно ставить в пример. Но вы лишние.

- Если в пример можно ставить, значит, уже не лишние, - продолжал
улыбаться Гурьянов. - Дурные примеры, знаешь ли, заразительны.

- Это уж точно. Я сама с вами становлюсь не от мира сего. Это такая
зараза...

- Рыцарство?

- Нет. Идеалы... Идеалов в мире нет. Это все выдумка рыцарей - идеал
истов.

- Нет идеалов? Тогда нет и человека. Вика.

- Не знаю. У меня голова с вами идет кругом, - она сжала кончиками
пальцев виски. - Моя бедная голова идет кругом. Вот так.

- Значит, она еще на плечах, - Гурьянов ласково обнял ее. И подумал, что,
может, она и не так не права.

Два рыцаря? А что, очень может быть. Такое неистребимое племя и, как
кажется, совершенно излишнее в мире ростовщиков и рантье с его понятиями о